БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Выслушайте.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Прошу вас, тише. Коленька вернулся поздно, и я приказала, пока он спит, не пускать просителей в комнаты. Проснется, тогда начнется прием.
ГРОБОЖИЛОВ. Казните, но выслушайте…
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Выслушайте, Марья Павловна, выслушайте…
ДУНЬКА (укоризненно). Я предупреждала их, что Николай Михайлович почивать изволят. (С презрением.) А еще благородные люди называетесь, а ворвались почище товарищей!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Говорите, зачем пришли.
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Мы пришли с Карпием Силистровичем просить вас передать Николаю Михайловичу, одному из вождей про… прол… прол…
ГРОБОЖИЛОВ. …пролетарской революции…
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Пролетарской революции, что когда он поедет в ком… в ком…
ГРОБОЖИЛОВ. Коминтер…
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Коминтерн{60}, то пусть вспомнит, что далеко в степях живут двое рев… рев…
ГРОБОЖИЛОВ. Революционеров!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ (со злостью). Вы, Карпий Силистрович, мешаете мне изложить дек… дек..
ГРОБОЖИЛОВ. Декларацию…
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Декларацию!
ГРОБОЖИЛОВ. А зовут этих революционеров…
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ (поспешно). Эмпидокл Казимирович Боц-Боцянский…
ГРОБОЖИЛОВ (перебивая). Карпий Силистрович Гробожилов.
МАРИЯ ПАВЛОВНА (укоризненно). И вы из-за такой ерунды изволили ехать к нам за десять верст.
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ (подобострастно). Да мы за сто верст пришли бы, только были бы уверены, что там, в Москве, в самом Ком… Ком…
ГРОБОЖИЛОВ. Коминтерне…
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ (со злостью). Благодарю вас! В самом Коминтерне есть хоть один человек, для которого наши имена не простой звук.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Удивительные настали времена! И вы туда же, и вы революционеры!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ (важно). Мы всегда были ими!
МАРИЯ ПАВЛОВНА (иронически). Скажите пожалуйста, а я и не подозревала.
ГРОБОЖИЛОВ (укоризненно). Марья Павловна, неужели вы не знали, что я еще в старое время так ненавидел самодержавие, что всех животных у себя в экономии красил в различные цвета. Кошки у меня были синие, собаки зеленые, кони красные…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Зачем вы это делали?
ГРОБОЖИЛОВ. Из революционных побуждений. Ненавидел и черный, и белый цвет!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. А я… я воды никогда не пил. Все красное вино, красный коньяк… Уже тогда боялся контрреволюционером прослыть.
Продолжительный стук в двери. МАРИЯ ПАВЛОВНА тревожно вслушивается.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Опять стучат. Разбудят они Колю. Дуня, открой!..
ДУНЬКА (заглядывая в окошко). Батюшки мои, а народу видимо-невидимо!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Все с прошениями. Второй день житья нет от просителей. Весь уезд съезжается!.. Вы и то у себя прослышали, прилетели!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Марья Павловна, благодетельница наша, все люди кушать хотят. А мы-то ели сытненько, не то что теперь, на мужицком положении. Марья Павловна, кто знает, может, и нас наверху заметят.
ГРОБОЖИЛОВ. Мы не глупее других… Нам только скажи: «Карпий Силистрович, или Эмпидокл Казимирович, придите и володейте нами»{61}, — мы все забудем, все простим. А пока там, в Москве, не знают, кто мы, здесь от зависти и обиды умрешь.
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Вы уж послужите нам, Марья Павловна! Сделаюсь красным прокурором, вас не забуду! Мы тоже управляли государством.
ГРОБОЖИЛОВ. Такие люди, как мы, на улице не валяются.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Знаю, знаю. Не хвалитесь. Коля все может сделать. Передам.
ГРОБОЖИЛОВ. Ручку вашу, ручку, благодетельница! Что значит дворянская кровь!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Скажите, что такое революция? Тьфу, да и только в сравнении с вековой чистотой, с кровью нашей дворянской! Эх, Марья Павловна, как и благодарить вас!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Ну, ступайте! Да сапожищами не стучите!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Прощайте, голубушка!
ГРОБОЖИЛОВ. Прощайте.
Уходят. С черного хода входит ГРУДОПЕРОВА.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Не пройдешь через двор! Народу понаехало к вам!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Здравствуйте, Настасья Алексеевна! Все к Коле. Откуда так рано к нам пожаловать изволили?
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Из церкви… Думала, вас встречу…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Никак не могла… Из Москвы…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (поспешно). Знаю, знаю… Все местечко два дня трещит, что Николай Михайлович и…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. И его секретарь…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Тоже знаю, и секретарь к нам пожаловать изволили.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. С весьма важным поручением.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я и пришла к вам, Марья Павловна, узнать, верно ли, что Коленька стал коммунистом?
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Вы очень любопытны, Настасья Алексеевна.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Сами понимаете, дорогая, что этот вопрос настолько важен, не только для меня, но и для всего местечка, что не успею я шагнуть от вас шагу, не успею я вот эту ногу вынести из вашей передней, как на меня накинутся все. Свиньи и собаки и те будут удивлены, как это в наших степях — и вдруг заявился коммунист!
МАРИЯ ПАВЛОВНА (с досадой). Нечего и удивляться! Вы таким тоном говорите, точно несчастье случилось!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (раздраженно). А по-вашему, это счастье, что в нашем тихом, спокойном, богоспасаемом местечке да вдруг заявился, и кто же? Коммунист! Да откуда же? Из самой Москвы! Да с кем же? С адъютантом! А адъютанты с кем ездят?
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Настасья Алексеевна.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я вас спрашиваю, а адъютанты с кем ездят?
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Настасья Алексеевна, прекратите разговор!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (крича). Нет, вы отвечайте на мой вопрос! Ах, вы не хотите? Вы обиделись? Ну, расстреляйте меня! Ну, бросьте меня в тюрьму! Ну, распните меня на столбе! У вас племянник из Москвы?
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Я отказываюсь вас понимать. Что вам дался мой племянник?
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Как что? А мне не обидно? Мне не досадно? У меня у самой три дуры растут! Да сын-болван!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Вы успокойтесь немного… Вы так взволнованны…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Не могу! Я еще три года тому назад собрала их всех и заявила: «Дети, мы живем в тяжелое время и должны быть ко всему готовы!» И тогда же я им сказала: «Зина, иди запишись в меньшевички! Варя, ты стань социалисткой-революционеркой! Катя, будь коммунисткой!» А Ершику за шиворот тащила в бандиты…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Это же чудовищно!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. А вы думаете, послушались мать? Вот теперь как бы пригодилась Катя, если бы она была коммунисткой! А за ней, кто знает? Может, черед настал Зины, Вари, наконец, Гришки!
Из спальни слышится громкий голос: «Дунька, товарищ Дунька!»
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (испуганно). Это он?
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Нет, секретарь!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Уж вы, Марья Павловна, не взыщите за откровенность! Верите ли, вот где накипело… Своих бы щенят собственными бы руками задушила! (Со вздохом.) И жила бы я в Москве комиссаршей, и ездила бы теперь в автомобилях! Шоколад коробками грызла… вот и замечталась… Много ли для счастья нужно! (Целует Марию Павловну.) Голубушка моя, не судите меня за крик моего досадливого сердца.
