— Еще бы! Где мои драгоценности, я вас спрашиваю, господин Гарбуз? — закричала вдруг женщина, да так яростно, что Гарбузу захотелось заткнуть уши. Он громко сказал:

— Прекратите кричать! Я, что ли, взял у вас драгоценности? — Гарбуз неожиданно для себя передразнил ее: — «Где мои драгоценности?» Деревянное чудище сожрало. Вели себя, как ребенок.

Женщина кое-как взяла себя в руки и тихо проговорила:

— Господи, что же мне делать?

— Ничего вы теперь не сделаете, — устало сказал Гарбуз. — Попытаемся мы что-либо предпринять.

Он справился у дежурного, не приходил ли Щербин. Услышав утвердительный ответ, приказал: «Пригласите его ко мне».

— Сейчас придет наш сотрудник, он запишет ваш рассказ, а затем вы покажете, где проживает эта ваша благодетельница.

— Но меня же к ней в дом не поведут? — испуганно спросила женщина.

— Зачем? Вы покажете нам ее дом, а уж что дальше делать — мы сами будем думать.

Вошел Щербин. Гарбуз ввел его в курс дела и предложил:

— Запиши, Василий Васильевич, рассказ гражданки, а затем направь с ней кого-нибудь из своих хлопцев — она покажет, где проживает мошенница.

Щербин кивнул:

— Запишу. Но пока на этом и все. Мне еще надо опросить двоих пострадавших. Ох и дался же нам этот Данила!

— Данила? — переспросила женщина и посмотрела на Гарбуза. — Я в том доме слышала это имя...

— В каком доме? — встрепенулся Гарбуз.

-Да у цыганки. — Женщина оживленно заговорила. — Понимаете, когда я сидела в комнате одна, то увидела, как под самым окном прошла моя давняя знакомая Людмила Андреевна — супруга бывшего управляющего банком Любомира Святославовича Антонова, самого, кстати, богатого человека в губернии. Думаю: ей-то что здесь надо? Стала прислушиваться. Она вошла в первую комнату и громко спросила у того же, очевидно, старика-цыгана, где ей найти какого-то Данилу. Но ее тут же увели в коридор, и дальнейшего разговора я не слышала.

Гарбуз и Щербин переглянулись. Что это — случайное совпадение или действительно след? Гарбуз, не выдавая волнения, попросил женщину:

— Ну и об этом подробно расскажете.

Щербин повел посетительницу к себе, а Гарбуз пригласил одного из сотрудников и протянул ему листок бумаги с фамилией, именем и отчеством Антонова:

— Срочно соберите все данные об этом человеке: адрес, образ жизни, друзья, вообще окружение.

— Есть!

Только после этого Гарбуз быстро оделся и вышел в коридор:

— Ну что, Антон Николаевич, заждались?

Старший надзиратель был похож на старшего надзирателя: злобное и в то же время угодливое лицо, узкие масляные глазки. Он был немного ниже Гарбуза, и тот, здороваясь, не без иронии подумал о его совершенно лысом темечке: «Как озерцо среди зарослей».

Хозяин испытующе посмотрел на гостя и сухо пригласил проходить в дом. Подчиненному, Антону Николаевичу — ноль внимания, словно его и не было. Гарбуз присел на предложенный стул и представился:

— Я — заместитель начальника городской милиции Гарбуз.

Рускович злобно стрельнул глазами в сторону надзирателя: кого, мол, привел?

— У меня к вам, Иван Епифанович, дело.

— О делах я на службе привык говорить, а теперь... какие могут быть дела-то.

Гарбуз понял, что перед ним человек не просто злобный — он еще и враждебно настроенный к новой власти.

«Надо его на место поставить, иначе общего языка не найдешь», — решил про себя и жестко сказал:

— По тюрьме скучаете, Рускович? Не советую. Мы ведь еще персонально вашей участи не решали. Может статься, когда до этого дойдет, то возвратим вас туда, но только в другом качестве.

Его слова возымели действие. В масляных глазах бывшего старшего надзирателя мелькнул страх, торчавшие в стороны усы поникли, а полные щеки покрылись красными пятнами. Он совершенно другим, уже елейно-слащавым, испуганным голосом заговорил:

— Нет-нет, господин хороший, вы меня не так поняли. Я не то хотел сказать.

— Не знаю, что вы хотели сказать, но вижу: перемены, которые несет революция, явно вам не по нутру. Что ж делать, прошлого, увы, не вернешь. Поэтому я задам вам лучше несколько вопросов, а вы честно и правдиво ответьте мне.

Гарбуза неожиданно поддержал молчавший до этого Антон Николаевич:

— Ты, Иван Епифанович, не ершись, не те времена. К тебе человек по делу пришел, а ты тут начинаешь...

— Да я что? — еще больше стушевался Рускович. — Я же ничего... Я...

Гарбуз решил воспользоваться его растерянностью и задал вопрос в лоб:

— Иван Епифанович, как фамилия заключенного, которого вы незадолго до того, как милиция взяла тюрьму под свой контроль, перевели из политического отделения в уголовное?

От него не ускользнуло, как сжался Рускович, как бросил испепеляющий взгляд на бывшего подчиненного.

— Они все знают, Епифаныч, — невинно проговорил Антон Николаевич, — так что не таись. Нас с тобой за это не осудят — некому. Их превосходительства, как мыши, по щелям разбежались.

Гарбуз требовательно повторил вопрос:

— Итак, его фамилия?

Рускович теперь уже почти навытяжку стоял перед Гарбузом и мямлил:

— Да, действительно, по указанию начальника тюрьмы и каких-то двух господ, по-моему, из жандармерии, мы перевели одного заключенного из политических в блок уголовников. Но вот как его фамилия?.. Ей-богу, не могу вспомнить.

— Не можете? — Гарбуз встал. — Что ж, придется вас посадить в одну из камер, из которой вы по приказу тех же господ выпустили уголовников. Авось вернется память.

Тут Рускович окончательно струсил. Он беспомощно посмотрел на Антона Николаевича и обреченным голосом сказал:

— Венчиков его фамилия. А вот имени и отчества хоть убейте — не помню.

— С какой целью его перевели туда?

— Не могу знать. Мы люди маленькие, что начальство прикажет — исполняем. Рассуждать, для чего что делается, нам не положено.

Снова вмешался Антон Николаевич:

— Слушай, Епифаныч, а куда девалась картотека содержавшихся в тюрьме людей?

— Тебе-то она зачем?

— Да не мне, а новой власти она нужна. Пойми, опасные преступники на свободе оказались. Они же могут и нас с тобой ограбить, а то и убить.

Рускович посмотрел на Гарбуза:

— Ей-богу, не знаю. Об этом надо спросить у начальника тюрьмы.

— Как выглядел Венчиков?

Приметы загадочного «политического» Рускович перечислял охотно и даже профессионально, не пытаясь, судя по всему, хитрить: видимо, понимал, что Антон Николаевич может уличить его во лжи.

— Что ж, спасибо и на этом, — сказал наконец Гарбуз.

Когда дом Русковича остался за углом, он остановился и протянул руку спутнику:

— А вот вам, Антон Николаевич, я очень благодарен.

— Ну что вы, не за что, — смущенно пробормотал тот.

— Нет-нет, вы нам здорово помогли. Но будет еще к вам просьба, Антон Николаевич: если что-нибудь узнаете об этом Венчикове или о его дружках, а также о картотеке — не сочтите за труд сообщить нам.

— Да-да, непременно. — Бывший надзиратель не скрывал радости. — Вам тоже премного благодарен... за доверие.

Через полчаса Гарбуз был в штабе милиции и докладывал Михайлову о результатах своего визита к Русковичу. Михайлов перебирал в руках какие-то листки (Гарбуз узнал почерк Щербина и догадался, что это показания жены полковника Гриденберга) и молчал, потом, задумчиво постукивая костяшками пальцев по столу, заговорил:

— Значит, о твоем Венчике... Как мы и предполагали, наши временные политические союзники задумали и, к сожалению, уже осуществляют еще одну пакостную провокацию. Я сейчас иду на встречу с Онищуком. Попрошу его по возможности выяснить, кто руководит этим Венчиковым. Затем уже вечером, в семь часов, у меня встреча с Алимовым и Шяштокасом. Им, думаю, есть смысл поинтересоваться цыганами, о которых рассказала Гриденберг. Щербин выяснит все, что возможно, о бывшем управляющем банка Антонове и, конечно, о его жене. А ты прикинь, каким образом нам улучшить в ночное время охрану улиц. Сегодня за день к нам поступило шесть жалоб на то, что в городе много грабежей, особенно в районе вокзала. Нарекания справедливы, и мы должны сделать правильные выводы.