Вульф расположился с бутылкой пива у стола. Фриц, сидевший напротив него, поднялся, я придвинул себе стул, и он опять сел.

— Плохо, что в нашем лифте нельзя спускаться, — заметил я. — Может быть, следовало бы его переоборудовать?

Вульф допил пиво, поставил стакан и облизал губы.

— Я хочу все знать об этих электронных мерзостях, — заявил он. — Здесь нас могут подслушивать?

— Не знаю. Я читал о приборе, с помощью которого можно подслушивать разговоры на расстоянии полумили, но не знаю, мешают ли этому такие препятствия, как стены и полы. Если не мешают, то людям придется разговаривать жестами или переписываться.

Вульф сердито посмотрел на меня. Не чувствуя за собой никакой вины, я ответил ему тем же.

— Отдаешь ли ты себе отчет в том, что никогда еще у нас не было такой острой необходимости, чтобы нас никто не подслушивал?

— Да, отдаю. Полностью.

— А шепот тоже можно подслушать?

— Пожалуй, нет.

— Тогда мы будем беседовать шепотом.

— Это помешает вам разговаривать в обычном для вас стиле. Можно сделать иначе. Фриц включит погромче телевизор, а мы сядем поближе друг к другу и будем разговаривать без крика, но и не прибегая к шепоту.

— Но мы могли сделать так и в кабинете!

— Конечно.

— Какого же черта ты не сказал об этом раньше?

— Вы волнуетесь. Я тоже. Я сам удивляюсь, как это не пришло мне в голову раньше. Давайте попробуем поговорить здесь. В кабинете мне придется наклоняться над вашим письменным столом.

— Фриц, если можно… — попросил Вульф.

Фриц включил телевизор, и скоро мы увидели на экране, как какая-то женщина, беседуя с мужчиной, выражала сожаление, что повстречалась с ним. Фриц спросил, достаточно ли громко, я попросил еще прибавить звук и пододвинул свой стул к Вульфу.

— Мы должны подготовиться на случай возникновения некоторых чрезвычайных обстоятельств. Как, по-твоему, клуб «Десять гурманов» еще существует?

Я пожал плечами. Нужно быть либо слабоумным, либо гением, чтобы задать вопрос, не имеющий абсолютно никакой связи с предыдущим разговором.

— Не знаю. Последний раз я слышал о них лет семь назад. Вероятно, существуют. Я могу позвонить Льюису Хьюиту.

— Только не отсюда.

— Я могу позвонить по телефону-автомату. Сейчас?

— Да. Если он ответит, что клуб по-прежнему… Или нет. Независимо от того, что он скажет о «Десяти гурманах», спроси, можно ли мне будет завтра утром приехать к нему выяснить один срочный частный вопрос. Если он пригласит меня на ленч, а он так и сделает, дай согласие.

— Но он в течение всего года проживает в Лонг-Айленде!

— Знаю.

— И нам, вероятно, придется отделываться от филеров.

— В этом нет необходимости. Если ФБР зафиксирует, что я ездил к нему, тем лучше.

— Тогда почему бы не позвонить ему отсюда?

— Я не хочу предавать гласности, что сам напросился к нему, хотя не только не возражаю, но даже хочу, чтобы мой визит к нему стал известен.

— Ну а если он завтра занят?

— В любой ближайший день.

Я вышел.

Шагая по Девятой авеню, я все время думал о том, что в один день оказались отброшенными два незыблемых правила: утренний распорядок дня и категорический отказ выходить куда-либо из дому по делам. Почему?..

Клуб «Десять гурманов» состоял из десяти весьма обеспеченных людей, добивавшихся, как они сами утверждали, «идеала в еде и напитках». Семь лет назад ради достижения этого идеала они встретились за трапезой в доме пароходного магната Бенджамена Шрайвера, причем член клуба Льюис Хьюит договорился с Вульфом, что блюда им будет готовить Фриц. Естественно, что мы с Вульфом тоже были в числе приглашенных, и сидевший за столом тип вместе с блинами с икрой и сметаной наелся мышьяка и умер. Вообще это был тот ужин! На отношениях Вульфа с Льюисом Хьюитом это не отразилось. Хьюит имел огромную коллекцию орхидей в своем поместье на Лонг-Айленде, был признателен Вульфу за какую-то специальную услугу, оказанную ему давным-давно, и раза два в год приезжал к нам ужинать.

Прошло некоторое время, прежде чем Хьюит подошел к телефону — он был не то в оранжерее, не то в конюшне, не то еще где-то, но, во всяком случае, как он сказал, мой голос доставил ему удовольствие. Как только я сообщил ему, что Вульф хотел бы нанести ему визит, он ответил, что будет рад разделить с ним ленч, и добавил, что в связи с этим ему хотелось бы задать Вульфу один вопрос.

— Боюсь, что вам придется действовать через меня, — ответил я. — Я звоню из автомата. Вы уверены, что наш разговор не подслушивается?

— Да что вы?! Я не вижу причин…

— Я звоню по телефону-автомату, так как наш телефон прослушивается и мистер Вульф не желает предавать гласности то, что ваша встреча состоится по его инициативе. Поэтому не звоните нам. Возможно, что завтра вас кто-нибудь навестит, отрекомендуется репортером и начнет задавать всякие вопросы. На этот случай, пожалуйста, запомните, что вы еще на прошлой неделе пригласили нас на завтрашний ленч. Хорошо?

— Да, конечно. Но боже мой, если ваш телефон прослушивается… это же совершенно незаконно!

— Завтра мы все вам расскажем… Во всяком случае, я надеюсь.

Он ответил, что будет с нетерпением ждать нас к полудню.

В кабинете у нас есть телевизор и радио. Я полагал, что, вернувшись, найду здесь Вульфа в его любимом кресле, причем радиоприемник будет включен на полную мощность. Однако в кабинете никого не оказалось, и я спустился в подвал. Вульф все еще был там. Телевизор продолжал работать, и Фриц, зевая, смотрел на экран. Вульф сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами, вытягивая губы. Он, несомненно, размышлял, но над чем? Я стоял и смотрел на него. Я никогда не прерываю его манипулирования губами, но на этот раз мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заговорить, так как я не верил, что он думает о чем-то серьезном. Ведь не было ничего такого, что бы он мог высиживать. Прошли целые две минуты. Три. Решив, что он просто практикуется или репетирует, я подошел к стулу и громко кашлянул. Вульф открыл глаза, замигал и выпрямился.

— Все в порядке, — доложил я. — Нас ждут в полдень, так что придется выехать в десять тридцать.

— Ты не поедешь, — ответил он. — Я уже позвонил Саулу. Он придет в девять утра.

— Понимаю. Вы хотите, чтобы я оставался дома на тот случай, если Брегг пришлет сюда своих молодчиков на исповедь.

— Я хочу, чтобы ты разыскал Фрэнка Оделла.

— Боже мой! Это все, что вы придумали?

— Нет. — Он повернул голову. — Чуть погромче, Фриц! — Затем снова обернулся ко мне. — Я вчера сказал, что ты убедил меня в том, что попытки доказать, будто убийство совершено агентами ФБР, окажутся тщетными. Беру свои слова обратно. Мы должны создать ситуацию, при которой ни одна из версий не останется без проверки. Мы можем или доказать, что убийство совершено ФБР, или доказать, что ФБР не причастно к убийству, или не доказывать ни того, ни другого, пусть убийство останется нерасследованным. Мы предпочитаем вторую версию, и именно поэтому ты должен отыскать Оделла. Если нас вынудят остановиться на первом предположении или на третьем, мы встретимся с обстоятельствами, при которых никогда не сможем выполнить наши обязательства перед клиентом.

— У вас нет никаких обязательств, кроме обязательства предпринять расследование и употребить на это все ваши усилия.

— Местоимения!

— Ладно, пусть будем «мы» и «наши».

— Так лучше. Вот именно, все наши усилия. Это самое важное обязательство для человека с чувством собственного достоинства, а мы оба обладаем им с излишком. Какие бы обстоятельства ни заставили нас принять то или иное решение, мистер Брегг должен поверить, во всяком случае заподозрить, что Морриса Элтхауза убил один из его людей. Пока я не могу придумать никакого маневра, который привел бы к этому. Я попытался что-нибудь изобрести, ожидая твоего возвращения. Что ты можешь предложить?

— Пока ничего. Он или верит в это, или не верит. Десять против одного, что верит.