Мясников замолчал и вопросительно посмотрел на Михайлова, взволнованно расхаживающего по комнате. Кто-кто, а он-то хорошо понимал, что значило это сообщение.

— Это агония, — сказал он наконец, — и наша задача — ускорить ее. Мы должны направить в каждый батальон, в каждую роту, следующие в Петроград, своих агитаторов. Надо разъяснить солдатам, против кого ведет их генерал Иудович, в кого их хотят заставить стрелять...

Мужчины уединились в соседней комнате и начали совещаться. Было принято решение, что в городе остаются только Михайлов, Мясников и Гарбуз. Остальные немедленно выезжают в войска.

Когда план действий на ближайшие дни был принят, Любимов заметил:

— Что будем делать с типографией? Она теперь нам нужна как никогда.

— Ты прав, Исидор Евстигнеевич, — согласился Михайлов, — отдать жандармам типографию, равно как и допустить, чтобы кто-то из наших товарищей в такой момент был арестован... мы не имеем права. Это я беру на себя. У нас есть неплохо подготовленные вооруженные группы, видимо, наступает их время действовать.

— Правильно, — согласился Мясников, — в борьбе с охранкой, полицией и жандармами они скажут свое слово.

Страмбург даже на секунду не допускал мысли, что царь может быть свергнут. Что, спрашивается, происходит в стране? Да не что иное, как очередной бунт черни, не понимающей, чего она хочет. Опасения вызывали только большевики. В них Страмбург видел единственную реальную силу, угрожающую самодержавию: «В последнее время они зашевелились, но ведь и мы не сидим без дела». Иосиф Карлович был чрезвычайно доволен своей поездкой в Могилев и на фронт. Еще бы! Он добыл списки многих большевистских руководителей и активистов. Кроме того, ему удалось убедить руководителей большевистского центра Минска, что типография — его, Страмбурга, детище — работает только на них. Все это вызывало в душе бурный подъем. Он был уверен, что скоро с большевиками будет покончено. Местное полицейское начальство приняло предложенный им план, суть которого сводилась к тому, чтобы начать операцию в Минской и Могилевской губерниях одновременно. Только вот что значит этот неожиданный отъезд активистов из Минска? Выяснить, любой ценой выяснить! И одновременно собирать, собирать сведения о большевиках. В этом ему прямо и косвенно помогали эсеры, многие из которых были связаны с большевиками. Так что Иосиф Карлович мог быть доволен собой.

Но если бы в один из морозных февральских дней он заглянул на квартиру Михайлова, услышанное и увиденное там напугало бы его до смерти.

Заглянем вместо него мы.

У Михайлова собрались почти все партийные руководители, не уехавшие в войска. Было принято решение реорганизовать вооруженные группы в боевые дружины рабочих и начать подготовку к предстоящим событиям. Михайлов повторил свою мысль, что после победы революции боевые дружины составят ядро рабоче-крестьянской милиции — вооруженного отряда пролетариата. Затем, взяв со стола несколько исписанных листов бумаги, он перешел ко второму вопросу.

— Как известно, царь двинул на революционный Петроград войска под командованием генерал-адъютанта Иванова. Мы своевременно узнали об этом и приняли меры. Войска в основном разагитированы. Под Гатчиной и Оршей они взбунтовались и отказываются подавлять восстание, которым охвачен уже весь Петроград. Позавчера на сторону восставших перешли гвардейцы Павловского и Преображенского полков. Взят Арсенал. Все ключевые позиции Петрограда — вокзалы, перекрестки, важнейшие улицы и даже мосты в руках восставших. Вот-вот мы получим возможность поддерживать связь с ЦК по телефону и телеграфу. — Михайлов сделал паузу, словно спустился на ступеньку ниже, и продолжал: — Я считаю, что в Минске и в других городах края обстановка складывается благоприятно. Несмотря на то, что среди части рабочих еще сильно влияние меньшевиков, эсеров и бундовцев, наши позиции крепнут день ото дня. Все больше становится заводов, фабрик, мастерских, где рабочие уже без оглядки идут за большевиками. Здесь присутствует товарищ Крылов. Он может подтвердить, что в железнодорожных мастерских каждый день происходят антивоенные и антиправительственные митинги. Вчера объявили забастовку рабочие завода «Энергия», сегодня — пивзавода, дрожжевого и фарфорового. Завтра в поддержку им выступят рабочие машиностроительного и кожевенного заводов, представители которых находятся здесь. Члены нашего комитета закреплены за каждым предприятием. Еще одно усилие, товарищи, и победа за нами!

Михайлов снова немного сбавил тон.

— Теперь о типографии. За ее безопасность отвечают Дмитриев и Солдунов. Что у вас, товарищи? Сил хватит?

— Хватит, — заверил Николай Дмитриев.

Совещание близилось к концу. Люди получали задания и уходили. Дольше других задержался Алимов.

— Ну что, Роман, чуешь приближение весны?

— Весны? Что вы, Михаил Александрович. Гляньте в окно.

— Нет, дорогой Роман свет Петрович, я имею в виду не календарную весну. Ну да ладно, слушай приказ. Ты головой отвечаешь за Чарона. Пора разобраться, кто он есть на самом деле. Завтра утром будет ответ касательно расписки, которую ты привез из Москвы. Нашли мы тут одного специалиста по почеркам. Дали ему расписку и страничку из записей, что делал Чарон во время нашей поездки в Могилев и на фронт. Если почерка совпадут, сам понимаешь...

— А что слышно о Щербине? Он бы тоже мог нам помочь.

— Что слышно? Сам знаешь, уже два месяца без суда и следствия в тюрьме сидит. Известий никаких, а ведь тоже схватили его не где-нибудь, а на улице. Значит — по наводке. А кто мог навести на Василия жандармов? Кумекаешь? То-то, дорогой товарищ! Значит, делаем так: ты контролируешь поведение Чарона. Если завтра увидишь, что он направляется к типографии, любым путем задержи. Придумай что угодно, но, повторяю: сделай все, чтобы он в типографию не приходил. Завтра Солдунов, Дмитриев и их люди незаметно вывезут в другое место все оборудование.

— Да, но ведь Чарон послезавтра работает в этой самой типографии. Его смена.

— Именно послезавтра туда должна нагрянуть полиция. На помощь Чарона она и рассчитывает. Мы хотим опередить их всего на одни сутки. Завтра же вместе с тобой навестим Чарона в домашней, так сказать, обстановке. Все ясно?

— Ясно, Михаил Александрович.

— Давай действуй...

В этот день события набегали одно на другое. Едва Михайлов получил не оставляющие сомнения результаты сравнения почерков агента охранки Сыроегина и Чарона, как пришел Дмитриев: его хлопцы блестяще справились с заданием и без всяких происшествий перевезли на новое место все типографское оборудование.

Михайлов раскачивался на стуле и от души смеялся, слушая рассказ Дмитриева.

— Привожу я, — говорил Дмитриев, — своих на автомобиле и двух санях к углу Магазинной, ну, где размещалась типография, а навстречу — Солдунов. Лицо злое, только глазами сверкает. Спрашиваю: «Ты чего это?» Он и говорит: «Два шпика наблюдают за помещением типографии — один за входом, другой с обратной стороны за окнами и запасным выходом. Как от них избавиться?» Подумали мы, подумали и придумали. В санях у нас аккурат две четверти самогонки лежали — мы ее должны были в оружейную мастерскую отвезти, там один подпоручик-пьяница нам девять винтовок и два револьвера отремонтировал. Честно говоря, я у него парочку пулеметов выторговать собирался, авось пригодятся. Ну так вот, подобрали хороших хлопцев, они пошли, уломали этих шпиков, развели в разные подвалы и накачали. Потом обезоружили их для порядка, связали и уложили спать. Уже часа два, как мы оборудование вывезли, а шпики все спят...

— Ладно, остановись! — взмолился Михайлов, поднимаясь со стула. — Не доведи до греха. Скажи мне только одно: охрану выставил у нового помещения типографии?

— Конечно, Михаил Александрович. Как вы приказывали: и у типографии, и на подступах к ней, все честь по чести.