- Вот в чем всё дело! - почти кричал Герман Николаевич, - Время считывания! Ты видишь?

- Вижу. И что? Обычная продолжительность стандартного сеанса.

- В том-то и соль, что у Олега сеанс был короче на несколько секунд. Он начал нервничать и захотел переговорить с Ларой. Я испугался и уже хотел соврать, что она занята, но вовремя спохватился.

- Господи! И хорошо, что не соврал. Они же это сразу чувствуют.

- Вот и я про то же. В общем сказал, что я организую их встречу. После засунул его в капсулу. И всё пошло как обычно. Но несколько секунд были потеряны. А здесь в отчете всё в норме. Значит...

- Это поддельный отчет, - пробормотала Бессмертнова.

Попов задумчиво похрустел пальцами и огорчённо бросил:

- Ясно, что Цапин приказал это состряпать для отчёта боссам. Но какой идиот ввёл эти цифры в настройку считывателя? Они не понимают, что если бы это не было сейчас замечено, то загубили бы всю последующую работу?

- Довыслуживались, - вздохнула Анна Григорьевна.

- Значит действуем так. Ты берёшь портативный диагностер и дуешь к Зарубскому.

- Герман, ты что? - Бессмертнова была крайне удивлена, - Что я им считаю? Пару-тройку срезов первого уровня?

- Снимешь основные параметры. Этого хватит, чтобы доказать, что этот отчёт - пустышка. Причём не просто вредная, а ставящая под угрозу всю работу. А я пойду к Цапину.

- Без доказательств?

- Да. Ты права. О, чёрт! Уже поздно! Тогда с утра. А к ребятам я сам сейчас смотаюсь, - и жестом пресекая готовые вырваться возражения, веско заявил: - А ты - домой! Роман поди уж и забыл, как мама выглядит.

22 декабря 2068

Субботнее утро Анна Григорьевна встретила в состоянии полной прострации. И виной тому послужило вовсе не подтверждение фальсификации вчерашнего отчета, и даже не извещение от администрации школы о угрозе отчисления Романа. Потрясла реакция сына. Зная своего дитя как облупленного, она могла ожидать чего угодно: слёз, истерики, даже серьёзного нервного срыва. Но её ждал сюрприз.

Придя вчера вечером, она с изумлением и страхом смотрела на сына, который совершенно серьёзно рассуждал о вариантах выживания вне общества. Ещё утром Роман был обыкновенным ребёнком, живущим в мире детских проблем и радостей. Вечером же на неё смотрел совершенно взрослый человек, думающий как прожить без денег и избежать репрессий властей. Роман изменился даже внешне. Откуда-то появилась резкость движений, на утратившем мимику лице застыла маска сосредоточенности. Вся детскость, ребячливость, надуманные страхи, беззаботные увлечения разом испарились. За какие-то часы сын стал старше на десяток лет. С хладнокровием камикадзе он смотрел на мечущуюся мать. Не прерывая её плача и причитаний, молча обдумывал план дальнейших действий. А когда силы матери иссякли, сообщил:

- Мой сертификат не будет восстановлен до первого января. Ты понимаешь, что это значит? Рабом я не буду! Времени осталось мало. Нужно готовиться к уходу.

Это спокойствие испугало мать ещё сильнее, и рыдания не отпускали её до глубокой ночи. Роман же более не проронил ни слова.

Анна Григорьевна с огромным трудом заставила себя поехать в институт. Сгорающий от нетерпения и не знающий толком, что предпринять Попов был попросту проигнорирован. Ей стало совершенно наплевать на важность работы, на проблемы переселенцев. Даже извращённое насилие директора НИИ нисколько её не трогало. Она передвигалась по коридорам точно марионетка с запутавшимися нитями. Бегающий и пытающийся что-то объяснить Герман Николаевич наконец-то осознал, что с коллегой не всё в порядке. Но достучаться своими вопросами до сознания отчаявшейся женщины получилось далеко не с разу. Совершенно обессиленная Анна Григорьевна бесцветным голосом сообщила:

- Ромка лишён сертификата. И его отчисляют из школы. А ему уже двенадцать...

- О... - Попов запнулся и вытаращился перепуганными глазами, - И что теперь?

- А то ты не знаешь? - Бессмертнова даже не обратила внимания на побелевшего коллегу.

Оглушённый новостью Попов некоторое время шагал за Анной Григорьевной, совершенно забыв о запланированном разговоре с директором. Очнулся он только когда они подошли к лаборатории Бессмертновой. В дверях она обернулась.

- Герман, я буду готова через пятнадцать минут. Встретимся в приёмной Цапина.

Растерянно потоптавшись у захлопнувшейся двери, Герман Дмитриевич поплёлся в сторону приёмной. Доложившись секретарю о цели визита, Попов уселся в кресле и попытался унять нарастающую в голове сумятицу, которая стремилась перейти в ураган. Ровно через пятнадцать минут в приёмную вошла Анна Григорьевна. В ярком свете её лицо казалось практически безжизненным. Это лишь добавило паники, и Попов уже не мог ни о чем думать, кроме как о подавлении внешних признаков страха. Последней чёткой мыслю была робкая надежда, что Цапин занят, и им не удастся переговорить. Но ей не суждено было сбыться. Директор возжелал принять их немедленно.

Ещё не отошедший от вчерашнего общения с руководством, Цапин был неприятно удивлён утренним визитом. Высокомерный взгляд скользнул по дрожащему Попову и застыл в изумлении на Бессмертновой. Денис Евгеньевич даже решил проморгаться. Но выражение спокойствия надгробной плиты никуда не девалось с лица Анны Григорьевны. А когда Цапин, переведя дух, поинтересовался причиной визита, всё с тем же холодным спокойствием изложила доказательства подмены отчета. От такой наглости у директора аж перехватило дыхание. Он стал хватать ртом воздух будто выброшенная на берег рыба. Бессмертнова же как манекен смотрела на руководителя и не выказывала даже тени волнения. А вот несчастный Попов буквально не знал куда себя деть. Уже в начале разговора он был готов провалиться сквозь землю. Когда же лицо директора пошло красными пятнами, Попов проклял тот день, когда получил место в столь престижном институте.

Но директор недолго оставался безмолвным слушателем. Кипящий котёл эмоций лопнул, и Цапин заорал не своим голосом. От этого крика Попов потерял последнее самообладание и, зажав руками уши, забился в огромное гостевое кресло. Но Цапин не обратил на это никакого внимания. Ярость влила в тщедушное тельце преизрядную порцию энергии. Директор перемахнул огромный стол и накинулся на Бессмертнову. Опрокинув первым же ударом застывшую куклой сотрудницу, Цапин начал остервенело наносить удары по лицу.

Резкая боль разом отрезвила Анну Григорьевну. Очнувшись посреди директорского буйства, она завизжала от ужаса и постаралась вырваться. Но Цапин даже и в мыслях не имел дать жертве шанс на спасение. Наоборот, он с каждым ударом входил в раж, а ужас в глазах Бессмертновой, казалось, удесятерял его силы. Он прижал её к полу и, методично, удар за ударом, разбивал лицо. И в какой-то момент бившаяся за жизнь женщина смирилась со своей участью. Словно кто-то далёкий и мудрый прошептал ей, что не нужно дёргаться, что ещё несколько ударов и наступит покой. И как только до неё дошёл неутешительный вывод, что по-иному и быть не может, удары прекратились.