– Что ты спрашиваешь меня? Ее спроси, – сказала она и исчезла в чаще.

Даниел остался один.

Или все-таки нет?

– Джаника, – беспомощно позвал он, заранее зная, что на зов не будет ответа. Потому что нет никакой Джаники. Нет и… не было? Да нет, была. Его брат, Самиел, единственный брат-близнец, действительно привел из Хорвея девушку три года назад. И девушка эта действительно была рабыней. Только не было в этом такого уж большого позора. Отец и мать огорчились, талтош поворчал, но на этом все тогда и закончилось. Один лишь Даниел продолжал чувствовать себя оскорбленным. Но наказывать брата ему не понадобилось, его наказал сам Иштен: жена Самиела была нежной и очень юной, она выносила дитя и умерла, не дожив до весны. Зима тогда выдалась холодной, по пустоши ходил мор, торговцы боялись выезжать за пределы безопасных селений. Жена Самиела не пережила того трудного времени. Она действительно бросила своего несчастного мужа, сбежав от него и от жизненных тягот в чертоги Иштена. Плохой был год…

Так что жена Самиела, бывшая рабыня, существовала.

Вот только звали ее не Джаника.

Хотя девочку, дочь, которую жена родила Самиелу, действительно звали Ангьялка. Когда она только родилась, волосы у нее были рыжеватые, как у отца, но со временем потемнели и стали почти черными, как у матери. А когда она немного подросла, то стала мучить котят. Самиел переживал за нее, говорил, что ей не хватает матери, не хватает ласки. Они с Даниелом обо всем говорили открыто, даже о самых сокровенных вещах. И как раз это они обсуждали в последний раз, перед тем как…

Даниел моргнул. Что же все это значит? Марево, колдовство? Если не было никакой рабыни Джаники, то зачем он пришел сюда?

Затем, сказала богиня Боссзу, что ты убил своего брата-близнеца.

К каменной пасти вели крутые ступени. Даниел поставил ногу на нижнюю, поколебался. Потом пошел вверх. У идола не было глаз, и, пристально вглядываясь богине Боссзу в лицо, Даниел невольно вглядывался в ее пасть, черную, кишащую мухами. Два соляных столба по бокам возвышались точно надгробия на могильном кургане. Под ногами на каменных ступенях хрустела соль. Почему, почему везде столько соли?!

И тогда он наконец вспомнил.

Дело было вовсе не в жене-рабыне, сказала Даниелу богиня Боссзу. Хотя тот случай показал, что твой брат Самиел легко пойдет против традиций пустоши ради своих интересов. Но тогда вы как-то поладили. Тогда еще был жив ваш отец. Однако потом он умер. А вам, Даниелу и Самиелу, досталось наследство – солончак, простирающийся от Хайдушага почти до Тисы. Этот солончак принадлежал вашей семье веками и делал вас самыми богатыми в племени. Почти все остальные жители селения батрачили на твоего отца, собирая соль, которую вы потом возили продавать в Хорвей или сбывали странствующим торговцам. Вы процветали, и селение процветало вместе с вами благодаря солончаку. Но после смерти отца к вам приехали трансильванцы. Они тоже продавали соль, возили ее торговым путем через пустошь в Будер. Их соль была лучше вашей, но и дороже. Ваша торговля мешала их торговле. Поэтому они захотели купить у вас солончак. Они предложили большие деньги. Огромные деньги. Самиел, который так и не оправился после смерти жены и мечтал уехать, начать где-нибудь жизнь заново, с радостью ухватился за предложение. Он решил продать солончак трансильванцам и сказал об этом тебе, Даниел.

Но ты был против.

Вы были очень дружны всю жизнь. В конце концов, вы ведь близнецы. Самиел поверял тебе свои тайны, а ты поверял ему свои. Вы всегда стояли горой друг за друга. Но теперь все стало иначе. Самиел хотел уехать в Хорвей или даже дальше, в Будер, а ты хотел, чтобы все оставалось по-прежнему. Тогда вы пошли к талтошу, чтобы он вас рассудил. Талтош встал на твою сторону, но Самиел не принял его решения. Вы поссорились. Вы кричали. Вы грозили друг другу смертью на глазах у вашей несчастной матери. Позже, когда все свершилось, она сказала тебе, что лучше бы ей выкололи глаза, чем видеть это, и отрезали уши, чем слышать это, лучше бы ей отрубили руки, которыми она нянчила вас обоих, и лучше бы она лишилась ног, которые привели ее когда-то в дом вашего отца. Так она сказала. Ваша мать. Ее звали Тодора.

Ты вновь пришел к талтошу ночью и спросил у него совета. И тайно, с глазу на глаз, в полутемной избе, полной зеленоватого чада, талтош сказал тебе, Даниел, что ты прав. Солончак веками принадлежал племени, продавать его трансильванцам нельзя. Поэтому от Самиела надо избавиться. Будь один из вас двоих старше, младшему пришлось бы подчиниться его воле. Но вы близнецы. Ни в одном доме не может быть два хозяина. Так сказал талтош, и ты, Даниел, твердил эти слова снова и снова, день за днем, до тех пор, пока они не впились тебе под кожу, словно острые колья, и не отравили твое нутро, словно жестокий яд.

Ни в одном доме не может быть два хозяина.

Ты поговорил с Самиелом и притворился, будто согласен на продажу. Вы славно побеседовали, обнялись, потом выпили и поели кровяной колбасы, которую Самиел так любил. Это стало его последней трапезой. Потом вы поехали на встречу с трансильванцами, чтобы совершить купчую сделку. И там, по дороге, ты, Даниел, убил своего брата. Ты ударил его копьем: сперва в бедро, так, что острие насквозь пробило плоть и выдрало кусок мяса, а потом в бок, под ребро, оборвав его жизнь. И потом один приехал на встречу.

Трансильванцы ждали вас, и ты молча плюнул им под ноги. Среди торговцев была женщина, ты еще тогда удивился, что ж это за племя, которое позволяет женщинам вести такие дела. Она первой поняла, что ты сделал, и ее красивое, упрямое лицо исказилось отвращением. Она сказала: «Ты убил его, верно? Ты уже слышишь Боссзу?» Спутник женщины, рослый плечистый мужчина, похожий на лесоруба, тронул ее за руку и негромко сказал: «Не говори с ним, Джаника. Он не поймет».

И ты правда тогда не понял, Даниел. Но Джаника оказалась права. Ты в самом деле услышал Боссзу. Услышал ее по дороге назад, когда проезжал солончак и увидел, что соль стала черной, как пепел. С тех пор ты повсюду видишь соль. Вернувшись домой, ты уже знал, что возмездие неизбежно. И мать твоя это знала. Она пряла во дворе вашего дома, когда ты вернулся. Увидев тело твоего брата, твоя мать отбросила веретено, встала и прокляла тебя именем Иштена и матери его Иштенаньи. С тех пор ни один вздох не давался тебе легко. Тебя сжирало чувство вины, грызло, как болезнь, сводило с ума. Сводило с ума – и свело. И привело сюда. Ты жаждал мести, но тебе некому мстить, кроме себя самого.

Некому, Даниел.

– Я не верю в тебя, – прошептал он. – Почему я должен перед тобой отвечать?

– Потому что ты мой, – ответила Боссзу. – Мы обручились с тобой, когда ты убил своего брата. Мы повенчались, когда ты пришел сюда, чтобы отомстить другому за собственное преступление. Теперь настал час нашей брачной ночи. Иди ко мне.

И он пошел. Медленно, как столетний старик, с трудом отрывая ноги от каменных ступеней, шаркая и вздыхая. Копье бестолково болталось за спиной. Даниел бездумно отцепил его и бросил в траву.

– Иди ко мне, – шелестела богиня Боссзу, и он шел, неотрывно глядя в ее гигантскую черную пасть, источающую могильный смрад, на который слетались мухи. Теперь, вблизи, он увидел и понял, что это те самые мухи, которые кружили над трупом Самиела, пока Даниел вез его через солончак домой. Но там были не только мухи. Еще там были черви, жуки, мохнатые пауки с тонкими лапами – все то, что отражало ужас и мерзость его собственной души, замаранной братоубийством.

В шаге от идола у Даниела подкосились ноги. Он схватился за камень – и почувствовал под ладонями тепло живого человеческого тела. Тепло волнующей, мягкой женской плоти.

– Иди ко мне, Даниел. Ты же знаешь, что нет другого пути. Позволь мне помочь тебе освободиться.

Но оставался еще один вопрос, последний вопрос, ответ на который он хотел знать.