— Этот человек был офицером Великого Турка, дипломатом, послом, как и ты, маэстро. — И снова Кайит Бей обращался к потрясённому увиденным Сандро.

   — Зачем ты привёл сюда, Повелитель Миров? — спросил Леонардо.

Куан слегка тронул его за плечо, давая знак следить за своими словами.

   — Ты не можешь упрекнуть меня в нетерпении, Леонардо. Я ждал, покуда ты и твой друг не будете готовы и расположены, чтобы показать вам свои драгоценности. — Калиф обвёл рукой картины и фрески. — Это ли не доказательство, как я ценю ваше искусство — настолько, что готов страдать в миру, дабы обладать этими бесценными образами.

Леонардо молчал.

   — Ты согласен со мной? — спросил Кайит Бей и указал на священника, стоявшего рядом с ним. — Мой имам наверняка не согласен.

   — Трудно воспринять красоту искусства, — сказал Леонардо, — рядом с этим...

   — Ты думаешь, я привёл вас сюда без причины?

   — Разумеется, нет, повелитель, — сказал Леонардо, жалея привязанного перед ними бедолагу.

   — У меня есть известия, что обрадуют вас, — сказал Кайит Бей. И он мягко обратился к пленнику: — Ты готов умереть?

Человек на дыбе кивнул.

   — Тогда повтори нам свой рассказ, и я позволю тебе умереть с честью.

Человек забормотал на нескольких языках, ни одного из которых Леонардо не знал; наконец он прошептал:

   — Айше...

Её держали в горной крепости близ Эрзингана, всего в нескольких днях конного пути отсюда... но зачем Великий Турок привёз её в Персию?

   — А что с Никколо? — не удержался Леонардо.

Янычар одарил его пустым взглядом, а Кайит Бей кивнул.

Палач, тучный и мягкий, похожий больше на писца или священника, велел двоим помощникам отвязать турка от дыбы, а затем, с силой и свирепостью, удивившими Леонардо, обезглавил янычара широким топором. Потом он бросил в корзину отсечённую голову — губы её всё ещё шевелились.

Сандро побелел и не смог сдержаться — он отвернулся от калифа, и его вырвало. Леонардо отвёл глаза, и на миг взгляд его задержался на расписном оштукатуренном потолке; там были изображены сплошь ангелы и языческие боги; улыбаясь, смотрели они на происходящее с белоснежной высоты небес.

Калиф сдержит слово: голова янычара не будет выставлена на колу для всеобщего обозрения и потехи стервятникам. Он будет погребён в неизвестной могиле. Слабое утешение, подумал Леонардо.

Благодарение Богу, Айше жива и так близко... ведь Никколо может быть с ней.

Он мог только молиться, чтобы это было именно так.

Но до завершения дела было ещё далеко. Калиф давал представление, как в домашнем театре: по мановению его руки отдёрнулась ещё одна завеса, являя взглядам новую жертву. Несчастный балансировал на руках и ляжках внутри шипастой металлической колыбели, подвешенной к потолочной балке на цепи, пропущенной через блок. Голову человека закрывала железная маска, что стягивала лицо, как собачий намордник, и душила железным языком; глаза — поразительно голубые — смотрели тускло и мертво.

Колыбель была копией той, что увидел Леонардо, как только вошёл в зал.

Калиф приказал опустить её.

Пленник мог только кряхтеть, когда колыбель раскачивалась, прижимая его к шипам.

Колыбель повисла в нескольких футах над полом. Пока один из палачей закреплял спусковой механизм, другой открыл качающуюся клетку и снял железную маску с головы пленника. Металлический язык, засунутый в его рот, был мокрым от крови; а ещё Леонардо увидел, что зубы пленника сломаны — возможно, когда на него надевали намордник.

Колыбель снова закрыли и заперли.

Леонардо нужен был лишь миг, чтобы осознать, к своему ужасу, что пленник — Зороастро. Он почернел от синяков и запёкшейся крови; волосы лоснились от грязи и испарины; он стонал, словно дышать уже было для него пыткой.

Леонардо бросился к колыбели, но палачи заступили ему дорогу.

   — Пропустите его, — велел Кайит Бей.

Вначале казалось, что Зороастро не узнает Леонардо; он был точно в трансе, но потом очнулся и потрясённо проговорил:

   — Леонардо, это и вправду ты? — Голос его едва слышно шелестел.

   — Да, дружище, и Сандро тоже тут. — Сандро подошёл следом за Леонардо и, потянувшись сквозь прутья колыбели, взял Зороастро за руку.

Леонардо в гневе обернулся к калифу:

   — Вели отпереть клетку и выпустить его!

   — Когда он повинится, я позволю тебе судить его, — сказал Кайит Бей. — Если тебя это не устраивает — у меня найдутся ещё колыбели и слуги, чтобы вздёрнуть рядом и тебя, и твоего друга Сандро.

   — За это тебя и прозвали Красным Джинном! — Леонардо с гневным вызовом вскинул голову, обводя взглядом орудия пыток.

Куан попытался вступиться за Леонардо, но калиф не стал его слушать.

   — Зороастро да Перетола, поведай своему другу Леонардо, как ты предал меня, — сказал он по-итальянски.

Зороастро не сразу сумел заговорить. Наконец он прошептал:

   — Я принял предложение...

   — И каково оно было?

   — Перейти...

Калиф терпеливо ждал, и когда Зороастро не продолжил, спросил снова:

   — Кто сделал тебе предложение?

   — Великий Турок.

   — А, наш враг, тот самый, что держит в плену мою родственницу и твоего друга Никколо Макиавелли, не так ли?

Зороастро не ответил: его будто отвлекло что-то неизмеримо более важное. Его пустой взгляд был прикован к потолку, к ангелам... Быть может, ему казалось, что они внезапно ожили, быть может, они манили его, звали к себе, в нарисованный рай.

   — А теперь расскажи друзьям, что предложили тебе посланцы Великого Турка.

Не сразу, даже не взглянув на калифа, Зороастро проговорил:

   — Место... главного военного инженера.

   — И ты показал турецкому шпиону рисунки Леонардо?

   — Да.

   — И сказал ему, что они твои?

   — Да.

   — Стало быть, ты предатель, не так ли?

   — Я флорентиец, — сказал Зороастро.

   — Мы почти закончили, — проговорил калиф. — Но позволь задать тебе ещё пару вопросов. Расскажи своему другу Леонардо о Джиневре.

   — Джиневре?.. — переспросил Леонардо. — Она умерла. Всё это — дело прошлое.

   — Скажи им, — велел калиф Зороастро.

И тут, как по волшебству, Зороастро пришёл в себя.

   — Леонардо, — сказал он, — прости...

   — Простить тебя? За что?

   — За ту боль, что я причинил тебе.

   — Зороастро, какое отношение имеет Джиневра ко всему этому? — Леонардо взмахом руки указал на колыбель, в которую был заключён его друг.

Зороастро опустил глаза.

   — Я был на жалованье у Николини.

   — Что?! — потрясённо выговорил Леонардо.

   — Я следил за тобой и Джиневрой. Я сообщал ему о ваших свиданиях. Я говорил ему, что ты намереваешься сделать.

   — Ты убил её, Зороастро, — сказал Леонардо, отворачиваясь в гневе, и отвращении. Он не мог смотреть на друга.

   — Леонардо, я на пороге смерти. Ты должен простить меня.

   — Почему ты помог Николини отнять у меня Джиневру? — спросил Леонардо. Он содрогнулся, вспомнив, как она лежала на кровати — нагая, осквернённая, с перерезанным горлом и разбитым, распухшим лицом. Вспомнил, как давил глаза бандитов... тех, кто пришёл ограбить дом Николини, кто изнасиловал и убил Джиневру. Не будь Джиневра женой сторонника Пацци, сегодня она была бы жива. — Почему, Зороастро? Почему ты предал меня?

   — Я запутался в долгах. Мне угрожали... моей семье...

   — Как это могло случиться? Я достаточно платил тебе.

Зороастро покачал головой.

   — Это не важно. Важно другое, Леонардо. Когда я расплатился с долгами, я постарался помочь тебе против Николини. Возместить вред, который причинил. Я ничего не рассказывал ему о твоих встречах с Джиневрой у Симонетты. Я старался помочь... Я...

Леонардо отступил, словно его оттолкнули, словно не мог стоять рядом с источником этих слов; и сейчас ему чудилось, что сами слова, сами звуки — каждый скрип и хрип, шорох и шёпот — были снарядами, разрывались, отдирая члены Зороастро от его тела, и само время замедлилось, чтобы продлить эту муку. Зороастро смотрел в упор на Леонардо, будто всё сознание и боль пылающими лучами исходили из его глаз, сосудов души; он сжигал Леонардо и истощал себя.