Тогда он решился на крайнюю меру воровства – он выкрал и поселил рядом с собой других соседей. Тех, которые его устраивали, перед которыми можно было не прятаться, а хвастаться, и которые, в конце концов, переняли его ремесло. Потянулись вереницы ночных воришек, обмотанных кабелем и резиновыми шлангами, закачались по дорогам тележки с кирпичами и саженцами. И однажды, вернувшись с юга, семейство не досчиталось собачьей будки и забора с тыльной стороны.

Ворованные соседи разворачивались на новом поприще неутомимо и целенаправленно. Они не стеснялись показывать себя в деле даже в светлое время суток, устраивая целые демонстрации награбленного. Тихие скромные кражи переросли в показательные грабежи. Годами мастрячить неказистые дома, свозить исподтишка груды обломков, заживо погребая себя под ними, выходило слишком начетно. Воровать – не строить. И вместо муравьиного копошения разносилось по поселку веселое жужжание бензопил, грузовиков, экскаваторов и бульдозеров. В оборот пошли отстроенные под ключ дома. Воровали самосвалы навоза, аллеи из елок, жен, детей, родителей, связи, защитные речи в суде. Не существовало ничего, чтобы нельзя было украсть.

А что же родоначальник воровской династии? Пора бы ему остановиться. Но нужно отдать ему должное (если он сам его уже не украл), он готовился к этой остановке основательным образом. Он обсуждал с женой памятник.

– Сам себе не своруешь, никто тебе не поставит, – настаивал он.

– А если и его украдут… когда ты уже будешь… – жена трагично опустила голову.

«Предусмотрительная», – подумал он. – «Хоть и тоже ворованная».

– Да, эти наглецы совсем стыд потеряли. Хоть самому сторожи из могилы.

– Я буду следить, – согласилась жена.

– Ты сама не вечна, – напомнил он.

– Тогда дети, внуки… Ты столько вложил в них труда.

– Да разве они скажут спасибо. Они-то думают, что сами всему научились.

– А дом? Дом будет тебе лучшим памятником… Мы и табличку прибьем.

– О чем ты говоришь?! Дом! Да он существует, только пока я жив. После меня его растащат по кирпичикам или своруют. Никто не удержит. И детям он не нужен. Они наворовали себе домов и разъехались. Ты же знаешь, как теперь воруют. Даже рук не прикладывают, все через подставных лиц, посредников. Вдумайся только – посредник вора!

– Как же быть? Что же останется после тебя, если не дом?

– Получается, что ничего, – задумался он. – Что ни возьми, все украдут. Самый верный способ обезопасить себя – вообще ничего не оставлять.

– И даже памятника не будет? – всхлипнула жена. – Вроде как и не жил?

– Да-а, вроде того, – вздохнул он украденным где-то вздохом.

– Вы сходите?

Обычно Николай начинал знакомство именно с такого вопроса. Даже если она стояла на поребрике перед переходом улицы. Далее следовало продолжение домашней заготовки.

– А я схожу… от вас с ума.

Это подходило практически к любому ответу. Чуть позже он наносил решающий удар.

– Давайте сходим куда-нибудь вместе.

И они, как правило, шли. Не торопясь, в ногу, на ходу обсуждая предстоящий маршрут. В какой-то момент он специально ускорял шаг, и она уже семенила, подстраивалась, пытаясь уловить, что он говорит тихим голосом, и, в конце концов, брала его под руку. А он уже доводил ее до своей квартиры, до полуоткрытого бара, до своей не убранной с утра постели, до своего будильника, заведенного на семь часов и обратно, до ближайшей станции метро.

Так он жил в постоянном круговороте женщин, приходящих и уходящих, ни одна из которых надолго не задерживалась. И Николай был далек от мысли, чтобы задержать самому. Скорее он завел бы какую-нибудь зверушку, нежели женщину. С некоторых пор он всерьез начал перебирать кандидатуры. С собакой нужно было гулять, за котом убирать, птицы слишком галдели, а черепаха мало чем отличалась от бритвы, лежащей у него на подоконнике. Оставались только рыбы.

Но и среди рыб имелись свои предпочтения: во-первых, чтобы мало ела и так же мало гадила, во-вторых, чтобы шла на контакт и была всегда бодра, ну и, в-третьих, главных – чтобы смотрелась эстетично. На перечисленные запросы в зоомагазине ему вынесли стаканчик, в котором плавал маленький грязно-белый шарик с едва заметной пупочкой.

– Вы хотите сказать, что эта козявка – рыба? – законно усомнился он.

– Еще не рыба, а только икринка.

– И где ж здесь эстетика?

– Должна вылупиться, – заверил продавец.

– А что она жрет? – Николай измерил взглядом объемы.

– Все.

– Не может быть, чтобы все. Акула что ли?

– Да будет вам известно, молодой человек, акулы живородящие.

– Мне по барабану. Лишь бы не кусалась. А плавать-то она умеет?

– Еще как. Берите. Это то, что вам нужно.

Приемлемые размеры, кроткий нрав, таинственная эстетичность, а главное, невероятно низкая цена действовали убедительно. Если что, спущу в унитаз, и жалко не будет, подумал Николай. И купил.

Только дома он попытался разглядеть свою невзрачную покупку, посадив ее в пол-литровую банку, однако, сколько ни разглядывал, ничего примечательно не нашел.

– Вот ведь, накололи опять, – вздохнул он. – Купил кота в мешке. Точнее, рыбу в икре. Конечно, меня можно надуть, я же не океанолог.

С тоской он смотрел на болтающийся в воде шарик, похожий скорее на глаз, чем на целостный организм. В какой-то момент ему показалось, что он тоже на него смотрит. Более того, оценивает, как потенциального хозяина и, возможно, решает, вылупляться или не стоит.

Через неделю икринка опустилась на дно, присосавшись к нему, как пиявка, и замерла. Не ела, не шевелилась, а только молча во что-то превращалась.

– Началось, – думал Николай, пытаясь вообразить, какие именно метаморфозы происходят внутри. – Не иначе на днях отцом стану.

И стал. Однажды утром заглянул в банку и глазам не поверил. На поверхности водопроводной воды, которую, кстати, он забыл сменить с вечера, плавала… нет, не акула, а крохотная русалка. Он и, правда, чуть с ума не сошел, как постоянно обещал своим многочисленным женщинам. Но в данном случае больше от неожиданности, чем от чего-либо другого.

– Влип! – подытожил Николай. Однако в унитаз не спустил. Наоборот, пересадил в литровую банку и воды свежей добавил.

Очутившись в более просторном помещении, вылупившаяся женщина не растерялась. Обследовав все стенки и дно, она быстро начала обживаться –сильным толчком хвоста выпрыгивала на поверхность, тут же ныряла обратно и вертелась, совершая в воде замысловатые пируэты.

Николай, наблюдая это, слегка отошел сердцем. Забавная, решил он, и живая, лучше любой рыбы, с такой не соскучишься. А вслух сказал:

– Эй, может ты волшебная, в смысле золотая? Желания выполняешь и все такое?

Русалка перестала резвиться, но и разговаривать не начала.

– Молчаливая попалась, – заключил Николай. – Рыба, чего же ожидать. Надо ее откормить, ублажить, авось, раскручу на желание.

Он не представлял, чем питаются русалки, зато хорошо знал, чем женщины. Потому предложил ей на выбор ассортимент из ближайшего магазина: крабовые палочки, сушеные кальмары и сдобные булочки с изюмом. Морепродукты она сочла за оскорбление и хвостиком их откинула, как теннисной ракеткой. С характером. А вот булку быстро умяла, и попросила еще. Не языком, конечно – глазами.

Теперь Николай с работы сразу поворачивал в булочную, закупал свежайшей сдобы и нес домой, своей питомице. Она начала расти, как на дрожжах. Однажды он пришел домой вечером, а русалка уже хвостом в дно упирается, и голова наружу. Тут одними банками не обойтись, дело пахло аквариумом.

В том же зоомагазине приобрел Николай самый большой резервуар, литров на пятьдесят – на вырост. Оформил его по всем правилам брошюры юного аквариумиста. Дно засыпал чистым речным песком, благоразумно сочтя русалку существом пресноводным. Расставил по углам несколько пластмассовых башенок – для уединения. Насажал экзотических водорослей. Получилось что-то вроде зимнего сада. Хотел запустить мелких рыбешек, чтобы ей веселей было, но русалка нахмурила свое прелестное личико и скрылась в одной из башенок.