Я обернулся. Желтыми совиными глазами на меня смотрела сморщенная оливковая физиономия в старом танковом шлеме с неровно обрезанными наушниками. Там, где полагалось находиться наушникам, нагло торчали разлапистые уши, поросшие седым волосом. Не обращая внимания на закрытые люки, существо выбралось из танка и явило себя во всей красе. Краса была, прямо скажем, специфическая. Больше всего потенциальный собутыльник мой напоминал громадную бесхвостую крысу, облаченную в промасленный, латаный-перелатаный танковый комбинезон, отличия заключались в курносой щетинистой физиономии, почти человеческой, и коже грязно-зеленого цвета.

Пришелец? Хотя на пришельца стареющий любитель кантри явно не тянул, пришельцы не обитают в танках времен Второй мировой, а кроме того, инопланетян с пятиструнным банджо в мосластых лапах до сих пор не встречал ни один, даже самый буйный контактер.

– Ты меня видишь! – с довольным видом констатировал непришелец и добавил: – А еще слышишь и даже понимаешь. Да гремлин я, гремлин из Детройта, не парься, бро, Кукарача меня зовут. – И протянул темную кривопалую лапку, словно скрученную из ржавого стального троса.

– Вижу, – немного ошарашенно ответил я, машинально пожимая жесткую ладонь, – и даже понимаю, хотя с пятого на десятое. Я, знаешь ли, старый, а старые люди много чего видят и понимают, только помалкивают, чтобы прочие чего не подумали.

– Это правда, – согласился гремлин, – ну, еще дети видят, хотя они считают меня каким-то покемоном. А покемоны – это вообще кто такие?

– Это такие цифровые гремлины, – пояснил я. – У каждого времени, понимаешь ли, свои гремлины.

– И это тоже правда, – невесело вздохнул мой собеседник. – Ну, так как насчет выпивки? А то тебе одному многовато будет.

Он извлек откуда-то мятую алюминиевую кружку и протянул мне. Я плеснул.

Гремлин окунул в кружку мохнатое курносое рыльце, сглотнул, раскурил предложенную мной сигарету и выдохнул вместе с дымом:

– Ух! Its’ great!

– А что делает американский гремлин в России? – спросил я. – В России ведь своих гремлинов отродясь не было, неужели мы еще и гремлинов импортируем? И нафига, спрашивается?

– Ну, – сказал Кукарача, – это длинная история, но если хочешь, расскажу, а то без разговора и выпивка не впрок. Но и разговор без выпивки, сам понимаешь…

И покосился на ополовиненную фляжку.

– Ничего, у меня еще есть, – успокоил я его. – Так что рассказывай.

И он рассказал. Потом я как мог записал его рассказ, но сами понимаете, человек я пожилой, что-то мог перепутать, что-то неправильно понять, виски, опять же, да сам гремлин время от времени сбивался, морщил лоб, прикладывался к фляжке, чтобы взбодрить память, так что не взыщите. Хотя главное я, похоже, уловил.

Когда Кукарачу, добровольно явившегося, как и полагается стопроцентному американцу, на призывной пункт, определили на танк «Шерман», юный гремлин поначалу расстроился, но не так чтобы очень. Конечно, служить на «Аэрокобре» или «Мустанге» было бы куда престижнее, а уж на Б-17 и вовсе, тем более что на «Летающей крепости» и компания имеется – там братьев-гремлинов больше дюжины, да и гремгерлз из БАО[2], по слухам, к героям-летунам были вполне благосклонны. Ну а уж героем-то, как думалось Кукараче, на войне стать совсем нетрудно. Но, решил он, в конце концов, и «Шерман» тоже неплохо, все-таки не тыловой трудяга «Студебеккер», а настоящая боевая машина с 75-миллиметровой пушкой и аж двумя пулеметами, причем одним крупнокалиберным!

Мощь, одним словом!

Но вот когда Кукараче сообщили, что его танк отправляют в далекую Россию, гремлин слегка растерялся. О России он почти ничего не знал, слыхал, правда, что там страшно холодно, и поэтому все поголовно – и люди, и тамошние гремлины – вынуждены регулярно употреблять ядреный спиртовой антифриз под названием «водка». Это, надо понимать, чтобы на морозе кровь не загустела. А потом, разогрев как следует кровь, местные жители играют на неправильных треугольных банджо и меховых гармониках-трехрядках, и если уж вовсе раздухарятся – устраивают медвежьи родео или бьют друг другу морды под пение «Интернационала» и «Калинки-малинки».

Ну и еще, что они там все поголовно красные, вроде индейцев племени навахо или сиу, а стало быть, к цивилизованным существам в полной мере отнесены быть не могут. Вполне возможно, что тамошние гремлины тоже красные, и хотя Кукарача был в общем-то чужд расовых предрассудков, но, согласитесь, красный гремлин – это уже перебор! Гремлину полагается быть зеленым и чумазым! В крайнем случае – цвета хаки, если из потомственных вояк! Хотя если красного гремлина вымазать как следует в тавоте или мазуте, то в общем-то, может быть, и сойдет за своего. Хотя вряд ли!

Сам Кукарача происходил из старинной семьи ирландских гоблинов, чем весьма и весьма гордился. И с цветом, и с происхождением у него было все в порядке, и пах он, как и полагается порядочному гремлину, бензином и солидолом, а не каким-то дегтем да сосновыми чурками.

В давние, хотя и не слишком, времена, когда толпы ирландских переселенцев хлынули в Новый Свет, тамошние гоблины отправились вместе с ними. И пусть людям приходилось несладко в трюмах проржавленных насквозь скотовозов, гоблинам, вынужденным ютиться в машинных отделениях, а то и вовсе в трубопроводах, угольных ямах и свищущих паром изношенных котлах, приходилось во сто крат тяжелее. И если бы не вовремя обнаружившаяся природная склонность предков Кукарачи к машинерии, большинство плюющихся кипятком и задыхающихся паром ветхих посудин скорее всего благополучно упокоились бы на океанском дне вместе со своим живым грузом. Экипажами, пассажирами-ирландцами, ну и гоблинами, само собой.

И история Америки получилась бы совсем другой, вот даже как!

Однако все случилось так, как случилось, и большинство дряхлых паровых убожищ, которые и кораблями-то называть неловко, трудами людей и гоблинов, латавших дыры в изношенных паропроводах и изъеденных ржой бортах, достигли благословенных американских берегов, чтобы внести свой посильный вклад в дело процветания новой родины.

В САСШ гоблины быстренько натурализовались, устроившись работать в многочисленных механизмах, которые молодая Америка, как огромная пчелиная матка, плодила без устали и счета, и стали гремлинами. Вообще-то так их назвали люди, а причин возражать у гоблинов-гремлинов не было, тем более что репутация у прежних гоблинов была, прямо скажем, так себе. Что делать, не нашли себя мелкие, но энергичные существа в буколистической Ирландии, вот и безобразничали со скуки! Но Америка – это совсем другое дело! Это именно «дело», а если гремлин при деле, то тут уж не до хулиганства, хотя склонность к невинным шуточкам разного рода у гремлинов никуда не делась – традиции все-таки! Надо сказать, какая-то часть остроухих американцев, в основном молодежь, этим самым традициям следовала уж слишком рьяно, что способствовало формированию в сознании американского обывателя образа гремлина-вредителя, да еще и редкого придурка к тому же. Ну да, в лихие тридцатые и таких было немало, но ведь не только гремлинов, но и людей, и прочих разумных и не очень созданий. Впрочем, и сейчас дела обстоят не лучше.

Кукарача в дни бесшабашной юности тоже отметился в одной из молодежных банд Детройта, где, собственно, и получил свое прозвище.

А вообще – люди существа необъективные, пристрастные и склонные романтизировать свои пороки и слабости. Вон о мафии сколько трогательных фильмов наснимали, а чуть дело коснется гремлинов – так сплошные гадости.

Эх, люди…

Впрочем, война всех подравняла; правда, временно.

По-настоящему, по-гремлински, нашего героя звали, конечно, не Кукарачей, у него, как у всякого порядочного фольклорного существа, имелось истинное имя, только вот выговорить его было бы непросто, да и не полагалось истинное имя трепать где ни попадя, ну а Кукарача – да чем плохо-то? Ну, таракан по-человечьему, но ведь гремлины тараканам не враги. Если, конечно, последние не забивались в маслопроводы или между контактами новомодных электрических реле, тогда уж – простите, ребята, как говориться, ничего личного.