— Откуда он взялся? — спросила Катерина, когда увидела вцепившегося в плечо Леды котенка. И отпрянула. Может быть, он больной. Как Леда вообще могла к нему прикоснуться?

— Я нашла его у источника во дворе, — ответила Леда, целуя котенка в нос. — Какой хорошенький, правда? Видите эти черные полосочки вокруг глазок, как будто длинные капли слез? Это девочка, я назвала ее Лакрима. Она скрасит наше одиночество!

Леда поднесла котенка к сидевшей Катерине и хотела усадить его к той на колени. Но напуганное животное ощетинилось, отказываясь покидать руки Леды.

— Ты ей явно нравишься больше, чем я, — заметила Катерина. Она ощущала себя немного отвергнутой. Пес ее матери, Амор, тоже всегда ее недолюбливал. И тем не менее было приятно видеть, что Леда заботится о живом создании, которое в ней нуждается. Катерина прикоснулась к пушистой шерсти.

Леда вернула котенка себе на плечо и зашептала ему на искалеченное ушко — что-то об анчоусах. Они вместе отправились на кухню.

Катерина осталась одна и не переставала удивляться: «Печенье… котенок… зачем Леда все это делает? Ради себя самой, чтобы почувствовать себя настоящей матерью?» И тут ее осенила горькая догадка. «Неужели Леда меня жалеет? Чувствует, что должна обо мне позаботиться, что должна восполнить все утраты?» Катерина почувствовала неловкость от того, что они поменялись ролями?

Она встала и пошла за Ледой на кухню. Надо же показать девушке, где она хранит анчоусы. И… боже мой, каким образом Леде удалось втянуть ее в это безумие — в купание котенка.

В конце июля пришла настоящая жара. Кто в такую жару остается в Венеции, кроме бедняков, которым некуда идти? Оставалось только брызгать в лицо водой, чтобы охладиться, и сидеть, изнемогая от жары и обмахиваясь веером. Обычно Катерина летом искала убежище на ферме возле Асоло. Там стоял простой дом, доставшийся Бастиано по наследству. Но в этом году она захотела остаться в городе с Ледой, которая была уже на последних месяцах беременности и не могла трястись по плохим дорогам и застрять в глуши, вдали от акушерки. Они решили, что на весь август Бастиано сам отправится на материк, а вернется перед самым рождением ребенка.

В день отъезда он поднялся наверх попрощаться. Леда еще спала.

— Ты уже думала о том, как Леда будет рожать? — громко спросил он, стоя в прихожей, словно они были одни. Он просто не умел говорить шепотом. Катерина подошла ближе.

— Джульетта дала мне имя одной хорошей повитухи из Венеции, — приглушенным голосом ответила она. — Эта женщина — кузина ее повитухи. — Дальше этого мысли Катерины не простирались.

— Ясно. — Бастиано вытащил из кармана платок и высморкал свой крючковатый нос. Катерина поморщилась, ей было противно это слушать. — Самые лучшие врачи в Падуе, в университете, — сказал он, вновь вытирая нос. Бастиано страдал от хронического насморка.

— Врач? Из Падуи? — Катерина от удивления заговорила громче. Она подсознательно чувствовала, что не хочет, чтобы Леда уезжала из Венеции. — А что не так со здешними акушерками? — Но в то же самое время на нее нахлынули воспоминания о потеющей Кончитте, которая склонилась над ее кроватью, она вспомнила свой ужас и окровавленные, вонючие простыни.

— На прошлой неделе я был в библиотеке, читал одну юридическую книгу, — продолжал Бастиано, — и еще прочел кое-что о заботе о женщинах во время беременности и после родов.

— Да ты что! — удивилась Катерина. Представить только, мужчина читает книги для женщин. И тем не менее Бастиано потрудился их прочитать. Он несколько часов просидел за толстой книгой.

— Гульельмо де ла Мотте, с факультета в медицинском институте, написал целую книгу по данной теме, — продолжал Бастиано. — Если ты не против, я могу ему написать и спросить, не мог бы он осмотреть Леду.

— Но она не может путешествовать. И ты это прекрасно знаешь. — Катерина кожей ощущала свое неприятие, настроение, которое часто овладевало ею при общении с Бастиано.

— Что правда — то правда, — терпеливо сказал он. — Но, возможно, он будет не против приехать в Венецию и принять роды. За определенную плату. — Он улыбнулся. Зубы у него были кривоваты, но глаза загорались, когда он улыбался.

В этот раз Катерина улыбнулась в ответ.

— И ты сделал бы это ради Леды? — Она начала оттаивать при этой мысли. Какое было бы облегчение знать, что Леда в самых надежных руках.

— Разумеется! Мы же в ответе за ее здоровье! — Бастиано сложил свой платок, собираясь уходить. — За нас этого никто не сделает.

Катерина кивнула. Она очень ценила эту черту в характере своего мужа. В отличие от нее, Бастиано проявлял основательность в делах. И она всегда чувствовала его заботу.

— Grazie, Бастиано. — Она импульсивно обняла его. Он даже покраснел от неожиданной ласки.

— Катерина, — как-то спросила ее Леда, — можно я задам вам вопрос? — Катерина заметила в голосе Леды неожиданную нежность. Она уже подозревала, что последует дальше.

Они сидели у окон в гостиной, ставни были открыты, чтобы дул свежий ветерок. Воздух был соленым и недвижимым. Даже кошечка Лакрима изнывала от жары, растянувшись на полу terrazzo[49], чтобы охладить брюшко.

— Я… с нашей первой встречи я все гадаю, почему у вас нет детей, — сказала Леда. — Как я догадывалась, вы не смогли забеременеть. Теперь я понимаю, что однажды вы были беременной… и потеряли ребенка. А вы… а вы не хотели завести еще одного ребенка после того, что произошло?

Конечно, Катерина хотела. Женщина без детей должна как-то объясняться перед обществом. Она задумалась над тем, что ответить на вопрос Леды, чтобы дальше не погружаться в прошлое. Она хотела придать уверенность Леде в ее собственном будущем.

— Да… я хотела завести ребенка после того, как Джакомо исчез, — ответила она. — В некотором смысле даже больше, чем когда-либо.

— С Бастиано, вы имеете в виду? — нахмурилась Леда. — Вы намекаете, что хотели от Бастиано ребенка больше, чем от Джакомо?

Катерина чуть шире открыла ставни и выглянула на море. Она почувствовала себя в западне, приходилось признаваться в трудных вещах.

— Мои чувства к Бастиано всегда отличались от того, что я испытывала к Джакомо. — Она обернулась, как ни было сложно, посмотрела Леде открыто в глаза. Заметила ее смущение, ее наивное непонимание того, что любовь не всегда бывает взаимной.

— Не я выбирала Бастиано в супруги, — объяснила Катерина. — Его выбрал для меня отец. Возможно… когда не испытываешь сильных чувств к супругу, еще сильнее мечтаешь о ребенке, чтобы наполнить свою жизнь смыслом. Создать любовь. А что еще остается?

Она опустила взгляд на руки, потерла палец в том месте, где когда-то носила кольцо Джакомо.

— Мы с Бастиано много лет пытались завести детей, — продолжала она. Ей не было стыдно в этом признаваться — Леда и так много знала о ней. — Каждый месяц я ждала признаки, которые бы указали мне, что настало время попытаться зачать ребенка. И каждый месяц начинались месячные, которые говорили о том, что все наши попытки оказались тщетными. В конце концов я потеряла надежду. Какой толк в браке, таком, как у нас — даже если он удобен для обоих, — когда у вас нет детей? Многолетнее разочарование стало невыносимым. И, в конце концов, Бастиано перебрался на первый этаж.

— Он разозлился на вас? — допытывалась Леда. — Винил вас во всем? Потому что, может быть, он всему виной…

— Нет-нет, он никогда меня не винил. Мне кажется, для него желание иметь детей было каким-то абстрактным, чем-то, что каждый человек должен хотеть. Хотеть иметь сына или дочь, которые позаботятся о нем в старости. Но для меня это стало насущной потребностью, заветным желанием. Прижать к себе малыша… поцеловать его нежную макушку.

Катерина почувствовала, что она теряет нить того, что ранее намеревалась рассказать. Голос ее дрогнул, и она испугалась, что расплачется. Но ради Леды она сдержалась.