— Я пропустил похороны Эшли. Ты была на них?

— Да, — кивнула Сонора, стараясь не вспоминать подробности.

— Я рад. А что потом случилось с той…

Они оба поняли, о ком идет речь.

— Ей предстоит психиатрическое обследование, и, думаю, диагноз подтвердится. Скорее всего ее поместят в специальное учреждение для душевнобольных преступников, где она будет время от времени писать прошения об освобождении, чего, надеюсь, никогда не произойдет. Но все же тюремного наказания она не понесет.

Китон взял ее за руку:

— Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь. И еще сказать, что ты — отличный полицейский.

Он нагнулся и поцеловал ее в макушку. Обогнув дом, они вернулись к входному крыльцу. Дети уставились на них, широко открыв от удивления глаза.

Китон выхватил у Тима мяч и перебросил его Хитер. Та затрясла головой:

— Я еще никогда не попадала в корзину. Я слишком маленькая.

Китон подхватил ее на руки и поднял выше кольца:

— Тебе просто немного не хватает роста.

Хитер бросила мяч, и тот, задержавшись на несколько секунд у кромки кольца — Сонора затаила дыхание, — все-таки провалился в сетку.

— Со свистом, — пропищала Хитер, вскинув руки к небу.

Сэм поставил на стол Соноры чашку с горячим кофе. Сонора поблагодарила напарника, но даже не взглянула при этом в его сторону, стараясь держать как можно ровнее тюбик с губной помадой.

— Крошка, похоже, ты решила спустить дело на тормозах?

Сонора подняла глаза на Сэма. Тот смотрел на нее, потирая затылок:

— Мне кажется, что ты выпячиваешь одни ее стороны и упускаешь из виду другие. Мы подшили документ к документу, так что дело получилось крепкое. Нам удалось раздобыть кучу вещественных доказательств… Прекрати наконец смотреться в зеркало и обрати на меня внимание!..

— Сэм, мы уже обсуждали эту тему.

— Плохо то, что она соглашается разговаривать только с тобой, Сонора.

— Но если только я и нужна ей?

— Ты кого покрываешь? Ты что, считаешь ее своей собственностью?

— Она и вправду моя.

— Сонора, — прорычал Сэм и схватился за зеркало, но при этом не отставил его в сторону, а просто потряс им перед лицом Соноры. — Крошка, взгляни-ка на себя. Обрати внимание на темные круги под глазами. Я только что говорил с Криком, и он сказал мне: «Все, что от тебя требуется, это лишь намекнуть».

Сонора глядела в зеркало, вспоминая свою первую рабочую неделю в отделе по расследованию убийств.

Тогда ее пригласили на дружескую попойку в честь Бартона Кортины, переходившего на службу в агентство Фройда и Форджери. Он хорошо к ней относился, всячески помогая войти в курс дела и найти свое место, когда она была еще совсем зеленым новичком и всего боялась.

Они тогда откровенно и по-дружески болтали, как два старых сослуживца, которые выпили немного лишнего и понимали, что в дальнейшем их пути вряд ли пересекутся. Оба считали работу в отделе по расследованию убийств своим высшим призванием, но вместе с тем и тяжким проклятием. Сонора не могла смотреть на него без жалости.

— Думаешь, я спятил, если бросаю такую службу, не так ли? — спросил у нее тогда Бартон.

— Я знаю, что ты переживаешь намного сильнее, чем пытаешься показать, — заметила Сонора, пожав плечами.

Он посмотрел в зеркало, висевшее на стене бара, а потом повернулся к ней. Такие помертвевшие глаза Сонора встречала только у старых полицейских.

— Я вот что тебе скажу, приятель, — медленно произнес он, — однажды наступает день, когда понимаешь, что с тебя довольно.

Это было все, что он тогда сказал, но его слова врезались ей в память, словно грозное пророчество…

— Со мной все в порядке, Сэм, — сказала она, спокойно посмотрев на напарника.

— В самом деле? А как твоя язва?

— Прошла.

— Прошла? Ты не обманываешь меня?

— Не обманываю, — ответила Сонора и приблизилась к зеркалу.

Она действительно говорила правду. Со дня задержания Вспышки ее вечная раздражительность — никто не знает, как долго она ее донимала, — куда-то исчезла и уступила место спокойному, уравновешенному состоянию духа. Она больше ни к кому не испытывала ненависти — ни к покойному мужу, ни к Чесу, ни к своему отцу. Ни даже к Сельме. И язва с тех пор больше не напоминала о себе.

Сонора взглянула на часы — пожалуй, уже пора. Она позвонила домой и проверила, как там дети, — во время этой затянувшейся на многие недели погони за Сельмой Йорк у нее выработалась привычка то и дело контролировать их.

Оказывается, сейчас дети ссорились из-за последнего черничного пирожного с орехами. Сонора велела поделить его поровну — самое радикальное решение — и повесила трубку. Последний раз взглянув на часы и захватив записи, она направилась к выходу.

Проходя мимо Грубера, она заметила, как тот в знак восхищения ее видом поднял вверх большой палец. Когда она подошла к стеклянной двери комнаты для собеседований, там ее уже ожидала Сельма, сидевшая со скучающим видом возле своего адвоката Ван-Гуса. Тот всегда пытался сохранять беспристрастный вид, но чаще всего к концу их бесед заметно бледнел и начинал нервничать. Сонора заранее угадывала все его рекомендации.

Как обычно, перед тем как войти, она внимательно посмотрела сквозь стекло на Сельму, размышляя, насколько права в своих выводах доктор Фишер. Сонора вспомнила и то, какие боль и страдание чувствовались в голосе Сельмы, когда они разговаривали по телефону. И еще она подумала о том, почему все-таки эта женщина, которая могла хладнокровно облить человека бензином и поджечь его, так и не выстрелила в нее тогда, у реки, хотя и имела такую возможность.

Сонора резко толкнула входную дверь, слегка вспугнув при этом сидевшего на стуле адвоката. Сельма же оставалась абсолютно спокойной, ее руки неподвижно лежали на столе. Она опять обрезала свою челку — это означало, что дела у нее идут неважно. Белки карих глаз покраснели, а мышцы рук были напряжены. На нее надели тюремную робу, в которой она выглядела еще более крохотной и тщедушной.

— Здравствуй, Сельма, — сказала Сонора, попутно приветствуя кивком адвоката. Тот тоже поздоровался. Вставив в диктофон свежую кассету и взяв шариковую ручку, она уселась напротив арестантки. — Сельма, не хочешь кока-колы или еще чего-нибудь?

— Нет.

Сонора сделала отметку в блокноте. У нее уже давно вошло в привычку фиксировать мельчайшие факты и события — время прихода и ухода, реакцию на предложение прохладительных напитков, сигарет и просьбы сделать перерыв. В Цинциннати ничего не делается просто так.

— Давай поговорим о твоем брате, — попросила Сельма.

Сонора резко отодвинулась от стола:

— Ну уж нет. Лучше давай-ка вспомним тот пожар, в котором погибли твои родители.

— Мы уже говорили об этом, — нахмурилась Сельма.

— Сельма, скажи мне, это сделала ты? Ты подожгла дом?

В дверь постучали. Сонора нахмурилась. В комнату вошел Грубер:

— Прости. Адвоката просят к телефону. Говорят, по важному делу.

Сонора покосилась на Ван-Гуса.

— Я подойду к телефону. Только на минуту, — проговорил он и, обрадованный возможностью передохнуть, вышел из комнаты.

Прикрыв за ним дверь, Сонора выключила диктофон и взглянула на Сельму. Кто она — всего лишь злой каприз природы? Или немного доброго отношения — и все еще можно спасти? У нее были длительные беседы с Моллитером на эту тему, но им так и не удалось прийти к единому мнению.

Сонора перегнулась через стол:

— Сейчас мы остались вдвоем, Сельма. Скажи, это ты устроила тот поджог?

— У меня есть кое-что для тебя, — ответила Сельма и полезла в карман. У Соноры екнуло сердце. Сельма вынула из кармана и перебросила через стол коробку с магнитофонной кассетой.

Сонора взяла кассету и прочитала название — «Песни китов».

— Там записаны крики, которые твои родители издавали в ночь перед смертью? — спросила она, внутренне собравшись.