— Да?

   — Иди ближе. — Она соскользнула на перину, одновременно повернувшись к нему.

   — Мадонна, а если кто-нибудь войдёт?

   — Не волнуйся. Даже Первый Гражданин почитает желания умирающих.

Он послушался и вытянулся рядом с Симонеттой. Она прижалась к нему, обвив ногой его ноги.

   — Мадонна...

   — Леонардо, я безразлична тебе? — Она смотрела на него, и он чувствовал, как она дрожит в его объятиях.

   — Ты моя сестра.

   — И больше ничего?

   — Я люблю тебя, мадонна.

   — Ия люблю тебя, Леонардо. Смог бы ты ласкать меня даже в смерти? Во имя любви? — Симонетта поцеловала его.

Дыхание её было кислым, а кожа пахла розами.

Она распахнула сорочку, открыв себя, и приникла к Леонардо, так сильно притянув его к себе, что он едва не задохнулся. Симонетта тихонько вскрикнула; а потом, отпустив его, внимательно всмотрелась в его лицо, словно запоминая каждую его чёрточку.

Таким она унесёт его в горние выси.

Леонардо поддерживал её, покуда она кашляла, потом отёр кровь с её подбородка, губ, руки и кольца Лоренцо.

   — Леонардо, — прошептала Симонетта, слишком слабая, чтобы говорить громче, — позаботься о Сандро.

   — Не тревожься, мадонна.

   — Он крепче, чем ты думаешь.

   — Что ты сказала ему? Он показался мне таким... другим, когда вышел от тебя.

Симонетта улыбнулась.

   — Быть может, он увидел ангелов, которых не разглядел ты. — Тут она глянула вбок, точно рядом с ней и впрямь опустился ангел.

   — Быть может.

   — И ещё, Леонардо...

   — Да, мадонна?

   — Обещай, что станешь защищать Лоренцо, как самого себя.

Застигнутый врасплох, Леонардо сказал:

   — Мадонна, он даже не хочет смотреть на меня. Боюсь, я рассердил его.

   — Нет, Леонардо, его рассердил не ты. Я.

   — Быть того не может!

   — Я сказала ему, что ты был моим любовником, — сказала она сухо, глядя мимо Леонардо. — Он спросил меня, и я не могла не сказать ему правды. Мы обещали никогда не лгать друг другу.

Леонардо глубоко вздохнул.

   — Теперь мне всё ясно. Он никогда не простит меня, ведь я его предал.

   — Он смягчится, Леонардо, обещаю тебе. Я сказала, что соблазнила тебя, — она тихонько засмеялась, — и обвинила в этом его.

   — То есть как?

   — Я сказала, что тосковала, потому что он обделил меня вниманием. Сказала, что знаю, что он занимался любовью с Бартоломеей де Нази. Он думает, что я использовала тебя, чтобы причинить ему боль.

   — И он не разгневался на тебя?

   — Такова божественная сила любви, Леонардо, — скромно сказала Симонетта; и сейчас, глядя на её оживлённое лицо, Леонардо не мог поверить, что она на пороге смерти. Напротив, он начал втайне надеяться, что она выживет.

   — Но ты сказала, что вы с Лоренцо обещали никогда не лгать друг другу.

   — Это и не была ложь.

Леонардо невольно отшатнулся.

Симонетта коснулась его руки.

   — Но это не значит, что я не люблю тебя, Леонардо. Я сказала о нас с тобой и Джиневре.

   — Зачем? — потрясённо и зло спросил Леонардо.

   — Не надо, Леонардо, не смотри на меня так. Я сделала это, чтобы помочь ей уйти от тебя: Николини расставил ловушку, из которой невозможно было выбраться. Я сделала это из чистой любви, Леонардо. Иначе вы оба не выпутались бы. Я...

Тут вдруг лицо Симонетта стало... пустым.

   — Симонетта! — испуганно позвал Леонардо.

   — Да, Леонардо, прости. Мысли ускользают, мне трудно удерживать их...

   — Ты должна поправиться. Я не вынесу этой потери.

Симонетта грустно посмотрела на него.

   — Это потери Джиневры та не мог вынести, славный мой Леонардо. Я, как та сам сказал, всего лишь твоя сестра.

   — Я люблю тебя!

   — Но не так, как я.

   — Тогда почему ты отказывалась видеть меня, когда для Сандро твой дом был открыт?

   — Если бы я увидела тебя, то, возможно, захотела бы жить.

   — Сейчас я здесь, мадонна.

Она улыбнулась.

   — Я уже видела эмпиреи[101] и Первичный Движитель. Правда, Леонардо. Я взглянула на лепестки небесной розы. Я видела реку света и святых в небесах. И даже сейчас я вижу небесные престолы и ангелов. Даже люби ты меня, как любишь Джиневру, ты не удержал бы меня здесь. — Симонетта погладила его по лицу, потом провела пальцами по курчавым волосам. — Если ты заглянешь в мои глаза, возможно, тоже увидишь ангелов. Вот, видишь?

Чтобы доставить ей удовольствие, Леонардо кивнул.

Она отвернулась и закашлялась; но, когда Леонардо хотел поддержать её, оттолкнула его. Потом кашель унялся, и она отёрла рот; её рука и подбородок были в кровавых пятнах.

   — Я не хочу, чтобы ты осквернял себя, — сказала она, — но когда я — уже скоро — освобожусь от мира, не вознесёшь ли ты меня на небеса Венеры, чистый ангел?

   — Симонетта! — тревожно воскликнул Леонардо.

   — Ах, я ошиблась. — Симонетта коснулась его лица. — Ты не ангел. — Она смотрела на него так, словно он был её натурщиком. — Ты Леонардо... и тебе пора уходить.

Леонардо было прижался к ней, но она покачала головой.

   — Быть может, ты всё-таки ангел, — сказала она. — Ты обещаешь сделать, как я прошу?

   — Да, мадонна, — прошептал Леонардо.

Симонетту несли в храм Оньиссанти на открытых носилках. Она была в белом платье с длинными рукавами; волосы, заплетённые в косы, не украшало ничего, кроме лент. Лицо её было напудрено и бело, как слоновая кость. Она лежала на ложе из цветов; они окружали её, как тень небес. Цветы наполняли и сам воздух. Плачущие, скорбящие люди высовывались из окон и бросали на проходящую внизу процессию пригоршни цветочных лепестков.

Симонетта была святой, и её несли личные armeggeria Лоренцо из самых видных семей Флоренции. Красивые юноши были в предписанных трауром цветах: темно-красном, мглисто-зелёном, коричневом. Процессия медленно двигалась по тихим, хотя и переполненным улицам: Флоренция оплакивала свою королеву красоты. Горожане рыдали в голос и раздирали на себе одежды, словно умерла их родная сестра или дочь.

Леонардо и Никколо шли рядом с Сандро, за верным другом Лоренцо Джентиле Бекки, епископом Ареццо.

Сам же Лоренцо ждал в темноте храма — в отличие от его жены Клариссы. В груботканой тёмной рубахе с поясом он стоял подле алтаря, глядя на неф и часовню сквозь коринфские колонны и полукруглые арки из серо-голубого pietra serena, камня Флоренции. Следы экземы проступили на его лице, но он не попытался скрыть их.

Леонардо следил за службой, однако ощущал себя далеко от всех этих голосов, молитв, всхлипов и шёпота. В нём ревела его собственная буря, отзвук его личной скорби. Но слёз не было. Он был так же холоден и мёртв, как голубые камни церкви. Как Симонетта, он нашёл свой путь к избавлению.

Она ушла к чистому вечному свету, к Основе Основ.

Он бродил по мрачной стране смерти, где любовь, мука, скорбь были лишь наблюдаемыми явлениями, идеями столь же далёкими и холодными, как чистые образы Платона.

Чистилище.

И, глядя на Симонетту, чья плоть преобразилась в мрамор, он молился за неё — и за себя. Он молился, чтобы она действительно вознеслась. Чтобы её видения ангелов и высших созданий оказались правдой. Чтобы она чудесным образом стала для него Беатриче и вывела его из смертной тьмы его собственной души.

Ибо душа его терзалась — терзаниями Симонетты и Джиневры, но не его собственными.

Сандро и Никколо с двух сторон держали его за руки. Потому что — невозможная вещь — он плакал. Грудь его ходила ходуном, дыхание пресекалось. Он чувствовал, как солоны слёзы.

А потом служба кончилась — и рядом с ними оказался Лоренцо. Он обнял Сандро и наконец-то взглянул на Леонардо.

— Она была тебе хорошим другом, мастер Artista[102], — сказал Лоренцо, и губы его искривила слабая, но жестокая ироническая усмешка. — А я — человек слова. Я сдержу слово, данное нашей мадонне, хотя сейчас мне противно видеть твоё лицо.