Она застонала:

— Он мне ничего не говорил.

— Он вооружен?

— У него нож.

— Револьвера нет?

— Не видела, — она прикоснулась рукой к моей груди. — Вы точно знаете, что Рэнди передал карточку тому парню, ну, тому, который ездил в Пойнт?

— Теперь уж точно, миссис Шеперд.

— Пусть он горит огнем, — и пошла по лестнице вниз.

— Куда вы?

— К соседям, звонить в полицию.

— Я бы не стал этого делать, миссис Шеперд.

— Может, вы и не стали б. А с меня хватит — достаточно я от него натерпелась. И я не собираюсь сесть в тюрьму по милости Рэнди.

— Впустите меня в дом. Я попробую с ним поговорить.

— Нет, это слишком большой риск. Так что я зову полицию. — Она повернулась ко мне спиной.

— Не стоит торопиться. Сначала нужно вывести из дома мистера Роулинсона. Где Рэнди?

— На чердаке. Мистер Роулинсон в гостиной.

Она ушла в дом и вывела старика. Роулинсон прихрамывал, зевал и жмурился от яркого солнца. Я усадил его рядом с собой и отвел машину к заграждению: нынешние полицейские любят популять вволю.

— Не понимаю, зачем нам здесь торчать, — накинулся на меня старик.

— Слишком долго объяснять. Скажу только, что мы кончаем распутывать одну историю, которая началась еще в июле сорок пятого года.

— Это когда Элдон меня обобрал до нитки.

— Если это был Элдон.

Роулинсон крутанул головой в мою сторону, да так резко, что на шее канатами натянулись жилы.

— Разве есть основания сомневаться?

— Кое-какие есть.

— Чепуха. Он был казначеем. Кто же похитил деньги, как не он?

— Вы, мистер Роулинсон.

Глаза старика, окруженные сетью морщин, заблестели.

— Да вы шутите!

— Нет. Хотя должен признаться, я сказал это в плане предположительном.

— Вернее, оскорбительном, — сказал старик без особого пыла. — Неужели я похож на человека, который станет разорять собственный банк?

— Нет, конечно, без веских причин вы бы на это не решились.

— Какие причины могли у меня быть?

— Женщина.

— Какая женщина?

— Эстелла Чалмерс. Она оставила большие деньги.

Он моментально изобразил взрыв негодования.

— Вы черните память прекрасной женщины.

— Думаю, что нет.

— А я думаю, что да. И если вы не прекратите своих инсинуаций, я перестану с вами разговаривать, — он потянулся к дверце.

— Вам лучше остаться здесь, мистер Роулинсон. В вашем доме сейчас небезопасно. На чердаке прячется Рэнди Шеперд, а вскоре не замедлит явиться полиция.

— Это проделки миссис Шеперд? Она его пустила?

— Скорее всего, у нее не было выбора. — Я снова вытащил фотографию Ника и показал ее Роулинсону. — Знаете, кто это такой?

Он взял фотографию распухшими от артрита руками.

— К сожалению, его имя мне неизвестно. Я мог бы поделиться с вами своими соображениями о том, кто он, но они вам вряд ли интересны.

— Отчего ж, поделитесь.

— Этот парень близок и дорог сердцу миссис Шеперд. В начале прошлой недели я видел такую фотографию у нее в комнате. Потом фотография пропала, и миссис Шеперд обвинила в пропаже меня.

— А следовало бы винить Рэнди Шеперда. Ведь это он ее взял. — Я отобрал у старика фотографию и снова спрятал во внутренний карман куртки.

— Так ей и надо! Будет знать, как пускать Рэнди в мой дом, — глаза Роулинсона слезились от бессильного стариковского гнева. — Так вы говорите, сейчас явится полиция. Что еще натворил Рэнди?

— Его разыскивают по подозрению в убийстве, мистер Роулинсон. В убийстве вашей внучки Джин.

Старик ничего не ответил, только еще сильнее сгорбился. Мне стало жаль его. Он был богат, счастлив и постепенно лишился всего, что имел. А в довершение еще и пережил собственную внучку.

Я стал разглядывать овраг в надежде, что его зеленая глубь поможет мне забыть навеянную стариком тоску. Рыжехвостый ястреб, паривший по ту сторону, был виден и отсюда. Ястреб камнем ринулся вниз, темная кромка хвоста блеснула на солнце.

— Вы знали о смерти Джин, мистер Роулинсон?

— Да, мне вчера позвонила моя дочь Луиза. Но она не сказала, что Джин убил Шеперд.

— Думаю, что это не так.

— Тогда к чему вся эта свистопляска.

— Полиция думает, что убийца он.

И тут, словно услышав наш разговор, из-за угла роулинсоновского дома высунулся Рэнди Шеперд, в соломенной панаме с полосатой ленточкой, в потраченном молью пальто верблюжьей шерсти, и посмотрел прямо на нас.

— Эй вы там, зачем мою шляпу надели? — завопил Роулинсон. — Господи, а ведь пальто тоже мое! — и полез из машины. Я велел ему оставаться на месте. Он повиновался.

Шеперд двинулся по улице небрежной походкой джентльмена, совершающего моцион, но, поравнявшись с черным «меркурием», бросился к машине, одной рукой придерживая большую, не по голове, панаму. Посидел с минуту в машине, лихорадочно разыскивая ключи, выскочил и бросился к бульвару.

И тут снова завыли сирены, да так пронзительно, что от их воя потемнело в глазах. Шеперд застыл на месте, прислушиваясь к вою. Потом повернулся и кинулся назад. У роулинсоновского дома он на миг остановился, словно раздумывая, не спрятаться ли там.

На пороге показалась миссис Шепбрд. Тут же на улицу влетели две полицейские машины и покатили прямо на Шеперда. Шеперд оглянулся, посмотрел на машины, перевел глаза на длинные викторианские фасады домов и опять припустил в нашу сторону. Шляпа с него слетела. Пальто вздулось парусом.

Я вышел из машины — преградить ему путь. Побуждение чисто рефлекторное. Патрульные машины резко затормозили, оттуда выскочили четверо полицейских и с места в карьер обстреляли Шеперда.

Он упал лицом наземь, дернулся — и тут же по шее и светлому пальто Шеперда поползли пятна, еще более красные и яркие, чем свалившийся на землю огненный парик.

Пуля вонзилась мне в плечо. Я стал оседать, ударился боком об открытую дверцу машины, упал ничком и притворился мертвым. Таким же мертвым, как Рэнди Шеперд.

Очнулся я в палате пасаденской больницы. Меня, очевидно, накачали пентоталом, отчего я ощущал невероятный подъем жизненных сил. Хирург долго копался, вытаскивая пулю, и теперь рука и плечо на время вышли из строя.

К счастью, пуля попала в левое плечо, на что неоднократно указывали как полицейские, так и посланцы окружного прокурора, посетившие меня днем. Полиция принесла свои извинения и в то же время дала мне понять, что не пуля нашла меня, а я сам подставил себя под пулю.

Они сказали, что сделают для меня все возможное, и с радостью согласились перегнать мою машину на больничную стоянку.

Тем не менее визит их меня и разозлил, и встревожил. Мне казалось, расследование вырвалось из-под моей власти и ушло далеко вперед, оставив меня на больничной койке.

Я позвонил Тратвеллу. Экономка сказала, что его нет дома и Бетти тоже. Я позвонил в контору и попросил его секретаршу записать мое имя и номер телефона.

Ближе к ночи я выбрался из постели и заглянул в стенной шкаф. Голова немного кружилась, но мне было нужно во что бы то ни стало разыскать черную книжечку. Куртка висела в шкафу вместе с остальной одеждой, а книжечка, пробитая пулей и залитая кровью, лежала в том же кармане, что и раньше. Так же как фотография Ника.

Я пошел обратно к кровати, но пол вдруг вздыбился и двинул меня по правой щеке. На минуту я потерял сознание, потом, очнувшись, подполз к кровати и прислонился к ножке.

В комнату заглянула дежурная сестра. Хорошенькая и на редкость серьезная, в форменном чепчике лос-анджелесской больницы. Звали ее мисс Коуэн.

— Скажите, бога ради, что вы тут делаете?

— Сижу на полу.

— Но так же нельзя!

Она помогла мне встать и забраться в постель.

— Надеюсь, вы не собирались от нас удрать?

— Честно говоря, нет. Но спасибо за идею. Как вы считаете, когда меня выпустят на волю?

— Это решает доктор. Возможно, он утром ответит на ваш вопрос. Ну как, в состоянии вы принимать гостей?