ЭЛЕОНОРА. А потом?
АДЕЛЬ. Затем были разговоры пустые… он спрашивал, сколько за тобой приданого.
ЭЛЕОНОРА. За мной?
АДЕЛЬ. Он жалел, что я младшая сестра.
ЭЛЕОНОРА. Он меня знает?
АДЕЛЬ. Тебе зачем это знать?
ЭЛЕОНОРА. Он меня тоже интересует.
АДЕЛЬ. Если он тебя интересует, то побеги к нему.
ЭЛЕОНОРА. Зачем? Он может ко мне прийти.
АДЕЛЬ. Очень ты ему нужна. (Злобно.) Обезьяна…
ЭЛЕОНОРА. Кто обезьяна?
АДЕЛЬ (твердо). Ты.
Отходит, пятясь, к двери.
ЭЛЕОНОРА. Он сказал, что я обезьяна?
АДЕЛЬ. Да, и я это подтвердила.
Убегает.
ЭЛЕОНОРА (бежит за ней). Сейчас посмотрим, кто скривится, как обезьяна.
За сценой раздаются крики. Входит ЭЛЕОНОРА, крепко держа АДЕЛЬ за косы.
АДЕЛЬ. Ой-ой-ой… ты мне прическу испортишь…
ЭЛЕОНОРА. Говори, кокетка. (Гримасничает.) Кто из нас обезьяна?
Молчание.
Молчишь? (Крепко стягивает ей косы.) А теперь?
АДЕЛЬ. Ой, ой, ой… отпусти…
ЭЛЕОНОРА (рассматривает ее). Вот же обезьяна…
Входят БУХГАЛТЕР и ЛЕЙБ ГЕР. ЭЛЕОНОРА освобождает косы АДЕЛЬ.
Обе уходят.
ЛЕЙБ ГЕР. Садитесь, реб Йосл. Расскажите новости.
БУХГАЛТЕР (улыбаясь). Что может рассказать бухгалтер? Ничего. Сальдо столько-то, доходов столько-то, и все.
ЛЕЙБ ГЕР (явно расположен к беседе). Ну а вообще как ваши дела?
БУХГАЛТЕР. Что вам ответить? Нехорошо. Для полного довольствия нам мешает частица «не». Ой, ой, ой, реб Лейб, не любят нас, евреев, не терпят, а поэтому нам нехорошо.
ЛЕЙБ ГЕР. Вы опять завели шарманку о евреях, это скучно.
БУХГАЛТЕР (немного возбужденно). Но что же делать, когда кругом петлюровцы, кругом враги наши. Разве нам легче оттого, что они называют себя украинцами? Все равно. Наоборот, может быть, вы мне докажете, что они любят нас? (Все более возбуждаясь.) Нет, нет. Скажите мне, почему власть под вашим боком переделала лесопилку в мельницу? Га. Нет, ответьте. Ага, вы молчите. Вот почему. Сидит еврей — Лейб Гер и зарабатывает кусок хлеба, нет, так им болячка, взяли и устроили ему назло конкуренцию. Они только думают о том, как бы выжить еврея.
Входит УШЕР.
У ШЕР. Вы меня звали, реб Лейб?
ЛЕЙБ ГЕР (иронически). Да, и очень соскучился за вами. А вы за мной не скучали?
УШЕР (смущенно улыбаясь). Мне почти некогда скучать.
ЛЕЙБ ГЕР (иронически). Работаете? Хороша работа. Что у вас было на мельнице после смены?
УШЕР. Собрание. Липа о чем-то беседовал с рабочими.
ЛЕЙБ ГЕР. Значит, под вашим носом проходят митинги, а вы не знаете, о чем говорят рабочие, разве это ваше дело…
УШЕР пытается заговорить.
ЛЕЙБ ГЕР (громко). Молчите, слушайте, когда с вами говорят. Скажите мне: кто хозяин мельницы… когда меня здесь нет? Га. Вы. Почему же вы не знаете, что творится в вашем хозяйстве? Скажите, пожалуйста, неужели только оттого, что ваша сестра моя жена, а отец ваш — раввин, следует, что я обязан вас терпеть? Теперь отвечайте…
УШЕР. Я вам хотел ответить. Липа вчера уговорил рабочих подать коллективную жалобу в Союз на отсутствие пылесосателя, шкафа для одежды, рукомойника, комнаты для собрания и на допущение труда несовершеннолетних.
ЛЕЙБ ГЕР (спокойно). Сегодня же установить умывальник, дать им комнату, место для одежды. Пылесосатель я им не поставлю ни за что. Они хотят, чтобы я платил соцстрах и не болеть? Шалишь, плачу соцстрах, так болейте. Затем, какие они несовершеннолетние? Им ведь всем по семнадцать лет.
УШЕР (улыбаясь). Липа не верит, он говорит, что липовые семнадцать лет…
ЛЕЙБ ГЕР. Наконец, они все на моем иждивении… Я еще поговорю с Липой. Можете идти. (Возвращает его.) Да, скажите, Блиндер прислал пшеницу?
УШЕР. Да. Двести пятьдесят пудов.
Уходит.
ЛЕЙБ ГЕР. Видели? Я не могу иначе. Я должен приказывать, кричать. Короче, я люблю быть хозяином. Я ведь знаю, что вы мне ответите… Вы мне скажете, что придет Петлюра{125} и все заберет, что взбунтовавшиеся крестьяне меня ограбят. Этого я не боюсь. Мою мельницу и мой дом охраняет Красная армия, гэ-пэ-у, уголовный розыск, милиция. Что, плохая стража? Ой, ой, ой. Я им больше доверяю, чем вашему Бальфуру{126}, Жаботинскому и его еврейским легионам{127}.
БУХГАЛТЕР. Ваши кости уже не болят. Вы уже выздоровели. Давно вас лупили. Вас охраняет Красная армия, гэ-пэ-у?..{128} Ой, они вас охраняют! Поверьте, они больше думают о себе, нежели о вас. Ой, реб Лейб, они выдумают новейшую экономическую политику, и жил-был Лейб Гер со своей мельницей — пишите пропало. Они этой самой Красной армией, гэ-пэ-у и милицией вас выгонят отсюда, и судитесь с ними.
ЛЕЙБ ГЕР. Зачем мне, реб Йосл, Палестина, когда я уже в Палестине? Что я там буду делать? Камни носить, с арабами воевать? Еврейский царь мне нужен, зачем? Я рад, что избавился от него здесь…
БУХГАЛТЕР. Но как же здесь жить, когда тебя окружает ин… тер… нацио… онал…
ЛЕЙБ ГЕР. А разве в Палестине не интернационал? Что, по-вашему, Лига Наций{129} не интернационал? Нет, пока Палестина будет колонизована{130}, я остаюсь здесь, а вы, мой дорогой реб Йосл, уважаемый член Союза совработников с тысяча девятьсот семнадцатого года, профбилет номер двести двадцать два, останетесь около меня. Согласны?
БУХГАЛТЕР. Фе. Вы уже стали настоящим коммунистом.
ЛЕЙБ ГЕР. Это уже, реб Йосл, поклеп. Я хорошо знаю, что все эти шишки просто комедиантщики. Ленинизм — это теория, которую понимает только Троцкий, но, увы… он один. А какая у них деятельность? Хлебэкспорт{131}? Но ведь мы знаем, что такое «Хлебопродукт»{132}. Советской власти хочется чести, она и торгует, конкурирует с Румынией, Америкой и докладывает голову. Это тоже не власть, но раз она охраняет мою мельницу и я могу с ней делать, что угодно мне, то я обязан быть ею доволен…
БУХГАЛТЕР. Но вы, реб Лейб, забыли стыд. Вы променяли на чечевичную похлебку еврейство… Где наша культура, где мы, где наш «Гашулоях»{133}, где наша «Гацфира»{134}, где краса и гордость еврейского народа? А? (Дразнит.) «Эмес»{135}, «Штерн»{136}. Какая разница между «Новым временем»{137} и этими газетами? Разве эти редакторы не Суворины{138}, они что, не оскорбляют нас, ведь они занимаются шпионажем. Разве можно спокойно жить, когда под боком у вас сидит Липочка, «шпион»? (Презрительно.) Раб… кор…{139} Они еще называют его почетным именем…
