Гости не без любопытства оглядели жилище колдуньи; Калистратыч был удивлён его обстановкой и дрожал всем телом.

– Что, за беда тебе какая приключилась? – спросила у Калистратыча сухая, исхудалая, среднего роста, колдунья.

– Беды, бабушка, никакой нет, а я пришел к тебе с нуждой: укажи мне, где мои вороги скрываются? – сказал он.

– Ой, трудно отгадать: их у тебя много, – проворчала колдунья, и в эту минуту кот поворотился и засверкал глазами.

– Я знаю, что много, двух только мне нужно, они здесь в городе живут, но где пребывают не знаю, вот в чем всё дело.

– Надо старшого звать, а он не всегда выходит, – проговорила колдунья.

– Зови, я за все заплачу.

Сергеич был в эти минуты ни жив, ни мертв; он прижался в уголок и трясся от всего увиденного и услышанного.

Колдунья стояла, не трогаясь с места, и как бы чего выжидала.

– Ну, что ж, можешь, или нет, указать место, где живут мои недруги? грозно вымолвил Калистратыч.

– Сколько же ты мне за такую работу заплатишь?

– Красненькой бумажки достаточно?

– Зелёненькую прибавишь, тогда могу, а то набольший-то мой сердится, если кто скупится.

– Ну, ладно, заплачу, действуй!

– А не обманешь?

– Получи вперёд деньги и не сомневайся; на вот, возьми, – вынимая из кожаной мошны, висевшей на груди его, три пятирублёвых билета, сказал Калистратыч и передал деньги колдунье.

Старуха приняла их, судорожно сжала в руках, кинулась за перегородку, достала из печки уголь, вышла снова в свою приёмную комнату, очертила круг, принесла со стола решето с камешками, поставила Калистратыча рядом с собой в кругу, нагнулась и начала что-то причитывать себе под нос, затем быстро подняла голову уставилась в окно, хотела что-то сказать, но слова замерли у ней на губах, она протёрла глаза, взглянула вновь на окно и крикнула:

– Видишь ты их, или нет?

– Не вижу, Еремеевна.

– Вои они, в окно глядят.

Калистратыч бросился было к окну, но за стеклом. уже никого не было.

– Обманываешь ты меня, старая карга!

– Сама их сейчас видела, сатана тебе в поруки.

Калистратыч опустил руки, поглядел на Сергеича и спросил у него:

– Ты в окне никого не видал?

– Нет, – ответил тот, сделав два шага вперёд.

Старуха не ошиблась. Она случайно взглянула в окно, увидала в нем два лица и, чтобы отделаться от богатого посетителя, указала ему на них, но в тот момент… когда Калистратыч направился к окну, Чуркина с Осипом уже не было около него: они с быстротою тигра отскочили от окна и скрылись во дворе колдуньи. Собака, почуяв их, начала было лаять, но удар по голове кистенём заставил её замолчать.

– Ну, Осип, первого, кто покажется из сеней, бей ты, а второго уложу я, – сказал шёпотом Чуркин, прижавшись за крылечком.

– Ладно, атаман, у меня промаха не будет.

Лай собаки всполошил старуху; она понимала, что на дворе кто-то есть, но не сказала о том своим посетителям, из желания поскорее от них отделаться.

После непродолжительной паузы, Калистратыч поглядел на старуху, которая стояла перед ним с опущенными, глазами, и переспросил у неё:

– Ты видела, что в окно глядели два человека?

– Да, видела, у одного такое страшное рыло, точно у моего набольшего, – ответила она, умышленно искривив своё лицо.

– Кто будет твой набольший?

– Вестимо, кто, Асмодеем его зовут.

– Значит, самый старший черт?

– Вот он и есть.

– Может, он это и был, ты осмотрелась?

– Спорить в этом не могу.

– Если бы кто другой был, мы тоже видели бы.

– Да, он не всем показывается, только своим верным слугам появляется, – врала старуха.

– Сергеич, нам всё-таки, надо быть осторожными, всяко бывает: есть и люди, на сатану похожие. Топор у тебя наготове?

– Вот, он, – потряхивая им, сказал тот.

Калистратыч вынул из кармана свой кремнёвый пистолет и начал его оглядывать.

«Ну, знать, последний час мой пришел», – думала старуха, видя такие страшные приготовления.

– Голубчики мои, не убивайте мою душу грешную, возьмите назад свои деньги, оставьте только меня живую, – взмолилась она.

– Что ты, угорела, что ли, знать? Живи и потрафляй своему сатане, нам ты не нужна, а деньги оставь себе на память. Пойдем, Сергеич, – проговорил Калистратыч.

– Струхнула, даром что колдунья, – проворчал Сергеич, выходя из избы впереди своего командира.

Едва лишь он спустился с крылечка, как из-за угла взвился кистень, раздался удар и настолько сильный, что несчастный успел вскрикнуть «ах!», поднял руки к верху, хотел схватиться за голову, но не успел и грохнулся, лицом вниз, на снег.

– Что с тобой? – вскрикнул Калистратыч, спускаясь с крыльца.

Не успел он проговорить эти слова, как раздался выстрел; старый разбойник схватился рукою за грудь, зашатался, взмахнул пистолетом, дал выстрел в воздух и свалился на труп своего приятеля.

– С победой! – крикнул Чуркин, схватил в объятия Осипа и поцеловал его. – Рыл ты нам яму, а сам в неё свалился, – сказал разбойник и другим выстрелом размозжил Калистратычу голову.

– А я, на всякий случай, чтобы не отдышался, угощу его приятеля, проговорил каторжник, и при этом нанес Сергеичу несколько ударов по голове кистенём, с такою силою, что вылетевшие из черепа брызги мозга залепили Осипу глаза.

– Поди, спроси у колдуньи фонарь!

Осип побежал в избу, обшарил её и отрапортовал своему атаману:

– Василий Васильевич, в избе никого нет.

– Где же старуха?

– Не знаю, знать, ушла.

– Не может быть, она здесь, куда ей деваться?

– Всё оглядел, знать, слиняла.

– Ах, она ведьма! как бы теперь в городе тревоги не сделала, – сидя верхом на трупе Калистратыча, бранился разбойник.

– Пойдём, а то, пожалуй, нас здесь накроют.

– Сейчас, вот только до мошны приятеля надо добраться, я видел через окно много денег в ней, – сказал каторжник.

– Постой, я помогу тебе; где она?

– На шее у него, на ремне прицеплена, никак не сорвёшь.

Грудь убитого Калистратыча была открыта; Осип взял валявшийся около Сергеича топор, взмахнул им по ремню, и дело было кончено, – мошна Калистратыча перешла в руки Чуркина.

– Осип, тащи-ка приятелей-то в избу, а то им здесь холодно, мы их погреем.

– Значит, поджечь избу колдуньи думаешь?

– Ну, да, разговаривать некогда, бери хорошенько, да кровью не замарайся.

– Насчёт этого будь покоен, – принимаясь за работу, отвечал тот.

Трупы были втащены в избу, а для того, чтобы поджог был успешен, сломано было крыльцо, доски пошли на щепки и всё было готово.

– Поджигать, что ли? – спросил Осип.

– Валяй!

– Родные мои, пустите душу на покаяние! – послышался голос колдуньи.

– Где ты, говори?

– Я под печку от страха спряталась, – вопила им старуха.

– Ну, там и сиди! – крикнул каторжник, подпалил хибарку и заставил выход колдуньи крышкой от стола.

– Туда ей и дорога, чтобы не отсвечивала, да языка не было, – проворчал разбойник, выходя из избы.

А метель всё бушевала; она пропела «вечную память» всем жертвам, загубленным разбойниками. Душегубы скорыми шагами пробирались к городу, поминутно оглядываясь назад, чтобы полюбоваться заревом подожженного ими домика.

Не успели они добраться до начала слободки, как небо покрылось огненным румянцем, сквозь который сквозили нёсшияся низко снежные тучи.

Добравшись до города, разбойники остановились, и один из них сказал другому:

– Горит-то, Василий Васильевич, ловко!

– Да, ничего, стало светло и метель не заслоняет, – ответил тот.

На колокольне ближайшей церкви ударили в набат; некоторые из жителей появились на улице и в испуге глядели на зарево.

– Не знаете, где горит? – спрашивал один бородатый субъект, обращаясь к Осипу.

– Деревня какая-нибудь, – отвечал тот.

Любопытствующий остановился, сообразил и сказал:

– Колдунья вспыхнула, ну, и пёс с ней, – оборотился назад и скрылся в воротах одного домика.