Они разошлись, каждый на свою половину, в мужскую и женскую палаты, где и прошла, наверно, самая длинная ночь в их жизни. А наутро девушку привели в операционную, в рубашке без рукавов и с белой повязкой на голове. Ее возлюбленный уже сидел там возле стола. Он был белее простыни и не сразу среагировал на вошедших. Молодые обменялись взглядами, туманными и глубокими после бессонных часов.

– Ты еще можешь отказаться, – напомнил он ей, а заодно и себе.

– Нет, – последовал ее ответ.

Их положили рядом, рука к руке. Для этого заблаговременно были сдвинуты два операционных стола. Под наркозом влюбленные улетели в райские кущи, а опытные хирурги принялись воплощать их мечту в действительность. Они сращивали их тела друг с другом на уровне локтевого сустава. Столь необычную операцию врачи проводили впервые и не без основания гордились собой. Только после наложения последнего шва они смогли расслабиться и взглянуть в глаза той самой действительности, за которую боролись.

– Бедные! – всплеснула руками впечатлительная ассистентка. – Как же они теперь будут?

– Что-то вроде сиамских близнецов получилось, – усмехнулся хирург.

– А куда их в таком виде везти? – спохватились санитары. – В женскую палату или к мужикам?

– Придется по этому случаю выделить отдельное помещение, – констатировал главврач, пришедший посмотреть на результаты уникальной операции.

На сдвоенных носилках при молчаливом участии медперсонала и больных, высыпавших в полном составе в коридоры, неразлучных влюбленных покатили на поиски пристанища. Они еще спали, но до пробуждения в них новой, неделимой на !я» и «ты» жизни оставались считанные минуты.

Нас окружили, взяли в плен и заперли в отсыревшем бараке. Так внезапно и глупо все получилось. Мы даже не сопротивлялись, не успели и шагу ступить, как уже оказались взаперти, словно прихлопнутые сверху деревянным сачком. Под ним можно было только дышать – тяжело, нервно, под сопровождение вздохов, стонов и ругательств.

Мы сидели и прокручивали момент нападения вновь и вновь. Каждый упрекал себя за нерасторопность. Но было слишком ясно, что прорваться все равно бы не удалось. Теперь, когда нас оставили на попечение сторожевым псам, мысли потихоньку начали возвращаться к нам, привыкшие к темноте глаза блуждали по обветшалым, но достаточно крепким стенам. Окон в заточении не было, а дверь была одна. В следующее мгновение мы все вместе уже проверяли ее на прочность. Дверь проверку выдержала. Мы – нет. Мы повалились на пол от бессилия и больше не хотели продолжать борьбу. К тому же, кроме бешеного лая собак не последовало никакой реакции извне. Ни одного слова.

– Наверно, они ушли, – высказали предположение некоторые из нас. – Оставили зверье и слиняли. Самое время искать выход.

– Но мы так и не поняли, что они затевают, – замечали другие. – Каковы их цели?

– Плевать на их цели, – отвечали третьи. – Разве эта нора предполагает иные цели, кроме как свести с нами счеты. Здесь должно быть какое-нибудь отверстие. Надо искать.

Мы стали искать под ногами. Но земля, из которой состоял пол, была слишком плотная и тяжелая, чтобы рыть ее голыми руками. Она не поддавалась, только обдувала нас могильной сыростью. Тогда мы запрокинули головы и начали шарить глазами по потолку.

– Есть! – это был первый радостный крик с момента нашей поимки.

На крыше, прямо посередине барака зияло квадратное окно, и в немой задумчивости смотрело на нас бесконечное черное небо. Мы прикинули, что днем это будет единственным источником света. Хотя встречать утро в неволе никто не собирался. Особенно тот, кто обнаружил окно. Он сразу изъявил желание вылезти в него. Напрасно мы предупреждали об осторожности. Окно свободы опьянило его, и нам пришлось посодействовать в побеге.

Взобравшись на выстроенную из наших тел пирамиду, беглец просунул голову в проем и тут же забыл о всякой осмотрительности, даже о нас. Он вылезал медленно, наслаждаясь свободой и той легкостью, с которой она добывалась. Мы внизу немного позавидовали, что он ощутил это первым. Однако побег продолжался недолго. Его прервал короткий оружейный выстрел, и тело свободно и мягко рухнуло обратно нам на плечи.

Такой конец нас отрезвил и начисто отбил охоту покидать темницу самостоятельно, во всяком случае, без подготовки. Мы отнесли нашего несчастного товарища в угол, прикрыли одеждой – кто что пожертвовал – и уселись возле двери слушать. По ту сторону воцарилось молчание. Молчали и собаки, и ружья. Все как будто заснули. Мы тоже притворились спящими и еле слышно перешептывались, делясь соображениями по поводу спасения, которое теперь не казалось слишком скорым. Ситуация была до крайности осложнена нашим полным неведением. Мы ничего не знали о них, между тем как необходимость контакта напрашивалась сама собой.

– Может, попробовать постучать, – предложил один из нас. Остальные обомлели. Настолько диким показалось предложение – стучаться, в дверь, за которой тебя заперли, словно гости, пришедшие на угощение! Но ничего лучше мы придумать не могли.

Встал вопрос – кто будет стучать. Естественно, мы посмотрели на того, кто предложил первым. Тот хотел было отказаться, но, видя, что все сходится на нем, съежившись протянул руку к двери. Пальцы задрожали и отбили в полнейшей тишине слабую барабанную дробь. С обратной стороны моментально слетели засовы, чему мы испугались еще больше. Нам давали шанс. Но на что?

Мы обступили того, кто стучал, он почти что был в обмороке. Но именно в таком состоянии можно попытаться выйти. Каждый прикладывался губами к его вспотевшим ушным раковинам, чтобы сформулировать наши требования.

– Мы требуем немедленного освобождения. Если до рассвета нас не выпустят, пусть пеняют на себя. Позади идет мощное подкрепление, и пока не поздно, пусть сдаются по–хорошему. Мы ставим ультиматум – либо немедленно дверь откроется, либо мы за себя не отвечаем.

Параллельно мы занимались его экипировкой. На ком-то оказалась светлая рубашка, и мы обмотали ею посланника. Он, правда, хотел нести ее перед собой, как флаг, чтобы прятаться за ним. Мы отговорили – вдруг потеряет. Плотно привязав рубашку к телу, мы чуть ли ни силой вытолкнули парламентария за дверь.

– Скажи, нам нужно похоронить убитого по-человечески, – добавили мы напоследок.

Посланник не слышал. Он сдернул-таки рубаху и растворился в темноте.

Мы ждали его всю оставшуюся ночь, не находя себе места. Время сжалось до границ барака, было унылым и тягостным, и, казалось, хотело раздавить нас как тараканов.

Он появился с рассветом, на удивление бодрый, с лопатой за плечами.

– Мы им не нужны, то есть, в наших жизнях они не нуждаются, – заявил он с порога, громко и довольно уверенно. – Они хотят обменять нас на своих и гарантируют безопасность, если мы не будем пытаться бежать. И еще – нас будут кормить и дадут все необходимое. Они сказали, помещение в нашем полном распоряжении. Вот, лопату дали. Хоронить придется прямо здесь. Так они велели.

Мы стояли как вкопанные и смотрели ему в глаза. Как быстро заразил он нас своим смирением и уступчивостью. Кто бы мог подумать, что все так обернется? Значит, обмен. Главное – не рыпаться.

– Хорошенькое помещение. Даже туалета нет, – заявила одна из наших женщин.

– А лопата на что? – тряс инструментом парламентарий.

– Нет уж, сначала похороним.

Мы выбрали место под самым окном – его последним выходом. С раннего утра окно превратилось в яркий, светящийся мир и жило своей жизнью, отдельно от барака и нас в неволе. Мы сами были этой неволей. Нам предстояло прожить ею какой-то срок в ожидании настоящей жизни. Она маячила вверху голубым квадратом, а наш убитый товарищ, побывавший в ней этой ночью, теперь накрепко связал нас с необходимостью существования в бараке.

Мы начали обустраиваться. Прорыли отхожую яму.

– Когда нас будут кормить? – спросили мы у парламентария.

– Три раза в день, по часам, – отвечал он. – У кого-нибудь есть часы?