Ему хотелось расти и богатеть, а вместо этого он кое-как держался на плаву, едва сводя финансовые концы с концами. Порой он бывал близок к отчаянию, хотя всякий раз брал себя в руки и опять бросал вызов судьбе. Что было весьма самоотверженно с его стороны. Губы у него были бесформенные, глаза — тусклые, волосы — серые, а довершала образ не слишком благозвучная фамилия Щербатых.

Он как раз вдумчиво штудировал бестселлер «1001 способ преуспеть в бизнесе», когда в гулком коридоре раздались приближающиеся шаги. Щербатых молниеносно убрал книгу, отставил подальше стакан с остатками кока-колы, погасил коричневую сигаретку и весь подобрался в кресле. Похоже, пришло время применить новые теоретические знания на деле.

В кабинет вошел незнакомый мужчина лет пятидесяти, от которого исходил запах хорошей парфюмерии, власти и денег. Одет он был по-деловому: светлый, но строгий костюм, синий галстук, кожаные туфли, портфельчик в руке.

— Соболев Анатолий Борисович, — представился визитер, после чего, не тратя время на расшаркивания, по-хозяйски опустился в кресло напротив директора «Находки».

Тому пришлось слегка привстать и наклониться, чтобы поприветствовать посетителя рукопожатием через стол.

— Очень приятно, — сказал он, поддевая ногтем выложенную перед ним визитку гостя. — А я буду Эдуард Павлович Щербатых. Вы насчет приобретения жилплощади? Вам в центре или на окраине, вдали от мирской суеты, так сказать? Среди природы, солнцем напоенной…

Соболев поморщился:

— При чем тут какая-то напоенная природа?

— Понял, — сказал Щербатых. — Пребывать в самом сердце цивилизации, вот ваше жизненное кредо. Есть приличные квартиры возле железнодорожного вокзала. А также возле рынка, с видом на парк. Вам какую? Трехкомнатную? Или, быть может, четырех?

— Я не нищий, чтобы ютиться в ваших клоповниках, — отрезал Соболев.

Это было заметно невооруженным взглядом. Одни только его часы стоили дороже всего офисного оборудования фирмы. Сознавать это было неприятно. С другой стороны, вступление казалось обнадеживающим.

— Есть конкретные пожелания? — осведомился Щербатых.

— Мне нужен дом, — ответил Шарко. — Большой, отдельно стоящий дом, и чтобы никого рядом. Ни соседей, ни дачников.

Вот так сюрприз! Сердце Щербатых сорвалось в бешеный галоп. Все-таки правду пишут в книгах, что на любой товар найдется свой покупатель. Вот уже два года он безуспешно пытался сбагрить особняк, переписанный на него старшим братом, осужденным за вымогательство. Тот, в свою очередь, отобрал недвижимость за долги, а может и просто так, из жадности.

Дом торчал на самой окраине, дорога к нему представляла собой наезженную колею, полную канав и ухабов. Электрический кабель туда протянули, но водопровода не было, а так называемые удобства находились во дворе, что было уже не удобствами, а сплошным дискомфортом. Ни один нормальный бизнесмен, депутат или представитель правоохранительных органов не желал обосновываться в подобной глуши, сколько ни охмурял их Щербатых. И вдруг появляется этот Соболев, который, если верить визитке, является главным прокурором.

Только бы не спугнуть!

— Есть у меня на примете один особнячок, — заговорил риэлтор, уставившись в стол, чтобы не выдать себя алчным блеском глаз. — До шоссе рукой подать, вокруг живописные рощи, из окон второго этажа открывается великолепный вид на реку…

— Я покупаю дом, а не виды из окна, — отрезал Соболев.

Покупаю, он сказал: покупаю!

Сердце Щербатых было готово выпрыгнуть из груди, кадык разбух до размеров яблока, едва умещаясь в гортани.

— Я никогда не хитрю с клиентами, не пытаюсь их обжулить, — заявил он, покашливая. — Мой принцип: честность и еще раз честность. Дом, который я вам предлагаю, способен удовлетворить самый изысканный вкус. Одна проблема: он несколько, гм, обособлен. Зато полная изоляция, тишина, птицы поют…

— А цикады? — перебил Соболев. — Это крайне важно.

Его ухмылка давала понять, что он пошутил. Щербатых провел ладонью по лбу. Насчет цикад ему ничего не было известно, и вопрос сбил его с мысли. Не найдя в уме новых доводов, он еще раз откашлялся и заявил:

— Дом оценивается в двести тысяч. Долларов, естественно.

— Естественно, — кивнул Соболев.

Приобретение особняка было для него если не вопросом жизни и смерти, то залогом свободы и безопасности. Он успел осмотреть дом, найденный для него парнями из осиротевшей бригады Джокера. Выбор был сделан, решение принято. Но риэлтору совсем не обязательно знать об этом.

— Я не против того, чтобы расчеты велись в долларах, — стал развивать свою мысль Соболев. — Я против названной цифры. Она завышена.

— Вовсе нет, — быстро возразил Щербатых. — Дом отличный. Современный, удобный.

— И птицы вокруг поют. Помню. Даю сто пятьдесят. Это окончательное предложение.

— Сто девяносто, — сипло произнес Щербатых. — И это только для вас. Таких фантастических скидок вам больше никто не даст.

— Сто шестьдесят. И это при условии, что все документы у вас на руках. Я желаю совершить сделку прямо сейчас.

Соболев подобрал под себя ноги, давая понять, что готов встать и уйти, если его что-то не устроит. На Щербатых это подействовало безотказно.

— Когда будем смотреть дом? — спросил он.

— Уже смотрел.

— Как?

— Глазами, — сказал Соболев. — Тащи бумаги.

— А деньги? — насторожился Щербатых.

Перед ним на стол лег портфель с золочеными застежками.

— Пересчитать можно? — спросил он.

— Нужно, — сказал Соболев.

Пока Щербатых был занят делом, он окинул взглядом кабинет, не отметив в уме ни одной значительной детали. Мысли его были далеко отсюда.

Вся его налаженная, размеренная, осмысленная жизнь пошла под откос с того дня, как в интернете начали появляться, распространяться, шириться и множиться ролики, на которых бандит Джокер давал показания о том, кто и зачем убил журналиста Никольникова.

Разумеется, все его обвинения строились на слухах и догадках, но доброе имя прокурора Соболева существенно пострадало. Через каких-нибудь два дня после появления мерзкого ролика в «Ютубе» ему позвонили из столицы и велели немедленно прекратить это безобразие. Но как? Соболев был бессилен остановить размножение видеоматериалов по всей сети. Кто-то растрепался супруге, кто-то просветил дочку в школе и сына в институте. Подчиненные перестали проситься на прием и начали отводить глаза при встрече, а это было очень плохим знаком.

Соболев понял, что положение его уже не просто серьезное, а критическое, угрожающее. Ему было ясно, что второго звонка сверху не будет. Просто пришлют из столицы ребяток, которые беспрепятственно войдут в кабинет и повяжут прямо на рабочем месте, придравшись к какой-нибудь мелочи. Или пачку денег в столе обнаружат, или старый сомнительный приговор из архива выудят. Много ли нужно, чтобы человека за решетку упрятать? Да раз плюнуть. Кто-кто, а Соболев знал это не понаслышке.

И, опасаясь, что наручники вот-вот сомкнутся на его запястьях, он решил скрыться. Нет, пока не в бега податься, но объявить, что уезжает в отпуск, оборвать все контакты с родными и близкими, сменить СИМ-карту в мобильнике. Уйти в подполье. Временно. Пока не изловит Туманова-младшего и не заставит его дать показания и против собственного отца, и против себя самого. Естественно, этого будет маловато для того, чтобы погасить скандал, но со временем история забудется и все будет как раньше. Главное оправдаться перед высшим руководством. Соболева простят наверху, если он сумеет отмазаться на своем уровне. Для этого ему необходимо убежище, откуда можно будет незаметно наблюдать за событиями и руководить операцией по захвату Андрея Туманова.

Переговорив с лидером Гладковской группировки, Соболев оставил в своем распоряжении троих братков из поредевшей банды Джокера. По иронии судьбы, эти трое и в самом деле были братьями с короткими, емкими погонялами: Кит, Хряк и Слон. Клички говорили сами за себя и прекраснейшим образом сочетались со звероподобным обликом троицы. Соболев был уверен, что эти парни не подведут. Очень скоро Андрюша предстанет перед ним и тоже даст показания на камеру. И произойдет это в новом доме. Который позже отойдет «гладковским» в качестве компенсации за «косяк», допущенный Соболевым.