Наташа, Натуся, а в домашнем обиходе просто Туся нахмурилась. Натянула оторванный рукав на свою тонкую ручку.

– Ты не понимаешь! У нас субботник завтра. Светлана Михайловна сказала. Будем парты мыть.

– Ах, субботник…

Бабушка пожертвовала на него целый передник, отрезав лямки и пояс. Убираться ей теперь в новом придется, но тягу к чистоте у ребенка надо поощрять.

Этот, так называемый субботник, Тусе сразу не понравился. С завистью наблюдала она за напряженными лицами первоклассников, занятых оттиранием пятен на своих партах. Ее собственная половина была чиста, как в первый день сентября. Отличнице Тусе и в голову не приходило отражать старания в учебе на казенном имуществе.

И вот результат – бесполезное, безрадостное вождение тряпкой по первозданной чистой поверхности. Неинтересно чистить чистое. Пропал весь смысл мероприятия. А ведь она так ждала этого первого субботника, так готовилась…

– Ну как, помог передник?

Бабушка встретила внучку со школы сладкой ватрушкой. Но внучка была расстроена, и мокрый передник полетел в зеркало, которое отразило Тусино неудовлетворение. «Переработался ребенок», – бабушка не стала мучить расспросами, решила просто накормить.

Сладкий пирог не лез в горло. Туся оставила больше половины. Зато на следующий день проглотила чуть ли не за раз. Этот день возродил мечту о настоящем празднике. Светлана Михайловна объявила, что они славно поработали, и обещала устроить такой же субботник в конце следующей четверти.

«Уж теперь я не ударю в грязь лицом», – решила Туся.

С тех пор каждый ее день в школе не проходил бесследно. Он оставлял на парте замысловатый рисунок чернилами, карандашами, красками, фломастерами, всем, что попадалось Тусе под руку. Не повинная ни в чем парта подвергалась изощренному осквернению, на какое только способна детская фантазия. Слушая учительницу, Туся уже машинально обводила линейку и пенал шариковой ручкой, ставила кляксы или терла грифелем по девственным островкам зеленой масляной краски, которые стремительно сокращались в размерах. Словно потоп накрывал постепенно землю или заповедную природу нещадно вырубала рука варвара. Скоро не осталось ни одного квадратного сантиметра, не охваченного Тусиной заботой. Она была довольна.

Осуществлению замысла способствовала и безукоризненная репутация Туси – отличницы с примерным поведением, девочки умной и достаточно высокой для того, чтобы отсадить ее отдельно, на самую заднюю парту и заниматься другими детьми, которые вяло и с неохотой тянулись к знаниям. Про художества знал лишь один человек – двоечник Федькин, сидевший слева через проход.

Федькин долго смотрел на Тусину парту, потом на свою, потом на Тусю. Он зауважал эту тихоню-отличницу, а, может, и что-то большее родилось в его второгодной душе…

Но Тусе не было дела до Федькина и его чувств. Она ждала субботника, на котором произойдет чудесное очищение ее парты. Она стала самой грязной, какой смогла стать, чтобы очиститься раз и навсегда. Каждый день Туся носила в портфеле тряпку и мыло, чтобы не пропустить торжественный момент. Вдруг он настанет без объявления. А четверть уже подходила к концу.

– В субботу субботник, – объявила Светлана Михайловна.

Федькин глянул на Тусю встревожено.

До субботы оставалось два дня.

За окнами шел дождь. Он вымывал карниз, но не мог смыть с него ржавчину. И барабанил по стеклу. В доме напротив кошка на подоконнике вылизывала лапы. К вечеру дождь превратился в снег, какой-то грязный, бесформенный, словно на него не хватило воды. На кухне бабушка надраивала плиту в новом переднике.

– Ба, ты мне тряпку выстирай, чтобы чистая была.

– После субботника и выстираю… А ты чего же под форточкой стоишь?

Ночью у Туси начался жар. Она чувствовала, будто ее выжимали изнутри и бредила субботником. Бабушка положила ей на лоб мокрое полотенце, но Тусе стало еще хуже.

Наутро пришел врач, осмотрел и заявил, что недели на две о школе можно забыть. Только лечиться.

– Парта, моя парта, – шептала Туся. – Теперь у всех будут чистые, а она одна грязная.

– Бедная девочка, – утирала слезы передником бабушка. – Нельзя такую нагрузку ребенку в первом же классе.

«Странная девочка», – думала Светлана Михайловна, стоя перед партой в последнем ряду и медленно соображая. Сначала она подумала, что парты переставлены, и это вовсе не Тусина, а второгодника Федькина. Но нет, Федькин был рядом и елозил тряпкой по своей парте, тоже грязной, но не до такой степени.

– Светлана Михайловна, а доску мыть? – к ней подскочила ученица.

– Мыть.

– А Иванов на нее плюнул.

– Тоже мыть, – машинально отозвалась учительница и снова погрузилась в размышления. Исчирканный стол никак не вязался у нее с образом опрятной скромной девочки. «Возможно, ребенок болен. Есть же болезнь, когда руки некуда деть, ими нужно все время что-то делать. Вот ведь и сейчас заболела». Светлана Михайловна корила себя за то, что не проследила за судьбой парты раньше, и теперь на свершившийся факт нужно было правильно отреагировать с педагогической точки зрения.

– Маша, Лена, Валя! – позвала она…

Туся стояла перед своей партой, сияющей гладкой, отдраенной до блеска поверхностью, и не узнавала ее. Но и у одноклассников парты были точно такие. Туся испугалась – теперь откроется ее тайна истинного предназначения грязи.

– Наташа, – строго начала подошедшая к ней учительница. – У тебя была самая грязная парта в классе. Три девочки два часа ее оттирали. Подойди и скажи им спасибо.

Светлана Михайловна, волнуясь, еще что-то говорила на темы гигиены и чистоты, но Туся уже не слушала. Тайна не открылась. Ее лишь немного озадачили подсчеты в человеко-часах. Туся была твердо уверена, что сама справилась бы быстрее и лучше. Однако доказать это она уже никому не сможет.

Федькин как всегда опоздал. Но перед тем как плюхнуться с разбега на свое место, протянул руку к Тусиной парте и положил белый ластик, большой с детскую ладошку. И улыбнулся.

Она хорошо сохранилась для своего преклонного возраста и была похожа на фотографию самой себя в семейном альбоме. Ссохшиеся, но еще сильные загорелые руки проворно накрывали на стол. Сервировка была самая простая – две белые, без рисунка чашки на широких блюдцах, пузатый заварочный чайник с синей окантовкой на крышке и два пирога на большом блюде.

– Угощайтесь, – она придвинула блюдо ко мне и села напротив.

– Вы сами печете?

– Конечно. Специально к вашему приезду… Вот с грибами, а этот с ягодами.

Пироги были совершенно одинаковыми, такие, что, не разрезав, не определишь, какой с чем. Но она как-то определяла, по каким-то только ей понятным признакам. Лаконичность, даже аскетизм быта проявлялись во всем. И по этой веранде с одним столом под белой скатертью, парой стульев и старым буфетом ничего нельзя было сказать конкретного о хозяйке. Пожалуй, только синяя полоска на крышке чайника казалась необязательным допущением. Невинным излишеством.

Пока я оглядывал обстановку, хозяйка взяла чайник в свои руки.

– Вам покрепче?

– Спасибо… достаточно.

– Можно подбавить из того чайника. Только что вскипел.

– Я сам… А вам подлить?

– Извините, я забыла спросить, может, вам сахар нужен?

– Нет, что вы. Сахар тут не к чему.

– Я тоже так думаю. Сладкий чай это как сладкий суп.

– Точно.

Мы рассмеялись. Я отрезал от первого пирога – он оказался с грибами, как она и говорила. Из второго начинка сразу протекла красно-черным соком. Хозяйка предупредила мой вопрос.

– Здесь всего понемножку: черника, брусника, клюква, малины остатки, смородина из сада.

Эта смесь лесных и садовых даров в свежей оболочке теста, пришлась мне по вкусу. Я даже не заметил, как умял по половине каждого пирога. Она смеялась, повторяя, чтобы я не стеснялся и ел, сколько захочу. Сама она лишь прихлебывала из чашки.