– Похоже, порыбачить мне сегодня не удастся… – Журавлев раскрутил любимое карбоновое удилище и упаковал его в чехол. Настроение ушло в ноль. Не сказать, что он не рассматривал вероятность отрицательного развития событий, но все же раньше перспективы не казались ему столь безнадежными.

– Тут недавно, кстати, одна писательница начудила в полный профиль. – Трунов, глядя на Журавлева, тоже стал упаковывать свои удочки. – Некая Елена Чехова. Однофамилица, конечно. Не слыхал?

– Нет.

– Она много лет жила припеваючи в Ленинграде, структурной лингвистикой занималась в университете, кандидатскую защитила, рассказики пописывала, в «Лениздате» сборник у нее выходил. Два года назад отправилась в Западный Берлин в составе группы советских филологов и там переметнулась, так сказать, на сторону нашего идеологического врага. А пару месяцев назад в издательстве «Посев» опубликовали ее роман «Захребетники». Сюжет этого гнусного пасквиля вкратце такой: во Второй мировой победил не Советский Союз, войну выиграли наши союзники, освободив Германию от «коричневой чумы», но фашисты оказались упорными, закрепились на территории европейской части СССР, и не просто закрепились, а создали новое государство – Россию, где нацисты стали людьми первого сорта, русские – второго, прочие нации – третьего. Советский Союз, отступив под ударами вермахта за Уральский хребет, построил себе в 50-х годах новую Москву в районе примерно Ханты-Мансийска, и вот так они – Россия и СССР – с тех пор живут много десятилетий. В состоянии «ни мира – ни войны». И даже поезда курсируют между старой Москвой и новой. При этом прогрессивные силы хотят объединиться в одну страну. Можешь себе представить такой бред?

– Это ты к чему? – насторожился Журавлев.

– А к тому, Сева, что антисоветские сопли с придыханием и возвеличиванием фашизма от взбесившейся дамочки, которую пригрели враги, по большому счету, ничем не отличаются от той информации, которую ты, патриот советской науки, называешь «экспериментально полученными данными». Практически ничем. Отличия буквально в мелочах. Но в этих мелочах никто копаться не станет, поверь. Ты свою докладную во вторник занес?

– В понедельник.

– Значит, решение уже принято. Думаю, твоя бумага из первого отдела попала на самый верх и уже обдумана. Готовься, завтра-послезавтра бомбанет. И так бомбанет, что мало никому не покажется. Ни тебе, ни твоим криогенщикам. Возможно, весь коллектив НПО «Гелиос» прошерстят на предмет идеализма, лженауки и преклонения перед буржуазными научными авторитетами. В детали вникать не станут, прошерстят для порядка. И помочь я тебе не смогу ничем. Меня тоже стороной не обойдут. Эх, Сева, Сева… Ты хоть понимаешь, что затеял?

В пятиэтажном корпусе КБ динамики было непривычно тихо. Дежурить в жаркие летние выходные оставляли обычно молодых-неженатых, а поскольку таких немного, то присматривать за всеми лабораториями оставляли одного. И этот один, как правило, не создавал вообще никакого шума, в нарушение инструкции тихо отсыпался на любой относительно ровной поверхности. На проходной Журавлеву сказали, что сегодня за главного м.н.с. Семенов. Журавлев его знал. В принципе неплохой парень, башковитый. Ленивый только.

– Эй, есть здесь кто? – рявкнул Журавлев в глубину коридора.

– Здрасьте, Всеволод Сергеевич! Не ждал вас сегодня. – Семенов вынырнул из лаборантской подсобки. На бородатом его лице расплывалась виноватая улыбка. – Забыли что-то?

– Нет, как раз не забыл. Отчет нужно срочно закончить. Я у себя в кабинете буду. Заходи, если что, подкину свежие номера «Знания – сила». Фантастику любишь? Там новая повесть Дмитрия Быкова. Вполне достойная.

– Спасибо, – смущенно улыбнулся Семенов. – Вы до самого позднего вечера?

– Как пойдет. Может, и до утра…

Первым делом Журавлев проветрил кабинет, включил негромко музыку на стареньком кассетнике и заварил себе крепкий кофе в колбе, чтобы не клонило в сон. Потом тщательно протер влажной салфеткой стол, подоконник, все тумбочки, удивляясь количеству накопившейся за несколько дней пыли, достал из закрывающейся на ключ нижней секции шкафа груду толстых канцелярских папок с завязками, разложил папки по годам и сам удивился, сколько времени прошло: первые отчеты датированы февралем 2012 года.

Сначала папки были совсем тонкие. Тогда Журавлев еще не понимал, как важно фиксировать на бумаге свои ощущения. С 2014 года количество записей стало прибавляться. Тут уже и чертежи, и простенькие схемы, сделанные от руки, по горячим следам. Журавлев развязал несколько самых толстых папок синего цвета, куда складывал не первичную, а уже систематизированную информацию. Многие записи ему позабылись, естественно, но кое-какие он помнил чуть ли не наизусть. В том числе три варианта итоговой статьи для журнала.

На самом деле параллельных миров, или объектов, как называл их для себя Журавлев, было намного больше, чем шестнадцать. Вполне возможно, их больше пятидесяти. Просто объекты было нелегко отделить друг от друга. По разным причинам. Часто из-за хаотично поступающей информации. Иногда Журавлев сам проявлял невнимательность и не успевал заметить различия с предыдущими. Имело значение и физическое состояние «контактера» в момент «контакта», а Журавлев научился хорошо контролировать себя только в последние пару лет.

А вот и первая попытка анализа на нескольких листочках, вырванных из ежедневника. Что удивляло Журавлева тогда и удивляет до сих пор, так это сильная похожесть зафиксированных объектов между собой при очень значительных расхождениях с тем миром, который был для него родным. В одном из миров началом развала СССР стала резня в Нагорном Карабахе, в другом – события в Абхазии, в третьем – «взорвалась» Осетия, в четвертом – Казахстан и Приднестровье, но суть от этого не менялась, в результате ослабления социалистической идеологии на национальных окраинах страны Советов обязательно брали верх радикальные националистические группировки, и страну разрывало на части центробежными силами. И так раз за разом. Во всех мирах. Кроме одного. Того, который был для Журавлева родным.

Национализм в мире Журавлева не беспокоил никого. Как и моноцентризм в принятии политических решений, и большой средний возраст политического руководства СССР, и ослабление идеологии, и технологическое отставание от капиталистических стран в некоторых отраслях промышленности, и неравномерность снабжения регионов продуктами питания и товарами первой необходимости. Никому не мешали техногенные катастрофы, аварии на двух АЭС, внутренние кризисы, цензура, «железный занавес», подрывная деятельность иностранных спецслужб, плановая экономика, холодная война, ограниченный контингент войск в братском Афганистане и неблагоприятная динамика цен на легкую самотлорскую нефть.

Интересно, что во главе деконструкции мировой социалистической системы стояли два опытных партаппаратчика – Михаил Горбачев, первый генсек, ставший президентом, и Борис Ельцин, первый президент, который повернул страну на капиталистический путь развития. Не во всех мирах и вариантах своей судьбы Горбачев действовал одинаково, но всегда объявлял о необходимости ускорения и перестройки, боролся с диспропорциями в экономике и товарным дефицитом, что приводило к еще большему дефициту, призывал к новому мышлению, разрушал Берлинскую стену. А вот в мире Журавлева, как ни странно, Горбачев ничем особенным не запомнился. Мирно отсидел свой срок в Политбюро, глубоким пенсионером был чрезвычайным и полномочным послом в странах Бенилюкс. Сейчас живет в Крыму. На госдаче в Форосе.

Не менее загадочна и фигура Ельцина, который во множестве миров возглавлял бунты против КПСС, воевал с сепаратистами на национальных окраинах, выступал на танке, как Ленин на броневике, прославился в качестве реформатора, когда два срока руководил Россией. В мире Журавлева он до самой почетной отставки оставался первым секретарем Свердловского обкома, никаких революционных стремлений не проявлял, но авторитетом у местного населения пользовался. Построил большой дом себе и отличное метро для областного центра, которое теперь носит его имя. Умер от сердечного приступа десять лет назад. Похоронен там же, в Свердловске.