Покорение Казанского царства, а попутно и Астраханского, входило в политические замыслы Иоанна Васильевича. Ожидались крупные политические события. С русской стороны было выставлено 150 т. чел., а с другой в Казань стеклось всё мусульманство. Крым выставил турецкие пушки и янычар, которых, однако, не пустили далее Тулы. Выставленное русской стороной войско добилось серьёзных успехов на территории Казанского царства, так что и астраханскому царевичу Едигеру и мужественной вдове Сююнбек пришлось возложить свои надежды на высокие стены Казани и на помощь черемис, мордвы и чувашей. Однако эти обмусульманившиеся язычники и не подумали вступать в борьбу с московскими ратниками и не замедлили покориться, за что Москва освободила их на несколько лет от дани.

Жажда славы заставила Иоанна Васильевича встать во главе войска и лично повести осаду и штурм неприступной Казани. Изготовленный царицей стяг был прикреплён к древку самим митрополитом с усердной молитвой о победе. По средине полотна блестел золототканный крест.

Московскому войску посчастливилось найти опытного инженера, который без труда отыскал тайник, снабжавший казанцев питьевой водой. Тайник находился вне городских стен. Казанцам пришлось довольствоваться подозрительной водой из загрязнённого озера. Вторую и сильную помощь инженер оказал проведением подкопа под городские стены. Немец не ошибся. Когда к месту подкопа собралась главная часть московского войска, сто двадцать малых бочонков пороха, бережно расставленных и частью вскрытых, под самыми стенами исполнили своё страшное разрушительное дело. Часть стены поднялась на воздух, а с её глинобитными камнями взлетели и толпы защитников. Татарские стратеги, наивно ожидавшие, что неприятельские дружинники будут выходить из подкопа один за другим, растерялись и обезумели от эффектного взрыва. Казанцы бросились спасаться в каменные мечети. Напрасно ахун взывал с бельведера мечети: «ур, ур!», — ни один ятаган не показался перед победителями. Казань была отдана на погром и разграбление. Вот это обстоятельство чуть не погубило весь военный план москвичей, что, может быть, отразилось бы на исторических судьбах всей Руси.

Увлечённые жаждой добычи, дружины расстроились и занялись грабежом. Татары психологически рассчитали моменты своей атаки. Тяжело нагрузившиеся — мехами, кожей, посудой — дружинники вдруг увидели, как двери всех мечетей открылись и оттуда обрушились на грабителей сотни ятаганов.

Бросая награбленное, москвичи побежали с воплями: «Секут головы, секут!» Двадцатитысячная охрана царя, желавшего войти в город без помехи, тоже поколебалась: казалось, всё погибло; казанцы яростно рубили москвичей и теперь «ур, ур!» — бей, бей! — обратилось в грозное и дикое завывание. Улицы и площади покрылись трупами.

Слава победителя ускользала из рук, но над царём развевался освящённый стяг, призывавший к защите всея Руси. Не обладая военным героизмом, Иоанн Васильевич всё же выхватил стяг из рук знаменосца и ринулся вперёд, увлекая за собой всю двадцатитысячную охрану, составленную частью из опытных бойцов и вообще из могучих плечистых ратников.

Этот прорыв решил исход битвы. Татары запросили пощады. Ратники помнили, что лежачего не бьют, и вытерли свои тяжёлые бердыши о халаты сановников, торопившихся вместе с Едигером предстать перед победителем. Едигер и его сановники опустились перед царём на колени и просили оставить их в живых. Иоанн Васильевич, радуясь своей победе, не проявил никакого гнева по отношению к казанскому царю и даже добродушно заметил: «Тебя обманывали на счёт могущества московского царства и лукавили перед тобой вот эти самые, что рыдают теперь за твоей спиной...»

В это время вблизи царя образовалась плотная стена из пленников, захваченных татарами в разное время и теперь со всех концов Казани. Многие из них приволокли брёвна, к которым они, чтобы не убежали, были прикованы. Успевшие сбросить оковы старались выставить напоказ язвы и раны, натёртые железными путами. Вся толпа была в лохмотьях и заметно отощавшая от голодухи. В порывах глубокой благодарности она не находила слов для восхваления избавителя от адских страданий: «Ради своих казанских сирот ты, государь, не жалел головы своей», — сводились в конечном счёте все восклицания пленных.

На этот раз Иоанн Васильевич искренне расчувствовался и приказал через переводчиков сановникам Едигера обмыть прежде всего язвы и раны пленников; татары безропотно принялись за дело, так как знали, что только исполнением этого приказа они могли спасти свои головы.

Вскоре явилась и вся семья Едигера, а с ней и толпы женщин и детей. Женщины были без покрывал. Пришла и Сююнбек с внучкой, которую переводчик из обмусульманившихся невольников назвал Божьим цветком. — «Да, да, Алла-Гуль»! — подтвердила Сююнбек, выдвигая вперёд себя красивейший из Божьих цветков.

Женщины помогали мужьям и отцам обмывать раны пленников. Алла-Гуль тоже побежала принести воды, что далось ей нелегко. Иоанн Васильевич заметил эту девочку — почти ребёнка и передал милостиво через переводчика, чтобы она не утруждала себя больше непосильной работой.

Направляясь ко дворцу, конь победителя поминутно вздрагивал и фыркал. По сторонам дороги были буквально навалены тела убитых и раненых, находившихся при последнем издыхании. Из дворца Едигера победитель разослал приближённых бояр во все дружины с похвальным словом, а в Москву — гонца с вестью о победе. Посыльным к царице был выбран Лукьяш, как известный своей лихостью наездник.

— Перво-наперво поклонись золотым маковкам Москвы, а затем объявись царице, — наказывал послу радостным тоном царь-победитель. — Пади на колени и объяви: дарует тебе царь татарское царство, вскоре он возьмёт мимоходом и астраханское царство. Вся семья казанского царя в плену, и если царь захочет, то сошлёт её на скотный двор, а может быть, он сошлёт мужское отродье в Касимов, а женское передаст царице в услужение. Все захваченные сокровища будут отданы в большую казну, из которой царица сможет взять всё, что захочет. Победа дана Господом Богом под её стягом. Не будь его... ну, да это я сам скажу, как только управлюсь с делами — поверну домой. А если Господь даровал мне в эту пору наследника, то радости моей не будет предела.

   — Станут тебя спрашивать москвичи: много ли полегло наших на смертном поле? Ответствуй — много. Татары бились храбро. Всё царство собралось в Казань и залегло за крепкими стенами. Немало дружинников, желая попользоваться татарским добром, позабыли про опаску и изведали остроту ятаганов. Зато я поведу за собой сорок тысяч освобождённых пленников и больше не придётся тратиться на их выкуп, а татары уже не смогут захватывать наших жён и сестёр и делать из них служанок агамов, беев и джигитов. Гнездо воровское разорено и для охраны государства я построил военную заставу на реке Свияж. Вообще, закреплю на вечные времена всё царство за Москвой и тем открою дорогу на восток. Я всё сказал. С Богом, скачи без устали, а Москве радоваться трёхдневным звоном. По дороге всем объявляй: нет больше татарского царства, оно ныне в кулаке Иоанна Васильевича.

Царский гонец загнал нескольких ямских лошадей и привёл себя в порядок только уже на берегу реки Яузы, где Москва впервые услышала весть об одержанной победе. Точно по сговору, тысячи радостно настроенных москвичей с почётом проводили Лукьяшу в Кремль, к царицыной половине. Здесь его встретила мама, строго наказавшая ему ничем не потревожить царицу, которая ещё не окрепла после рождения младенца.

Исполняя наказ царя, Лукьяш пал на колени перед царицей и, волнуясь, передал ей поклон и привет от супруга.

   — Дарит он тебе, царица, татарское царство. Царь Едигер, старая царица Сююнбек и её внучата будут у тебя в услужении. Может быть, царь окажет милость только Божьему цветку за её красоту безмерную и поместит в сенные девушки.

Последнее Лукьяш добавил уж от себя. Вероятно, он продолжал бы говорить, но мама прервала его, заметив, что доктора запретили молодой женщине всякое напряжение.