— Так ты внял призыву маэстро pagholo, — сказал тот.

   — Так это был призыв? — спросил Леонардо у Тосканелли.

   — Блистательный Деватдар желает общества своей прелестной служанки. — Тосканелли поклонился и улыбнулся Айше. — Он послал за тобой.

   — Это я и подумал, когда увидел письмо, — сказал Леонардо. — Мы скоро уедем.

Айше явно удивилась и встревожилась, словно не ожидала, что её разлучат с Леонардо.

   — Куда направишься? — спросил Тосканелли, и у Леонардо возникло ощущение, что старый учитель заманивает, искушает его, подталкивает к какому-то решению.

   — В Винчи, наверное. Там моя мать и приёмный отец.

Тосканелли покачал головой.

   — В Винчи тебе будет небезопасно, — негромко сказал он. Леонардо едва расслышал его.

   — Тебе что-то известно? — спросил он.

   — До меня дошли слухи.

   — Какие слухи?

   — Кто-то из друзей Лоренцо — но не твоих — всё ещё болтает о... том обвинении. Будто бы тебя застали с неким Торнабуони, а их семья замешана в заговоре. А францисканцы готовы обвинить тебя в убийстве священника... так мне, во всяком случае, говорили. Кажется, милый Леонардо, у тебя враги и здесь и там.

   — А мой друг Сандро? Что думает он? Он знает об этих слухах? Я не видел его несколько дней.

   — Никто не видел, — сказал Тосканелли. — Говорят, Великолепный послал его с миссией на Восток.

   — Что?!

   — Это всё, что мне известно.

   — Он мог бы обмолвиться мне хоть словом, — сказал Леонардо.

Тосканелли пожал плечами.

   — Леонардо, ты должен покинуть Флоренцию. Пока твои враги не потеряют аппетита к мести. Пока Лоренцо не перестанет скорбеть и не восстановит порядка.

Леонардо рассмеялся. Пусть себе мстят, подумал он. Как могут те, кто близок к Лоренцо, счесть его предателем... после того, как он спас Лоренцо жизнь? Но, захлопнув дверь перед трупом Джакопо Пацци, он понял, что его близкие и он сам в опасности.

И где же Сандро? Как он мог уехать, не простившись?

   — У тебя странное чувство юмора, — заметил Тосканелли.

   — Да, наверное... Джиневра умерла, знаете? — спросил Леонардо почти равнодушно, словно говорил о незнакомой женщине.

   — Да, Леонардо, печальная весть дошла до меня. Мне так жаль. Ты...

   — А ты? — спросил Леонардо у Америго. — Мой маэстро позвал и тебя тоже?

   — Меня не надо звать. Я сам пришёл искать убежища. — Америго говорил напряжённо; ему явно было не по себе, и тем не менее он продолжал: — Мой дядя Пьеро — ты его помнишь? — взят под стражу. Я могу только молиться, чтобы его не казнили, как остальных.

   — Твой дядя? — ошарашенно переспросил Леонардо. — Я думал, Лоренцо защитит твою семью.

Пришёл черёд Америго рассмеяться.

   — Во Флоренции ныне всё меняется быстро. Мне говорили, Лоренцо считает, что покушение на его жизнь и смерть его брата — месть за смерть Симонетты.

   — О чём ты говоришь?

   — Её смерть окутана тайной. Пацци попытались убедить мою семью, что её убил Лоренцо. Или Джулиано — из ревности.

   — Что за чушь!

   — Потому-то моя семья и отвергла эту мысль, — сказал Америго. — Но для Лоренцо, кажется, это мало что значит, потому что его брат был убит на Пасху.

   — Вот оно что, — сказал Леонардо. Симонетта тоже умерла на Пасху. Если бы Веспуччи собрались мстить, они выбрали бы самый подходящий день — годовщину смерти. — Так Пацци выставили вас в дурном свете.

Америго кивнул.

   — И что ты будешь делать?

   — Отправлюсь с тобой, милый друг, — грустно сказал Америго. — Что же ещё?

Они вошли в библиотеку Тосканелли, маленькую комнатку, согретую камином и озарённую его розоватыми отсветами. Возле огня сидел Куан Инь-ци, посланник Деватдара. Он поднялся, поклонился Айше и обратился к Леонардо:

   — Я счастлив, что ты принял предложение Деватдара.

   — А я и не знал, что принял его, — ответил Леонардо.

Куана явно удивили его слова.

   — Разве у тебя есть выбор? — спросил Тосканелли.

   — Правда, — тихо сказал Леонардо. — Правда... — Но душа его не лежала к путешествиям. Он хотел повидать мать и её мужа. Хотел домой. А если люди Лоренцо схватят его или его найдут францисканцы — не всё ли равно? Леонардо только приветствовал бы смерть. Она представлялась ему сном, и он мечтал отыскать Джиневру в её холодных вечных пределах. — Так ты принял предложение Деватдара, — сказал он Америго.

   — Как и Бенедетто Деи, который станет нашим проводником — у него ведь есть опыт путешествий по Востоку.

   — Может быть, но мне здесь ещё кое-что надо закончить.

   — Не стоит, Леонардо, — сказал Тосканелли. — Здесь тебя не ждёт ничего, кроме боли, а возможно, и смерти.

   — А что ждёт меня на Востоке? — спросил Леонардо у Куана.

   — Быть может, и смерть, Леонардо, но, по крайней мере, не бесцельная. Ты обнажил бы меч христианства против оттоманов. Турки — враги не только всей Италии; они также и враги Деватдара. Если Великого Турка и его воинство не остановить — вся Италия и весь христианский мир будут порабощены. Они падут так же неизбежно, как пал Константинополь. Ни один край, даже самый отдалённый, не будет тогда безопасен. Нигде, как далеко ни беги, тогда не найти спасения. — Тут Куан улыбнулся. — Но этим ведь тебя не соблазнишь, верно? Так что же важно для тебя?

   — Ничего, — сказал Леонардо, но стиснул плечо Никколо, словно давая понять, что говорит не то, что думает.

   — Я видел твои наброски военных машин и чувствовал... покой. Они ведь просто игра ума, не так ли? Неужели же ты в самом деле пройдёшь мимо возможности воплотить свои мечты в жизнь... дать им плоть и кровь?

   — Для этого мне не надо ехать на Восток.

   — А, — сказал Куан, — так ты уже получил должность военного инженера.

   — Я вёл переговоры по этому поводу с Лудовико Моро Миланским.

   — Леонардо, — нетерпеливо проговорил Тосканелли, — Лудовико ещё хуже, чем Лоренцо. Если он примет тебя ко двору, это может угрожать его миру с Флоренцией. И ты думаешь, что он всерьёз считает тебя инженером? Тебя — художника Великолепного?

   — Не знаю, — сказал Леонардо, — и более того — мне всё равно. Я пришёл сюда не затем, чтобы...

   — Отправляться в путешествие? — договорил Куан. — Но что же ещё тебе остаётся?

Леонардо ничего не ответил, но соблазн был велик: он не мог не воображать летающих машин и начиненных порохом снарядов, которые взрываются среди огромных армий и уничтожают их. Мысленным взором он видел пляску уничтожения и смерти; и его видения искорёженного металла и разодранных тел были столь же нейтральны и естественны, как зелёные холмы и оливковые деревья. Святой, великолепно отлаженный механизм природы.

Настойчивый стук в дверь прервал его грёзы.

   — Что там, Филиппино? — крикнул Тосканелли одному из своих младших учеников.

   — Там, снаружи... на улицах... беспорядки. Там солдаты, но они...

   — Ну?..

   — Это турки, маэстро. — Мальчик был заметно перепуган. — Они жгут город. Вы чуете дым?

Все бросились во двор. Сквозь узкие оконца виднелись силуэты солдат.

В дверь громко стучали.

   — Открой, — велел Тосканелли, выглянув, — это Бенедетто и Зороастро.

   — Зороастро? — удивлённо переспросил Леонардо.

Ученик Тосканелли отворил двери для Бенедетто Деи и Зороастро да Перетолы. С ними во двор вошёл офицер — в тюрбане, на боку скимитар в прекрасно украшенных ножнах, за спиной — щит с коршуном. На улице ждали два-три десятка мамлюков и по меньшей мере столько же всадников. Ученик Тосканелли принял этих рабов-солдат калифа вавилонского за турецких янычар. Видимо, они принадлежали к какому-то торговому каравану, потому что арабские кони были навьючены большими тюками — вероятно, с Дамаском, бархатом, златотканым шёлком... чудесами Флоренции.

   — Что происходит? — спросил Тосканелли.

   — Леонардо, — сказал Бенедетто, заметив друга, — это горит твой дом.