Ещё один жебрак, с отрубленными пальцами, высовывал из кожуха страшные обрубки:
— Не думайте, люди, о деньгах! Бейте врага! Это шведы сделали! Когда я в плен попал... Товарищи мои перебиты, а меня отпустили пугать людей своим увечьем. С голоду бы умер, если бы не причислили к ватаге!
Ватажок под церковью советовал:
— Деньги — полова... Держать союз с московитами!
— Деньги не помешают! — не унимался дед Свирид, внимательно всматриваясь в ватажка. А только заслышал обращение «дед Петро» — закричал:
— Петро? Петро!.. Я же Свирид! Едят его мухи...
Ватажок споткнулся на коротком слове. Чернодубцы оторвали взгляды от желтоголового Мацька, посмотрели на стариков. Жебрак всхлипнул, делая шаг навстречу чернодубскому пастуху...
Только и добра у деда Свирида, что эта хатёнка в Чернодубе, небольшой сарайчик при ней, забор, садочек, ещё Рябко при том при всём — и больше ничего. Здесь и помирать старику. Внук проживёт на своём хлебе.
Зато на соломе в хате сегодня отдыхает твой давний побратим, с которым ты воевал ещё при Хмеле! С ним проговорили всю ночь. Со слепым ватажком пришёл жебрак Мацько и, конечно, мальчик-поводырь. Наговорившись о давнем, старики заспорили с Мацьком. Молодой насмешливый голос твердил своё. Вы, мол, деды, потеряли здоровье в битвах, а ваши товарищи — саму жизнь, да чего вы заслужили? Лучше пересидеть в тихом месте, а не искать лиха... Ругали старики дурака. Мальчишка Мишко уснул на тёплой печке под непрерывные споры. Ведь если бы каждый искал тихого места — враги давно забрали бы казацкие земли... Однако старые не убедили Мацька... Или он просто морочил им седые головы? Потом прояснится.
Дед Свирид, как всегда, поднялся до восхода солнца и вышел за ворота. Мысли всё время цеплялись за внука. Может, заедет? Летом дед просил подпасков, чтобы посматривали на шлях. Теперь же овцы в тёплых хлевах — смотри, пастух, на шлях со двора. Степан — не Мацько. Возвращался в село Петрусь Журбенко, да пока старый узнал о том в поле — хлопец снова исчез. Журбиха говорит, что не успела как следует расспросить сына, но ей известно: Степан жив-здоров...
Солнце, поднявшись, залило блеском дорогу. Где вечером сияли сплошные лужи — теперь прозрачное стекло. Ночью ударил мороз. Дедовы глаза наполнились слезами. Он возвратился во дворик. Оттуда и глядел на битый шлях, но которому, глухо говорят люди, уже продвигаются на Гадяч шведы. Их ведёт будто бы сам Мазепа.
Передавая новость, люди опускают глаза. Эх, если бы молодые лета! Пошёл бы дед с дружками на любого супостата!
Правда, сейчас нечего ждать внука. Он — не с врагами.
На блестящей дороге, далеко, зашевелилось с десяток горошинок. Они быстро скатились в долину. Значит — всадники. Дед знал, что путешественники проедут плотину и вступят на чернодубскую улицу. Он посмотрел на село. Люди высовывались из укромных мест, дожидаясь, кто же там едет.
Вторично всадники показались всё-таки неожиданно. На передних — сердюцкие жупаны. Пусть и гетманцы, а всё же пришлые. Только и гетманцы бывают всякие. Вот и Степан... На нём такая же одежда...
Старик приметил вдруг за синежупанниками высоких всадников, прямых, как жерди в заборе, с выставленными ногами в широких сапогах. И кони под ними огромные, толстоногие, с глазастыми головами и крутыми шеями.
— Да это ж... Едят его мухи!
Дед поспешил в хату. Испуганный Рябко растревожил лаем всех чернодубских собак. Из-за валов кое-где выткнулись чёрные бараньи шапки.
Всадники остановились напротив дедова дворика. Странные вояки что-то объясняли сердюкам знаками — те на два голоса:
— Люди! Казаки! Собирайтесь к церкви-и!
Странные всадники — шведы. Каких только врагов не повидал на своём веку дед — а шведов не приходилось.
Сердюки направились от двора ко двору в сопровождении двоих чужаков. Остальные шведы двинулись к церкви. Дед успел их рассмотреть. В самом деле очень высокие, с длинными и белыми волосами, заплетёнными, как у женщин, в косички. Косички уложены под шапки, шапки — челноки. Дед, пожалуй, носил бы такую шапку, если бы Господь Бог повелел, острым концом вперёд, но у чужинцев те концы торчат над ушами. Все шведы родились горбоносыми. Что-то хищное в их глазах и в хмурых лицах.
Вослед за врагами к церкви двинулись люди. Старые, малые, но из молодых — большей частью женщины. Хатенные двери плотно заперты. Калитки и ворота подпирали кольями, будто враги не в силах отбросить колья или просто перескочить на конях через невысокий вал. А во дворах — необмолоченный хлеб. На всю зиму цепам работы... А ещё скот в сараях, выгулянный на травах... Собак спускали с цепей, пусть хотя бы лаем дадут знать, когда всё уже начнётся...
Дед, оставив дворик на попечение Рябка, ухватил палку и побежал за слепым Петром, которого повёл мальчишка. Мацько бросился к своей ватаге сразу, как только заслышал конский топот, — ввязываться в драку не хочется, посмотреть разве...
Под церковью высокие кони втаптывают в грязь золотистый овёс. Не жаль приблудникам чужого добра. Чернодубцам к ним подойти опасно: у врагов наготове тяжёлые короткие рушницы, а на бёдрах — шпаги. Не каждый выдержит удар такого оружия.
Дед завидел Журбиху и Галю. Суровое у девки лицо. Глаза — настороженные. Движения — скупые... Хотел подойти, услышать что-нибудь о Степане, но вот уже прискакали сердюки с двумя шведами — они сгоняли людей, — обменялись с чужинцами знаками. Один сердюк закричал:
— Казаки и хлопы! Завтра приедет ваш пан, сотник Гусак, с гетманским универсалом! Там написано, сколько и чего надо сдать! Сейчас у гетмана война с православным царём! Гетман даёт нам волю, потому и вы подарите шведам пятьдесят волов! Мы их погоним в Гадяч.
Гул прошёл по майдану:
— Какую волю?
— Снова Гусак! Ещё старые раны у нас не затянулись!
Шведы плотнее упёрлись ногами в землю. Наставили рушницы.
— Нет волов! — ответил дед Свирид. — На панском дворе ищите! Гузь ведает! Чьи гости, тому и угощать!
Гузь стоял молча. Сабля на боку. То побелеет он, то покраснеет. Казаков-охранников не взял с собою ни одного. Зато к нему,, как всегда, липнут реестровики. Все знают, к чему клонится дело.
— Не дразнили бы гусей, — пожалел кто-то деда. — Батогов снова захотелось?
Однако большинство горой за дедовы слова:
— Нет у нас!
— Отыщутся! — подмигнул сердюк. — Приведёт сотник стаю шведов, дадут каждому нагаек — и пятьсот волов отыщете! Шведы дрожат при виде мяса! Разве за лето вы не припасли мяса да сала?
Чужинцы поняли — удовлетворённо кивнули головами. Наймит смеётся — хозяин в безопасности. Тяжёлые рушницы стукнули прикладами о мёрзлую землю.
Сердюкова речь для людей загадка.
Дед Свирид всё понял:
— Казак... Да ты сам не веришь своим словам?
Жебраки вместе с людом. Возок с красными грядками остановился рядом. Перед ним ватажок. Чёрная рука гладит белую мальчишечью голову. Мальчишка так и стрижёт глазёнками.
— Натешился этот казак своею службою, — заметил слепой. — Чую...
Желтоголовый Мацько глядел в землю.
Жебрак без пальцев сердито шипел:
— Мне бы руки... Мне бы только руки...
Люди тоже на сердюка:
— Зачем врагов привёл?
Шведам ничего не понять: толпа злится, а сердюк улыбается. Сердюки же обменялись между собой тихими словами. Снова первый:
— Не своей волею! Привёл гетман...
В толпе смех:
— Заплачь, Матвейка, дам копейку! Кто хотел — удрал!
Уже второй сердюк:
— Шведы и самого Мазепу стерегут, как добрая мать незасватанную девку!
— Раскаиваетесь? — немного отмякли людские сердца.
Весёлый всадник не скрывал мыслей. Шведам подмигнул, а к людям:
— Помогите этих бесов побить! Мы — на волю, и вам хорошо! Кто узнает?
Это было очень смело сказано. Люд затаил дыхание, раздумывая. Беспалый жебрак не верил услышанному. Сердюк не дал успокоиться:
