Когда мы отдаёмся во власть подаренному нам матерью-природой автономному комплексу систем, действуем, полагаясь на наши инстинкты, на наши чувства, мы играем в русскую рулетку с судьбой и шансы явно не на нашей стороне. Эрик Джонсон с коллегами (E.J.Johnson, J. Hershey, J. Meszaros, and H. Kunreuther.  Framing, probability distortions, and insurance decisions. In Choices, values, and frames, ed. D. Kahneman and A. Tversky, 224–40. Cambridge: Cambridge University Press 2000.) исследовали поведение пассажиров при страховании полётов. Одну группу пассажиров спрашивали, сколько они готовы заплатить за страхование смерти из-за аварии самолёта, произошедшей в результате механических неполадок при страховой сумме 100000$. В среднем пассажиры были готовы потратить 10,31$.

 Вторую группу спрашивали, сколько они готовы заплатить за страхование смерти из-за аварии самолёта, произошедшей в результате любой причины при страховой сумме 100000$. За такой договор пассажиры были готовы заплатить 12,03$. Третьей группе в качестве причины аварии был указан возможный террористический акт. В этом случае пассажиры были готовы расстаться с 14,12$.

С рациональной точки зрения подобное решение не имеет смысла. Смерть в следствии терроризма была естественно предусмотрена при страховании аварии, произошедшей от любой причины. Но в этом случае пассажиры были готовы расстаться только с 12,03$. Почему они решали заплатить больше при страховании только одной причины аварии самолёта, причём наименее вероятной? Слово «терроризм» запускало в ход механизмы автономного комплекса систем, яркие, эмоционально насыщенные картины всплывали в памяти и это вело к переоценке страхового полиса. Ведущие страховые компании используют результаты подобных исследований и проводят схожие сами (Арифметическая задача: сколько будет 2$, умноженные на миллионы авиапассажиров?).

Обмануть и использовать врождённые механизмы автономного комплекса систем не так уж и сложно. Испытуемым была предложена следующая воображаемая ситуация (Sinaceur, M., Heath, C., & Cole, S. (2005). Emotional and deliberative reactions to a public crisis: Mad cow disease in France. Psychological Science, 16, 247-254.):

«Представьте себе, что Вы только что поужинали. Для приготовления ужина Вы использовали упакованное замороженное мясо. Вы уютно расположились перед телевизором, слушаете вечерние новости и вдруг диктор сообщает, что в партии упакованного замороженного мяса санитарные врачи обнаружили человеческий вариант вируса губчатой энцефалопатии крупного рогатого скота».

После того, как испытуемые знакомились с этой ситуацией, их просили ответить по семиступенчатой шкале на следующие вопросы: «После получения этой информации, до какого уровня сократится Ваше потребление мяса?» и «После получения этой информации, до какого уровня Вы можете заменить мясо потреблением других продуктов питания?». Нет ничего удивительного, что подобная информация воздействовала на людей и они подумывали о сокращении потребления мяса.

Однако другая группа испытуемых планировала гораздо более радикальное сокращение потребления говядины, поскольку вместо «человеческого варианта вируса губчатой энцефалопатии крупного рогатого скота» они читали «человеческий вариант вируса коровьего бешенства». В этом случае картина возможной болезни была гораздо живее!

Когда мы полагаемся только на автономный комплекс систем, мы передаём управление нашим мозгом другим людям. Тем, кто обладает возможностью давать те или иные названия товарам, так или иначе представлять информацию, которую мы получаем, сосредотачивать наше внимание на «вопиющих» фактах, осуществлять фрейминг. Руководствуясь в принятии решений лишь автономным комплексом систем, мы теряем свою независимость. Современная жизнь требует, чтобы аналитическая система контролировала и заменяла решения, принимаемые под влиянием автоматического комплекса систем.

1.7 Я ль на свете всех рациональнее

В начале прошлого века известный гештальт-психолог Вольфганг Кёлер жил на прекрасном острове Тенерифе и занимался исследованием поведения шимпанзе. В одном из его экспериментов обезьяне предъявлялись ящик, палка и связка бананов, подвешенная хитрым гештальт-психологом так высоко, что шимпанзе не мог её никак достать, как бы он ни прыгал. Очень быстро шимпанзе соображал, что ему необходимо взобраться на ящик и сбить бананы палкой.

Джон Сёрл показал, что поведение кёлеровского шимпанзе полностью удовлетворяет всем критериям инструментальной рациональности (Searle, J. R. The rationality of action. Cambridge, MA: MIT Press. 2001). Обезьяна использовала эффективные средства для достижения своих целей. Базовое желание "обладать бананами" было реализовано адекватными средствами. Сёрл задался вопросом: а не является ли человеческая рациональность просто продолжением обезьяньей рациональности?

Если рассматривать рациональность с «узкой» точки зрения инструментальной рациональности, с точки зрения соответствия выполняемых действий и принятых решений уже рассмотренным нами аксиомам, то никакой разницы между рациональностью шимпанзе и рациональностью человека нет.

Для людей, однако, имеет значение, какие выборы они делают и какие цели они преследуют. То и другое согласуется с системой ценностей человека. Принимая определённое решение, мы тем самым посылаем сигнал окружающим о том, кто мы и одновременно поддерживаем собственную картину «Я». Каждое наше действие имеем одновременно символическое значение, сигнализирующее о том, что мы собой представляем. Медин и Бейзермэн показали, что для американцев, в культуре которых одобряется стремление продать и купить всё что только возможно, тем не менее существуют «непродажные» вещи (Medin, D. L., & Bazerman, M. H. (1999). Broadening behavioral decision research: Multiple levels of cognitive processing. Psychonomic Bulletin & Review, 6, 533-546.), например, домашние любимые животные или обручальные кольца. Они рассматривали подобные предложения о продаже как оскорбление и говорили, что эти вещи не имеют денежного эквивалента.

Символическое значение не является иррациональным, хотя практическая ценность выполняемых действий иногда минимальна. Например, участие в выборах, где вес нашего голоса равен одной n-миллионной. Тем не менее, символическое значение этого действия достаточно велико, оно выражает наше отношение к власти и наше осознание себя как активно действующего гражданина.

Иначе говоря, люди стремятся к тому, чтобы их желания были удовлетворены, однако это должны быть «правильные» желания, удовлетворяющие этическим требованиям, предъявляемые обществом в данный момент времени. То есть мы не ограничиваемся инструментальной рациональностью в «узком» смысле, мы стремимся к рациональности в «широком» смысле.

Что произойдёт, если принятие рационального решения зависит от решения, принятого другим человеком? Здесь всё становится ещё сложнее. Возьмём, например, «дилемму узника», разработанную работниками Rand Corporation Мерилом Флудом и Мелвином Дрешером в 1950 году. Эта дилемма была затем формализована Альбертом Таккером, который и дал ей современное название. Дилемма состоит в следующем:

Арестованы два члена банды. Они сидят в разных камерах и не могут общаться друг с другом. У прокурора недостаточно доказательств, чтобы осудить бандитов за совершённое ими ограбление. Преступники надеются, что они отделаются одним годом тюрьмы за сравнительно небольшое правонарушение, которое прокурор может доказать. Прокурор предлагает каждому из них сделку. Оба бандита имеют возможность обвинить другого в совершении ограбления или молчать. Варианты здесь следующие:

•Если и первый и второй бандит предадут друг друга, то они оба получат по два года тюрьмы.

•Если первый бандит предаст второго, а второй промолчит, то первый выйдет на свободу, тогда как второй бандит будет осуждён на три года.