— Ты что, хочешь их привлечь к подготовке совещания?

— Нет, дорогой. — Сосредоточенное и строгое лицо Михайлова озарилось улыбкой. — Я им поручу вплотную заняться вопросом создания милиции. Ты же сам не раз говорил, что революции нужен надежный отряд, который обеспечит охрану порядка и, если потребуется, сможет встать на защиту завоеваний трудящихся. Я уверен, что одним из первых шагов Совета рабочих депутатов будет создание милиции.

— Ой, гляди, Михаил, — весело заметил Гарбуз, — возьмут и назначат тебя начальником.

— Я — солдат партии. Куда прикажет, туда и пойду. Но если бы меня назначили начальником народной милиции, то я бы... — Михайлов лукаво улыбнулся. — Я бы попросил бы назначить ко мне заместителем тебя, товарищ Гарбуз.

Гарбуз рассмеялся.

— Ну, если к тебе заместителем, то я согласен!

Знали бы они оба, что через несколько дней Михайлов будет назначен начальником Минской милиции, а его заместителем — Гарбуз.

Любимов и Гарбуз ушли, Михайлов прикинул: приглашенные им товарищи придут не раньше чем через два часа. «А не прогуляться ли нам с Соней по городу? Интересно, как люди реагируют на отречение царя?»

Он быстро надел шинель, шапку и сбежал по лестнице.

Во дворе столкнулся с Соней:

— Пойдем прогуляемся.

— С удовольствием!

Они не узнавали города. Всюду суматоха, смеющиеся люди, веселые крики. Шли по Немиге. Вдруг откуда-то из глубины дворов послышались звуки «Марсельезы».

— Слышишь, милая, наша музыка!

— Да, дорогой. Вот и твой день наступил. — Счастливо улыбаясь, она прижалась щекой к его руке.

— Наш день! — поправил Михайлов. Он хотел еще что-то сказать, но вдруг рассмеялся: — Ой, Сонечка, смотри!

Через дорогу прямо на них шел старик. По одежке — мещанин. Он, стыдливо озираясь, нес перевернутый вниз головой портрет царя. Михайлов громко спросил:

— Продаете портрет его Величества?

Старик остановился и удивленно поднял брови:

— Вы что, барин, купить хотите?

— Сколько просите?

Но тут послышался звонкий мальчишеский голос:

— Не покупайте у него, господин офицер, он этот портрет сам в магазине спер. Вот те крест! — мальчишка лихо перекрестился. — Я сам видел. Царь в витрине стоял, и его выбросили во двор, так этот дядька через калитку зашел, цапнул царя-то — и тикать. — Он задорно помахал пальцем перед носом смутившегося старика. — Нехорошо, дед, воровать. Чему нас, детей, учишь?

Соня и Михайлов весело переглянулись.

— Вот видите, уважаемый, — обратился Михайлов к старику, — выходит, что вы нам ворованную вещь, причем негодную, бросовую, хотели продать.

— Ай-ай, как нехорошо, — еле сдерживая смех, поддержала мужа Соня.

— Вас же в полицию сдать надо, — сделал серьезное лицо Михайлов и обратился к мальчишке: — Слушай, хлопец, мы его покараулим, а ты зови городового.

Старик так растерялся, что молча смотрел то на взрослых, то на мальчишку: никак не мог понять, шутят эти люди или говорят серьезно. Неожиданно он швырнул портрет на землю:

— Да ну его, царя этого, проживу и без него! — и чуть ли не бегом подался подальше от греха.

Михайлов легонько тронул Соню за локоть:

— Пошли!

Некоторое время они молчали, а когда в десятке метров от них с грохотом разлетелся на мелкие куски императорский герб, сброшенный группой рабочих с фронтона трехэтажного дома, Михайлов, словно продолжая прерванный разговор, сказал:

— Нет, дорогая, отречение царя от престола еще не значит, что массы, народы России получили реальную власть. У нас впереди тяжелая и изнурительная борьба.

В этот момент до их слуха донесся звон колокола. Михайлов поднял указательный палец:

— Слышишь? Это звонят те, кто веками угнетал народ. А раз их звон праздничный, значит, говорить о нашей победе еще рано.

Они свернули на Богодельную улицу, затем по Преображенской вышли на Соборную площадь и остановились недалеко от Иезуитского костела. Перед ними насколько хватало глаз раскинулся Минск. Над двух— и трехэтажными зданиями на фоне голубого весеннего неба четко рисовались башни Святодуховского монастыря. Площадь, обрамленная строгими зданиями монастырского комплекса, ратуши, каменными домами богатых горожан, казалась огромной и величественной.

— Красота-то какая! — Соня завороженно смотрела на открывшуюся перед ними картину. — Знаешь, Миша, весна в этом городе чувствуется совсем не так, как в Чите, по-иному.

— Нет, Сонечка, дело не только в этом. Мы с тобой встречаем особую весну, весну новой жизни, приход новых отношений между людьми.

Соня опять прижалась щекой к его плечу:

— Мишенька, я так рада за тебя, за то, что ты идешь по жизни верной дорогой.

— Ну что ты, родная, не один я. Нас много... — Взгляд Михайлова стал нежным и теплым. — И ты ведь со мной — верный друг и товарищ, любимая моя!

Соня взяла его под руку:

— Нам пора. У тебя сегодня еще много дел.

Они направились через площадь к Монастырской улице и по ней к Нижнему рынку. Михайлов неожиданно сказал:

— Настанет день, и на этой площади, прямо в центре, мы обязательно поставим памятник солдату-революционеру.

Перешли мост через Свислочь и по Коммунальной стали подниматься к Троицкой горе. Соня спохватилась:

— Мы долго гуляем, как бы гости нас не заждались.

— Успеем, милая. Знаешь, я от нашей прогулки получил такой заряд бодрости, что хватит надолго.

Дома их ожидали Солдунов, Алимов, Дмитриев и невысокий солдат с рыжей бородкой. Солдунов весело спросил:

— Не узнаете служивого, Михаил Александрович?

Присмотревшись, Михайлов подумал, что он действительно где-то видел солдата. Поздоровался за руку и на всякий случай назвал себя. Солдат улыбнулся:

— Стоило чуть бороду отпустить, и тебя уж не узнают. Я же Крылов... Алексей Крылов.

— Вот теперь узнал, — ответил Михайлов. — Ну, здравствуй, Алексей Антонович, здравствуй!

— Меня к вам полковой комитет направил. Даже домой не успел заскочить — прямо сюда.

— Вот и прекрасно. — Михайлов оглянулся на жену. — Соня, ты покорми гостя, а я за это время с товарищами переговорю. Так что иди подкрепись, Алексей, и отдыхай пока. Потом вместе пойдем на совещание.

Соня и Крылов вышли. Михайлов, проводив их взглядом, сразу же приступил к делу:

— Вам, товарищи, особое задание: за сегодняшнюю ночь и завтрашний день подготовить планы разоружения полиции. Эту операцию мы поручаем вам и вашим боевым дружинам, а точнее — отрядам. Связь будете поддерживать с Гарбузом. Подумайте, кто конкретно будет отвечать за каждый полицейский участок. Надо за одну ночь разоружить полицию, жандармерию и охранку. Всю мелочь разогнать, рыбу покрупнее — арестовать.

— А если та мелкая шавка на допросах пытала большевиков?

— Арестовать! — твердо сказал Михайлов, пожимая товарищам руки.

Теперь можно поговорить с Крыловым. Михайлов направился в зал и замер на пороге: Соня с хозяйкой прибирали со стола, а Крылов, откинувшись на спинку стоящего в углу дивана, спал.

— Пусть подремлет, — подошла к мужу Соня. — Только поел и тут же уснул. Замаялся, бедняга.

Михайлов взглянул на часы:

— Нет, дорогая, как ни жаль, будить его придется. — Он тронул Крылова за плечо: — Алексей, дружок, проснись.

Тот приоткрыл глаза:

— А? Что? — И тут же, смущенно улыбаясь, сел на диване. — Извините, Михаил Александрович...

— Ничего-ничего, я понимаю. Однако нас ждут дела, так что собирайся, и пошли.

Михайлов и Крылов вышли на улицу. Погода испортилась: плотные серые тучи затянули небо. Но настроение у обоих было весенним.

Март принес в прифронтовой Минск не только весну и бурное таяние снегов — по улицам гуляли ветры перемен. В ночь с первого на второе марта состоялось срочное совещание большевиков. На нем было принято решение создать в ближайшие дни Советы рабочих и солдатских депутатов.

Михайлов в течение дня второго марта посетил добрый десяток заводов и фабрик. Назавтра делегаты, представляющие рабочих и служащих, мобилизованных из центральных губерний России, избрали Совет предприятий комитета Земсоюза Западного фронта. Председателем исполкома, этого первого в Минске Совета, стал Михайлов.