Дверь бесшумно захлопнулась. Я представил Макленнана доктору Смизерэму, тот смерил нас обоих усталым скучающим взглядом.

— Неужто все эти вылазки и тревоги и впрямь необходимы?

— По-моему, да.

— А по-моему, нет. Но как бы то ни было, я не допущу этого человека в палату.

— Его присутствие там было бы куда полезней.

— Полезней в случае чего?

— В случае покушения на жизнь Ника.

— Это просто смешно. Ник здесь в полной безопасности. Да и кому нужно его убивать?

— Спросите его.

— И не подумаю.

— А мне вы разрешите его спросить?

— Нет. Он сейчас не может…

— Ну, а когда сможет?

— Никогда, если вы не перестанете измываться над ним.

— Выбирайте выражения, доктор. Вы, что, хотите меня разозлить?

Смизерэм ехидно хихикнул.

— Если так, кажется, мне это удалось.

— Что вы хотите утаить, доктор?

Глаза его сузились, рот быстро задвигался:

— Я ничего не утаиваю, а настаиваю на защите интересов моего пациента, что является моим правом и моим долгом. И пока это в моих силах, я не допущу к нему никаких подонков ни сейчас, ни потом. Вы меня поняли?

— А как насчет меня? — сказал Макленнан. — Меня нанимают или снимают?

— Нанимают, — подавив раздражение, обратился я к Макленнану. — Но доктор Смизерэм не хочет пускать вас в палату, он требует, чтобы вы стояли в коридоре. Если вас будут спрашивать, по какому праву вы здесь находитесь, говорите, что охраняете Ника Чалмерса по поручению его родителей. Доктор Смизерэм или одна из сестер представят вас его родителям, когда выберут время.

— Жду не дождусь, — буркнул Макленнан.

Я не нашел Мойры ни перед госпиталем, ни в моей машине. В конце концов мне удалось отыскать ее на стоянке для машин персонала. Она сидела за рулем мужниного «кадиллака».

— Мне надоело ждать, — сказала она весело. — Вот я и решила проверить, хороший ли вы сыщик.

— Нашли время играть в прятки.

Ответ мой, должно быть, прозвучал грубо, потому что она закрыла глаза, помолчала и вылезла из «кадиллака».

— Я пошутила. А впрочем, мне и вправду захотелось проверить, будете ли вы меня искать.

— Я искал. Довольны?

Она подергала меня за руку.

— Все еще сердитесь?

— Не на вас. На вашего мерзкого мужа.

— Что еще натворил Ральф?

— Задирал нос, обозвал меня подонком. Но это так сказать, в личном плане. Серьезней другое. Он решительно не хочет пускать меня к Нику — ни сейчас, ни потом. А за пять минут я мог бы многое выяснить.

— Надеюсь, вы не станете просить, чтобы я ходатайствовала за вас перед Ральфом?

— Нет.

— Мне никак не хотелось бы очутиться меж двух огней.

— Если вам этого не хочется, — сказал я, — прячьтесь получше.

Она искоса взглянула на меня, и этот взгляд вдруг выдал ее истинный характер — робкий, непостоянный и легко ранимый.

— Это правда? Вы действительно хотели со мной разминуться?

Я молча обнял ее — слова были ни к чему. Но она тут же высвободилась.

— Я могу ехать домой. А вы?

Я сказал, что могу, но без особой уверенности. Мое отношение к Смизерэму, в котором к злобе теперь примешивалась еще и подозрительность, влияло на отношение к его жене. А это наталкивало на малоприятные мысли: я подумывал, уж не воспользоваться ли мне Мойрой, чтобы отыграться на Смизерэме, а то и переиграть его. Я отгонял эти мысли, но они засели где-то в подсознании, как забиваются в темные углы шкодливые дети.

Мы ехали на север. Заметив, что я чем-то озабочен, Мойра сказала:

— Если вы устали, я могу сесть за руль.

— Дело не в усталости, — я постучал себя по лбу. — Мне надо кое-что обдумать, а мой компьютер — ранняя примитивная модель, он не говорит ни «да», ни «нет», а только «может быть».

— Насчет меня?

— Насчет всего.

Мы молча проехали Сан-Онофре. Огромный шар атомного реактора маячил в темноте, как потухшая луна, упавшая с неба. Над ним светилась настоящая луна.

— Скажите, а ваш компьютер запрограммирован на вопросы?

— Не на все. Некоторые его выводят из строя.

— Вот и хорошо, — сказала Мойра мягко и серьезно. — Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете, Лу. Вы выдали себя, когда сказали, что, если бы вам дали побыть пять минут с Ником наедине, вы бы все выяснили.

— Не все. Но многое.

— Вы считаете, что Ник убил всех троих, ведь так? Хэрроу, и бедняжку миссис Траск, и того типа на складах?

— Может быть.

— Нет, скажите, что вы на самом деле думаете.

— А я и на самом деле думаю: «Может быть, он убил». Я почти не сомневаюсь, что того типа на складах убил он. Относительно двух других я сомневаюсь, и с каждым часом сомневаюсь все больше. Теперь у меня возникло предположение, что Ника использовали как подставное лицо и что Нику может быть известно, кто подвел его под удар. А, следовательно, он может оказаться четвертым.

— Вам поэтому не хотелось ехать со мной?

— Я этого не говорил.

— Но я почувствовала. Слушайте, если вам так надо быть там, поворачивайте машину, я пойму. — Потом она добавила — Я всегда могу завещать свое тело науке. Или попытать счастья с другим кандидатом.

Я засмеялся.

— Ничего смешного, — сказала Мойра. — Мир идет вперед семимильными шагами, и при современной конкуренции кандидатами не пробросаешься.

— Возвращаться попросту не имеет смысла, — сказал я. — Ника хорошо охраняют. Он не может оттуда выбраться, и к нему никто не сможет пройти.

— Значит, оба ваших «может быть» под надежной охраной, не так ли?

Мы надолго замолчали Мне хотелось порасспросить ее о Нике и ее муже, но, если б я воспользовался и этой ситуацией и этой женщиной, я опустился бы до уровня компьютера, до уровня шпиона, а так низко я никогда не опускался.

Незаданные вопросы, растревожив меня, так и остались незаданными. Мозг мой бездействовал. И то чувство, что для меня нет жизни вне работы, которым я иногда взбадривал себя, как наркотиком, вдруг улетучилось.

Женщина рядом со мной обладала незаурядной интуицией. Почувствовав, что я сбросил защитную броню, она прижалась ко мне. Ее тепло согревало меня.

Она жила на берегу Монте-Висты, ее прямоугольный дом — сплошь сталь, стекло и деньги — возвышался на крутой скале.

— Если хотите, поставьте машину под навес. Может, зайдем в дом — выпьем?

— Разве что одну рюмку.

Она попыталась открыть дверь.

— Это же ключ от машины, — сказал я.

Она на минуту задумалась.

— Интересно, что бы это могло значить?

— Скорее всего, одно — вам нужны очки.

— Я и так читаю в очках.

Она пропустила меня вперед и зажгла свет в холле. Мы прошли в восьмиугольную комнату, в которой вместо стен были сплошные окна. Луна висела так низко, что казалось, протяни руку — и дотронешься до нее; внизу зигзагами белели волнорезы.

— Приятное местечко.

— Вы в самом деле так думаете? — спросила она удивленно. — Видит бог, пока мы не построились, здесь было красиво, и планы у архитектора тоже были интересные. Но дом нарушил все очарование, — сказала она и, помолчав, добавила — Построить дом — все равно что посадить птицу в клетку, а птица — ты сам.

— Это у вас в клинике так говорят?

Она обернулась ко мне с улыбкой.

— Я много болтаю?

— Вы предлагали выпить.

Она придвинулась ко мне: в скудном свете, проникавшем сквозь окна, лицо ее серебрилось, глаза и рот казались черными — Что вы хотите?

— Шотландское виски.

Она отвела глаза. Меня снова поразил ее незащищенный взгляд; он промелькнул так же неожиданно, как мелькает свет, зажженный где-то в глубине дома.

— А если я передумаю? — сказал я.

Она не стала сопротивляться. Сбросив одежду, мы рухнули на ковер, как борцы, у которых одинаково почетным и достойным считается пригвоздить противника и быть пригвожденным им. В какую-то минуту она вдруг сказала: «А ты нежный».

— В старости есть свои преимущества.