— Я сделаю это один, — твёрдо сказал Леонардо, снимая полотно с аппаратов. — Ни у кого из вас недостанет опыта.

   — У меня его не меньше, чем у тебя, — заявил Зороастро; лицо его возбуждённо пылало.

   — А у меня — даже больше, — добавил Куан, и Леонардо удивлённо поглядел на него. — Я убил больше людей, маэстро, и это перевешивает весь твой технический опыт. Ты убивал лишь защищаясь. Сможешь ли ты убить невиновных?

   — Берег близко, — сказал Леонардо, удивляясь, с какой стати он оправдывается.

   — И тем не менее многие утонут, — сказал Куан, — или их сожрут крокодилы. А тех, кто доплывёт до берега, предадут мечу... или обратят в рабство.

   — Что? — вопросил Зороастро. — Я не видел в этих водах крокодилов.

   — Не бойся, маленький чародей, — ответил Куан. — Я дам тебе снадобье, и крокодилы даже не приблизятся к тебе. А под водой ты будешь в безопасности: они нападают только на поверхности. — Он повернулся к Леонардо: — Ты по-прежнему не хочешь поделиться славой?

   — Я хочу только поскорее покончить с этим, — сказал Леонардо, глядя вперёд, на корабли турков. — Я справлюсь один.

   — Почему? — спросил Куан.

   — Потому что я это изобрёл.

   — Как тот летающий механизм, что убил мальчика?

   — Вот именно.

   — А, так ты щадишь нас, — сказал Куан. — А как ты думаешь, сколько судов ты сможешь потопить, не подняв тревоги? Думаешь, они будут стоять на якоре, ожидая, пока ты не закончишь?

Леонардо пропустил мимо ушей сарказм, звучавший в его голосе.

   — Я быстро передвинусь от одного корабля к другому — прежде чем там почувствуют неладное. — Он говорил тихо, словно рассуждая вслух, вырабатывая стратегию. Когда турки поднимут паруса, на ходу подплыть под днище и пробить там дырки будет трудно.

Да, в одиночку Леонардо судов не потопить. Это он понимал.

Как там называл Деватдар калифа? Красным Джинном, что превращает убийство в зрелище?

Сегодня Красным Джинном станет Леонардо.

Он повернулся к Зороастро:

   — Ты помнишь всё, что я тебе объяснял насчёт аппаратов?

   — Да, Леонардо.

   — И о том, как срывать доски с обшивки?

   — Разумеется.

   — И про сверла?

   — Да помню, конечно же помню! — Зороастро начал злиться.

   — Это важно, — продолжал Леонардо. — Ты должен сделать несколько отверстий в днище, но осторожно, потому что вода рванётся внутрь с ужасающей силой. И помни, что нужно следить за воздухопроводами: их легко перекрутить и сломать. — Он обернулся к Куану: — А тебе всё ли ясно?

   — Да, маэстро, — добродушно и чуть снисходительно отозвался Куан, словно очарованный тем, что Леонардо больше печётся о других, чем о себе.

   — Хорошо. Я пойду первым... и потоплю галеры, что ближе к острову Гезира. — Он взглянул на стоящие поодаль суда. Было ясное сияющее утро, и цвета листвы, реки и неба казались неестественно яркими. — Вы с Зороастро займётесь другими.

   — Мы о них позаботимся, — сказал Куан, явно соглашаясь с командованием Леонардо. — Но большая галера, посольский флагман, должна остаться нетронутой. Пусть отвезёт своему повелителю всю тяжесть унижения. — С этими словами он протянул Леонардо своё снадобье от крокодилов.

Натёршись мерзко пахнущей мазью, Леонардо натянул на рот дыхательный мешок, надел очки, проверил трубки, застегнул пояс с грузом и — держа прикреплённую к шесту стамеску — прыгнул в воду. Мелькнули освещённые солнцем деревья на дальних берегах, тёмная зелень — и Леонардо ожёг холод. Он задохнулся, глотнул воздуха, выдохнул — клапаны, соединявшие его рот с дыхательными трубками, работали. На губах он ощущал едкий привкус кожи. Видимость была плохой — едва-едва на шесть футов вперёд. Однако когда Леонардо взглянул вверх и увидел поверхность воды, которая казалась отсюда жидким зеркалом, молочно-белым и мерцающим, — кровь взбурлила в нём. Его изобретение работало! Он смог добиться пусть малой, но власти над природой — если не над судьбой. Он направился к турецким судам; казалось, он плывёт в мерцающем тумане. Взбаламученный ил крутился вокруг него, как поднятый ветром песок. Он сжимал в руке стамеску и сильно работал ногами, толкая себя вперёд. Подводный мир казался безмолвным, но лишь мгновенье; привыкнув, Леонардо стал слышать приглушённые скрипы и вздохи — голоса реки. Сверло, прикреплённое к его воздухопроводу, моталось над головой. Оно было раскрашено в маскировочные полоски — чтобы оставаться незаметным в воде.

Найти турецкие суда оказалось не так-то легко, потому что в бледной тусклости наверху проступали тенями днища множества египетских кораблей; Леонардо даже забеспокоился, хватит ли длины его дыхательных трубок. В воде колыхалась густая взвесь мусора и испражнений — словно они навечно отыскали здесь своё место и не собирались оседать на дно. Потеряв чувство направления, Леонардо поднялся к поверхности, чтобы определить, где он находится. Галеры были неподалёку, но он неминуемо потерял бы их, если бы не изменил направления.

А потом перед ним оказалось галерное днище — изогнутая стена обросшего ракушками дерева. Работая ногами, Леонардо постарался опуститься как можно глубже, затем вдавил сверло в днище и, вращая его обеими руками, ввинтил между досок обшивки. Потом вогнал стамеску в зазор и с силой надавил, чтобы сорвать доску. Дерево было прочным — однако поддалось давлению и ударам его инструментов. Он срывал доску за доской, и вода с силой хлестала внутрь; ему пришлось цепляться за обшивку, не то его неминуемо засосало бы в дыру. Он переместился к корме и начал всё сначала, сверля и ломая обшивку стамеской, пока судно не начало стонать, трещать и качаться. Скоро оно пойдёт ко дну.

Леонардо поплыл к другому кораблю, ещё одной стене, покрытой ракушками. Время от времени он поглядывал вверх, следя за тем, чтобы не зацепиться дыхательными трубками. И снова сверлил обшивку и отдирал стамеской доски, и снова вода через несколько дыр хлынула в трюм. Леонардо едва не затянуло следом; он услышал отдалённый стон рвущегося дерева — первая галера наконец-то пошла ко дну.

Внезапно он задохнулся. Мгновенно встревожась, он подёргал дыхательные трубки, чтобы освободить их, если они за что-то зацепились — без толку, либо они оборвались, либо их перерезали. Леонардо выпустил стамеску и сверло и поплыл наверх. Всплыв на поверхность, он глубоко вдохнул — и тут же что-то тяжёлое, как камень, плюхнулось в реку рядом с ним, с другой стороны в воду вошла стрела. По воде расплывалась кровь, река кишела турками — лёгкой добычей для людей с фелук, вооружённых ножами и луками. Очевидно, они приняли за турка и его.

Меж судов скользили крокодилы, длиной никак не меньше фелуки — они пировали, ненасытные, как древние египетские боги в дни жертвоприношений. А ещё Леонардо слышал крики и что-то похожее на песню.

Он нырнул назад в тишину и со всех сил плыл к своей фелуке, пока не почувствовал, что лёгкие его вот-вот разорвутся. Что, если он плывёт не туда? Ему представилось, что наверху, на поверхности, его поджидают огромные крокодилы. Он плыл как сквозь сон, словно его кошмары вдруг обрели плоть. Наконец он всплыл, вдохнул, огляделся — и услышал, что его зовут.

Он поплыл на голос, и скоро его втащили на борт фелуки. По чистому везению она плыла как раз навстречу Леонардо.

Голос, звавший его, принадлежал Куану.

   — Я решил, что надо бы поискать тебя. Я потопил свою галеру и вернулся. Зороастро тоже.

Зороастро обнял Леонардо и обернулся к турецкому флагману. Прокладывая себе путь среди барахтавшихся в воде турок, тот под насмешки и проклятия толпы уплывал прочь, подгоняемый слабым ветерком. Великая река, мать Каира, текла кровью.

Повсюду были широкопарусные, нарядно раскрашенные фелуки, полные феллахов — и хорошо вооружённых феллахов; они развлекались, стреляя и по туркам, и по крокодилам. Они пели и кричали что-то нараспев, и им вторила толпа, собравшаяся на берегах — мужчины в белых тюрбанах, с ног до головы, как на похоронах, закутанные в чёрное женщины и дети, чьи высокие голоса звучали как хор кастратов.