Сегодня эту программу мы можем рассматривать как прямое предвосхищение переговоров по подготовке Флорентийского собора: ведь тогда выбрали именно морской город – Феррару, и именно потому, что византийской делегации было проще туда добраться. Если верить тексту нашего «Диалога», то эти планы были близки к существлению уже в 1367 году, так как собеседник Кантакузина соглашается с тем, чтобы собор проходил в Константинополе.

С другой стороны, следует подчеркнуть, что дело воссоединения для Кантакузина не ограничивалось составлением проекта Собора. Удалившись от политической деятельности, он сблизился с кругом ученых, испытывавших живой интерес к западному богословию. Под прямым покровительством бывшего императора были переведены с латыни на греческий блаженный Августин и прежде всего Фома Аквинский; эти тексты стали для византийских богословов достоверными источниками по католической теологии. Правда, основные переводчики – братья Димитрий и Прохор Кидонисы – в итоге перешли в католичество, но этого не произошло с теми, кто воспользовался плодами их трудов: такие богословы как Нил Кавасила или позже, в XV в., Геннадий Схоларий, в дискуссии с латинянами были гораздо более информированы о западной богословской традиции, нежели те – о греческом богословии. Таким образом, Кантакузин и его группа внесли весомый вклад в дело сближения двух миров, которое могло бы принести результат, если бы обстоятельства сложились иначе и дни Византии не были бы сочтены.

Впрочем, как и все его современники, Кантакузин не отрицал и политической выгоды от возможного воссоединения. Не одобряя действий Иоанна V Палеолога, он никогда не порывал с «молодым императором» личных отношений; Палеолог, вернувшийся в Константинополь после отречения от православия в 1369 г., не был предан анафеме патриархом Филофеем, другом Кантакузина, а в 1379 г. свекор поддержал его в борьбе с восставшим сыном Андроником[305]. Итак, казалось, что пожилой политик предоставлял Иоанну V свободу действий, видимо, надеясь, что эти действия сами по себе не приведут к тяжелым последствиям, но в конце концов откроют возможность для реального диалога с Западом.

Пример Кантакузина доказывает, что в Византии граница пролегала не между лагерями пролатинистов и антилатинистов, а между теми, кто надеялся, что проблему воссоединения можно решить политическими средствами, и теми, кто был настроен рассматривать ее исключительно на уровне догматических разногласий между Востоком и Западом. В обоих лагерях приверженцев противоположного мнения считали утопистами. Тем не менее первым удалось испытать свою программу на практике, так как попытки заключения унии в XIII и XIV вв. были делом их рук. Поскольку все они завершились провалом, имеет смысл задаться вопросом: не привело бы осуществление программы, изложенной Кантакузином перед легатом Павлом, к более ощутимым результатам? Некоторые пункты этой программы, как мы заметили, были задействованы в ходе Ферраро-Флорентийского собора, но и там диалог, начатый слишком поздно и поспешно, не достиг цели, так как его результат был заранее обусловлен давлением политических обстоятельств.

Беседа, которая состоялась в июне месяце пятого индиктиона 6875 года между императором Кантакузином и господином Павлом, который приехал со стороны папы вместе с герцогом Савойским и который некогда был митрополитом Фивейским, но сегодня именуется патриархом Константинопольским.

1. Возвращаясь из Венгрии, император Иоанн V Палеолог в Созополе встречает Амедея Савойского, приехавшего из своей страны. Амедея сопровождает легат Павел; европейцы ставят перед императором вопрос об объединении Церквей. Иоанн V заявляет о том, что он не компетентен в одиночку говорить об унии: он может принять решение только совместно с «императором, своим отцом» – Кантакузином, патриархом и Синодом.

2. В Константинополе Павел официально просит об аудиенции у патриарха Филофея. Последний отказывает легату в аудиенции в присутствии Синода, так как Павел не имеет при себе письменного мандата, составленного папой. Но Филофей извещает, что готов принять Павла частным образом, лично. Герцог и легат задеты формализмом иерарха, и Павел «требует» ответа по поводу воссоединения. Тогда Иоанн V, патриарх и Синод договариваются попросить Кантакузина от их имени вести переговоры с легатом. Бывший император соглашается. В назначенный день Кантакузин дает легату аудиенцию. На ней присутствуют «его сын» Иоанн V, его дочь императрица Елена, их дети, соправитель Андроник Палеолог и деспот Мануил Палеолог, множество гражданских чиновников, его духовник Марк; присутствуют также три епископа – митрополиты Эфесский, Ираклейский и Андрианопольский, а также чиновники патриархата.

3. В предварительной беседе, выдержанной в рамках протокола, легат в ответ на вопрос Кантакузина заявляет, что воссоединение, к которому он стремится, это единство «в соответствии с церковным порядком», достигнутое не «силой и тиранией».

4. Тогда Кантакузин, возблагодарив Бога за благие намерения легата, произносит речь:

«Люди, – говорит он, – отвергают божественный мир; одни ненавидят христиан и покушаются на их материальные и духовные ценности: это неверующие, ученики Магомета; другие зарятся лишь на их [византийцев] материальные блага: это болгары, сербы и подобные им, которые все же при этом исповедуют православие и повинуются Церкви; они хотят разграбить богатства империи и ради этого провоцируют войны; другие, наконец, будучи “единоплеменниками”, на первый взгляд, поддерживают дружеские отношения, но на деле подобны нечестным торговцам: если они могут получить драгоценную вещь по дешевке, то, не колеблясь, прибегают к обману; затем они безмерно радуются совершенной краже, как будто это какое-то доброе дело; из этого рождается конфликт.

5. «Наряду с такими человеческими разногласиями есть и то, что их объединяет. Друзьями могут быть люди из разных стран: так, ты – из Калабрии (Павел был калабрийцем), а я – из Константинополя; иные становятся друзьями, будучи из разных городов; у иных одна родина или даже одна семья; иные же ближе друг другу, нежели кто-либо – как отец с сыном или брат с братом; а жена не только подруга мужу, – они суть едина плоть (Быт. 2:24). И однако ничто из этого не сравнится с духовным единством и с любовью в Церкви. Я сказал бы больше: люди сами по себе, как и каждый человек, личность, не смогли бы воссоединиться сами с собой, стать духовно целостными, Церковью, так как Церковь – это Тело Христово, Глава которого – Христос.

6. «Вот почему тот, кто разделяет Церковь, разделяет само Тело Господа: он отождествляет себя с тем, кто распял Христа, с тем, кто пронзил Его бок копьем. Итак, тот, кто первым разделил Церковь, подобен тому, кто распял Христа; так же и тот, кто может воссоединить Церковь и не делает этого – не лучше: он не сможет, кем бы он ни был, что бы он ни делал, избежать наказания, ибо если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться (2 Тим. 2:5). Воистину, Христос воплотился не только ради того, чтобы спасти многих: даже если бы на земле был всего один человек, Он бы пострадал за него. Итак, если бы я не знал о постыдном расколе, мое наказание было бы смягчено, но, поскольку я точно осознаю преимущества единства и позор раскола, мне не удастся избежать справедливой кары, если только я не сделаю ради единства все, что могу. Итак, я заявляю, что ради воссоединения Церквей готов добровольно пойти на смерть.

7. «И говорить так меня заставляет не только желание видеть Римскую Церковь присоединенной к нашей. Я поистине убежден, что наша Церковь верна учению Христа и апостолов, и я готов десять тысяч раз умереть за это убеждение. Впрочем, вы сами в этом с нами соглашаетесь, при этом утверждая, что ваша точка зрения также справедлива и что она не противоречит нашим мнениям. Вот почему я готов пойти в огонь: чтобы пред лицем Божиим и людей явилась бы обнаженная истина, если только то, что вы говорите, – правда. Ибо мы в это не верим.