По неизвестной причине во время похорон погода всегда просто ужасная: то жара стоит несусветная, то снег валит и руки зябнут, а то и вовсе льет проливной дождь, после которого обувь, перепачканную раскисшей глиной, хоть выбрасывай.

Страдали от этого, конечно, живые, а не мертвые — этим было уже все равно. Они уже ни на что не реагировали. Их волочили, как попало, ворочали, резали, потрошили, кололи кривыми иголками, трясли в деревянных ящиках, засыпали сырой землей с тысячами копошащихся насекомых.

При жизни мы стараемся не думать о так называемых проводах в так называемый последний путь — и правильно делаем. Иначе обитателям стандартных девятиэтажек пришлось бы заранее смириться, что лестничные пролеты и лифты их домов слишком узки для перемещения покойников в подобающем горизонтальном положении, а потому их, как правило, выгружают из гробов и тащат в скрюченном виде. Что уже на второй день рядом с останками умерших — хоть в трущобах, хоть в особняках — находиться будет неприятно. Что кого-то может напрягать обычай целовать холодные лбы и уста…

Нет, живые не думают о том, что будет с ними после. Или, по крайней мере, ерничают по поводу смерти, как будто она их совершенно не пугает.

— Что, Димон, хотел бы ты здесь найти свой последний приют? — насмешливо спросил Джокер, уверенно пробираясь по кладбищенскому лабиринту, заранее изученному на спутниковом снимке местности.

Это был тот самый тип, который провел воспитательную беседу с Уваровой во время утренней пробежки. Остролицый, шустроглазый, двигался он столь быстрой походкой, что оба спутника едва поспевали за ним.

— Я лучше поживу еще, — откликнулся Димон, молодой человек с крупноватой головой и узкими плечами.

— Я тоже, — поддержал приятеля Китай, замыкавший шествие.

По всей видимости, кличку он получил из-за желтушного оттенка кожи, что, в свою очередь, свидетельствовало либо о болезни печени, либо о неумеренном потреблении алкоголя, либо (что наиболее вероятно) о том и другом одновременно.

В отличие от Джокера, оба его напарника не производили впечатления людей опасных. Глядя на Димона и Китая со стороны, невозможно было заподозрить в них заправских душегубов, которым человека пришибить — раз плюнуть. Хотя на счету обоих числились убийства, совершенные с особым цинизмом и жестокостью, как это сухо называется в оперативных сводках.

При этом Китай носил под одеждой крестик, а свою машину украшал всевозможными иконками. Димон же не отличался подобной набожностью. Заприметив черную кошку, выбравшуюся из кустов сирени, чтобы пересечь им дорогу, он ухватил Джокера за локоть.

— Погоди-ка. Давай обойдем, а то не будет удачи.

— И то так, — согласился Китай, соображая про себя, что будет уместней в данном случае: перекреститься или сплюнуть трижды через левое плечо.

Джокер обернулся и внимательно посмотрел на Димона.

— Ты че? — спросил он. — Кошары боишься?

— Судьбу испытывать не хочу.

Кошка села и выжидательно уставилась на людей, наслаждаясь их замешательством.

— А ты, Китай? — спросил Джокер. — Тоже очкуешь?

— Я в приметы не верю. Но черная кошка не к добру.

Дав такой ответ, Китай даже не заметил, что обе фразы полностью противоречат друг другу. В его сознании не случалось внутренних конфликтов. Он жил просто и ясно.

Джокер перевел взгляд на черную бестию, продолжающую наблюдать за ними. Если бы она просто потрусила дальше по своим кладбищенским делам, можно было бы забыть о ее существовании. Но кошка сидела на месте, тараща свои наглые глазищи. Джокер же терпеть не мог пристальных взглядов и тех, кто отваживался смотреть ему прямо в глаза. Даже если это была маленькая четвероногая зверушка.

— Тут вбок дорожка ведет, — подсказал Димон, переступая с ноги на ногу.

— Тихо. Спугнешь гадину. — Опустившись на корточки, Джокер растянул губы в притворно ласковой улыбке и позвал: — Кис-кис-кис, иди сюда. О! Видишь, что у меня есть?

Он развернул и положил перед собой на землю маленькую вафельку, какую обычно дают к кофе постоянным посетителям в «Макдональдсе».

Кошка, чуя подвох, напружинилась, готовая пуститься наутек, но ее подвела собственная отвага и чрезмерная уверенность в человеческой робости, которую обычно испытывали люди при встрече с ней. Раздумывая, как ей поступить, она стала внимательнее присматриваться к зовущему ее человеку. В этом-то и крылась ее главная ошибка. Его глаза, в отличие от голоса, были не ласково-манящими, а настойчивыми и требовательными. Стоило задержать на них взгляд, как они превратились в две черные дыры с мерцающими в глубине безумными искорками. О, это были страшные, завораживающие глаза! Смотреть в них хотелось до головокружения, как в пропасть.

— Кис-кис-кис!

— Мяу?

Кошка даже не поняла, то ли она сама незаметно приблизилась к человеку с глазами-дырами, то ли это он подкрался к ней, пока она завороженно следила за мерцанием его зрачков. Но это произошло, и, запоздало метнувшись прочь, она хрипло заорала, оказавшись в чужих руках, цепких, как когти орла.

— Посмотри на нее хорошенько, Димон. — Джокер поднял добычу за шкирку таким образом, что ее растопыренные когти только чудом не задевали бледное лицо напарника. — Что в ней страшного?

— Ладно, отпусти ее. Я понял, Джок.

— Еще нет. Но сейчас поймешь. Накрепко усвоишь. — Джокер опустил руку с животиной, давая передышку занемевшей конечности. — Теперь, когда ты черную кошку увидишь, ты не через плечо плевать будешь, а меня вспоминать. Как тебе такое суеверие?

— А? — не понял Димон.

— Хрен на!

Неожиданно подняв завывающую кошку и развернув ее оскаленной мордой к себе, Джокер вонзил два пальца в ее глазницы.

— Ух-х! — Китай поспешно потупился и собрал пальцы в щепоть, но осенить себя крестным знамением не решился: не тот был случай.

Не обращая внимания на жуткий кошачий вой, Джокер спокойно произнес:

— Ты не ее бойся, Димон, ты меня бойся. Потому что в следующий раз, если ты вздумаешь тормозить и меня за руку хватать, то сам без гляделок останешься. Погнали. Некогда тут…

Брезгливо отшвырнув несчастную кошку в кусты, Джокер двинулся вперед, не оглядываясь на зачастивших ногами спутников. Он знал, что отныне они всегда будут следовать за ним на невидимом поводке. Люди поддаются внушению не хуже животных. Надо лишь сопровождать дрессировку маленькими эффектными трюками, а Джокер был в этом деле непревзойденный мастер.

Сегодняшнюю засаду организовал он лично. В подчинении у него было полтора десятка бойцов, но он специально взял с собой двоих новеньких, не проверенных в деле. В крови они были испачканы по уши — это верно, но к бригаде примкнули недавно, так что полного доверия пока не вызывали.

Джокер поднял руку, давая знак остановиться. Они вышли на южную окраину кладбища, примыкающую к проселочной дороге, плавно огибающей полузарытый котлован свалки. Людей и отходы их жизнедеятельности ожидала одна судьба — быть погребенными в земле, на радость археологам будущего, которые по косточкам и обломкам утвари станут восстанавливать историю первой половины двадцать первого века. Если потом это будет кому-то интересно.

Завидев приближающихся, два землекопа, перекуривавшие у рыжей могильной насыпи, побросали окурки и встали. Один выглядел почти трезвым, так что с ним Джокер и расплатился.

— Табличку поставить не забудьте, мужики, — окликнул он, когда могильщики, бросив лопаты, собрались уходить.

— Так вон она, — показал трезвый пальцем.

— Воткни, — сказал Джокер.

Несмотря на ленивый, почти скучный тон, было ясно, что это приказ, который следует выполнить, да поскорее. Могильщик вернулся и проделал то, что от него требовалось.

— Все? — спросил он с надеждой.

Джокер вяло махнул рукой. Мужиков как ветром сдуло.

Взглянув на часы, Джокер приблизился к длинному валику земли. На дощечке, прибитой к колышку, значилось, что здесь похоронен Туманов В. П. Надпись, как и было заказано, получилась корявой. На самом деле в могиле никого не было. Джокеру требовался муляж, приманка.