Ганнибал уже не смотрел на меня, а только слушал, уставившись на шприц. Я продолжал:

— Итак, видя, что Джей вас подозревает, и более четверти миллиона долларов от вас уплывают, вы решили действовать. Поздно вечером в четверг вы пробрались в мою квартиру, дождались моего возвращения, сделали мне укол наркотика, загипнотизировали меня и поработали со мной, внушив мне, что я ничего этого не буду помнить. После этого вы убили Джея моим оружием.

Вам должно быть казалось, что вы убивали сразу двух зайцев — избавлялись от Джея, начиная всю игру вокруг наследства, и одновременно избавлялись от меня. У меня не было бы алиби, а мой револьвер был орудием убийства. Если бы я попал в тюрьму, прекрасно — вы вне подозрений. Если же мне удалось бы выбраться, то вам нужно было знать, почему меня освободили, что мне известно и прежде всего, что именно я узнал от самой полиции. Это было несложно. Еще одно внушение, чтобы я приехал к вам в отель. Здесь все выяснить и убрать меня, если я начну подбираться к истине, стану слишком опасным.

Теперь я на самом деле зашел слишком далеко. Еще мгновенье, и он начнет задавать вопросы. Элемент внезапности будет утрачен. Самое подходящее время ставить точку. Пора заканчивать.

Тем же монотонным голосом загипнотизированного человека, которого я изображал, я сказал:

— Вот все, что мне удалось установить перед тем, как прийти сюда. Но примерно так все и произошло, правда, Ганнибал?

Он по-прежнему не смотрел на меня. Он не отрывал глаз от шприца, поэтому я широко открыл глаза.

Он сидел, не шевелясь, слушая все это время, и теперь, даже не задумываясь, совершенно непроизвольно он медленно произнес.

— Не совсем. Борден думал, что мы хотели подшутить над Уэвером. Но после смерти Джея и разговора с вами он запаниковал. Он позвонил мне, явно был сломлен и я, — он посмотрел на свои большие руки, — мне пришлось заняться им. — Он покачал головой. — Боже мой, я не собирался убивать Уэвера, а уж тем более Бордена. И не стал бы, если бы меня не подзуживала Глэдис, если бы все не выглядело так безопасно и если бы старый дурак не обратился… не обратился к вам.

Его голос дрогнул, словно неожиданно до него все дошло. Я не должен был задавать вопросы — я просто не мог! Его лицо исказилось страхом, и он резко поднял голову, чтобы посмотреть на меня. Если бы я был трупом, внезапно восставшим из гроба, он и то был бы меньше удивлен и потрясен.

Челюсть у него отвисла, и он громко охнул.

Я усмехнулся.

— Да, Ганнибал, — тихо произнес я. — По обе стороны этого номера сидят фараоны и все записывают, в коридоре тоже ждет полиция и для тебя все кончено.

Он не мог понять. Все было слишком неожиданно. Выше его сил. Это убийство жило в его памяти, и он не желал, чтобы в ней копались. А теперь это — все его тщательно продуманные планы рушились.

Он опустошенно сидел, сжав кулаки, но потом ощутил в руках свое спасение — шприц — и взглянул на меня. За дверью в коридоре загрохотали шаги. Лицо Ганнибала исказилось, он подобрал ноги и, согнувшись, ринулся вперед, нацелив иглу прямо на меня. Я ухватился за ручки кресла, поднял ноги и всадил два твердых кожаных каблука в самую середину его личика.

Волна от мощного удара отдалась в ногах, охватила спину, но он остановился и полетел назад. Он растянулся на полу во всю длину своего прекрасного роста, его искаженное лицо окрасилось кровью, но, рухнув на ковер, он еще цеплялся за шприц, который собирался вогнать в меня.

Я не знаю, сделал ли он это специально, или просто не ожидал моего удара, или неловко упал, но он навалился на шприц и вогнал его до самого конца в правую сторону живота.

Дверь распахнулась, поддавшись напору крепких плеч. Два полисмена в штатском с оружием в руках ворвались в комнату. За ними вбежал еще один человек.

Едва взглянув, они все поняли, а я заорал:

— Хватайте ублюдка! Он воткнул в себя этот шприц!

Дальше все напоминало легкую прогулку.

Ганнибал протянул еще минут пятнадцать или двадцать. Сцена смерти тоже была хорошо продумана, только тем малым, который скончался таким странным образом, должен был оказаться я. Страшно было подумать, чем бы все это кончилось, если бы я на самом деле впал в транс, когда вошел в комнату, особенно если учесть содержимое этого гнусного шприца.

Сразу же по пятам полиции явился врач, но пользы это не принесло. Какое-то время Ганнибал болтал как сумасшедший, облегчая душу. Потом на его лице отразились беспокойство и страх. В самом конце он говорил, что жаль, что умирает. Он сожалел о многом. И хотя врач знал, что с ним происходит, было уже слишком поздно. Зрачки Ганнибала расширились, руки затряслись. Лицо покрылось потом, мышцы рук начали судорожно сокращаться.

Они делали все, что могли, но его не удалось даже вынести живым из отеля. У него начались судороги, он потерял сознание. Потом он умер.

Все это произошло три часа назад. А сейчас я сидел в машине, курил и размышлял. Я знал, что за всей этой историей стояла моя бывшая любовница — Глэдис, которая теперь томилась в тюремной камере. Все хитрые вариации на старую тему об убийстве были придуманы покойным Робертом Ганнибалом, которому нравилась красота Глэдис и то, как она занималась любовью. Я вспомнил ее красоту и то, как она занималась любовью, и мне стало жаль ее.

Потом я вспомнил все остальное и перестал ее жалеть.

Теперь я уже знал, что Ганнибал отослал Люсьена и Поттера из города, но их, несомненно, скоро возьмут. Я также знал, что в четверг вечером мне повезло — неопытный Ганнибал чуть не убил меня, всадив в меня в первый раз слишком большую дозу. Но мне еще больше повезло, когда он не смог сделать второй укол — шприц был заполнен адреналином.

Он все заранее продумал, даже то, что собирался внушить мне. Сначала он собирался ввести мне в вену большую дозу адреналина, потом я должен был выйти из отеля и бегать до тех пор, пока у меня не остановилось бы сердце и я не упал бы замертво. ДЕТЕКТИВ ИЗ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА УМИРАЕТ НА УЛИЦЕ ГОРОДА ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА! Хитрая сволочь, этот Ганнибал, ничего не скажешь.

Я все сидел в машине и о многом размышлял, правда, в основном об Энн. Она унаследует все, хотя это будет для нее не очень большим утешением — на некоторое время. В большом доме на площади святого Эндрюса слишком много свободного места, особенно для такой маленькой девочки. Пройдет время прежде чем она придет в себя, ей ведь здорово досталось. Я надеялся, что вся эта история не скажется на ней еще больше. Энн мне нравилась. Не знаю, хорошая или плохая мысль пришла мне в голову, но я завел мотор и поехал на площадь святого Эндрюса. В любом случае, она всегда могла меня выгнать.

Она сама открыла дверь.

— Привет, Энн, — сказал я. — Ехал тут по дороге, поэтому решил зайти. Ну, знаешь, посмотреть, как ты тут.

Она улыбнулась.

— Заходи, Марк.

Мы сели на диван в гостиной. Я заметил, что внизу почти везде был включен свет, словно она пыталась уничтожить все тени.

Она сказала:

— Я рада, что ты зашел, Марк. Глэдис мне не нравилась, но я все еще не могу поверить… — Она смолкла и покачала головой.

— Да. Довольно ужасно, знаю. Ты в порядке?

Она улыбнулась.

— В порядке, правда, немного ошарашена.

Мы поболтали еще несколько минут, спокойно и как-то обыденно. Она задала мне несколько вопросов о том, что произошло. Я как можно короче рассказал ей все, что она хотела знать.

Потом она сказала:

— Можешь со мной не сидеть, Марк. Со мной все в порядке, честно. Я думаю, может мне лучше побыть одной, выплакаться. Если, конечно, смогу поплакать. Право не знаю.

Она замолчала и как-то странно посмотрела на меня.

— Я очень много думала, Марк. Обо всем — о самой себе. Все перепуталось, но, наверное, я слишком ненавидела Глэдис. И очень любила отца. Всего чересчур. — Она замолчала и пожала плечами. — Не обращай внимания. Все равно я не это хотела сказать. Спасибо, что пришел, Марк.