Я покачал головой.

— Увы, это один из основных принципов функционирования магии.

Я не стал говорить ему, из-за чего великие маги прошлого вроде Калиостро и графа Сен-Жермена, чье богатство и слава были огромны, в конце концов утрачивали свои способности и, соответственно, влияние. Их падение произошло потому, что они слишком много болтали и требовали от Силы лишнего.

Друзья Фила устроили небольшое импровизированное совещание шепотом. Затем Джон — высокий, худой, лысеющий парень в деловом костюме-тройке, — сказал мне:

— Хорошо. Мы хотим сделать вам деловое предложение.

— Вас не смущает, что вы собираетесь вложить капитал в эфемерную субстанцию? — на всякий случай уточнил я.

— Мы не боимся эфемерных инвестиций, — заявил Фил. — Мы имеем долю в школе шаманов в Аризоне.

— Как вы собираетесь вкладывать в меня деньги? — спросил я.

— Мы предоставим тебе место для занятий магией, — сказал он. — Место, где бы тебя никто не беспокоил. Мы будем снабжать тебя едой и деньгами на карманные расходы. Ты должен бросить эту дурацкую ежедневную работу у Салливана. Ты должен жить магией.

Я сказал:

— Звучит заманчиво. Что конкретно требуется от меня?

— Делить изготовленное с нами. Пополам.

— Изготовленное?

— То, что изготовит твое священное пространство.

— Может получиться так, что оно не изготовит ничего.

— Тогда мы получим пятьдесят процентов ничего, — заявил Фил. — Но мы любим рисковать. Мы можем перевезти твое магическое оборудование в одно уединенное место в Джерси, оставить тебе питание на пару недель и посмотреть, как ты справишься.

— Любопытно, — сказал я.

— И не забывайте, — заметил Хэйнс, — вы получите пятьдесят процентов того, что сумеете выпросить у магии.

Это показалось мне неплохой сделкой — по крайней мере, на первое время это гарантировало мне достаточно свободного времени для моих занятий.

Когда-то компаньоны Фила сняли в северном Джерси помещение под лабораторию по разработке программного обеспечения, но потом ушли из этого бизнеса. Однако пока они продолжали вносить арендную плату, так как там еще оставалось кое-какое оборудование. Это был маленький домик на отшибе с просторным лабораторным залом и двумя жилыми комнатами. Меня доставили туда, и Фил каждые несколько дней привозил мне из Нью-Йорка замороженные обеды.

Я жил один и практически никого не видел — ближайший городок располагался в двух милях, а у меня не было машины, и кроме того, что я там забыл? Когда я не занимался магией, я читал книги. Особенно мне нравились трактаты Марсилио Фичино. Его величие заставляло меня стыдиться самого себя.

Это произошло неделей спустя, золотистым вечером позднего октября, когда листва кленов только начала менять свой цвет. Я наблюдал за птицами в небе, летящими на юг, прочь от мрачной зимы, ожидающей меня. Потом я опустил взгляд и увидел ее. Она расположилась на моей лужайке с мольбертом, складным стулом и большой соломенной сумкой, из которой торчали акварельные краски и бутылка с водой.

Я тихонько подошел сзади, и женщина поспешно вскочила.

— Простите, я думала, что здесь никто не живет! — торопливо проговорила она. — Честное слово, я не собиралась нарушать границы вашей частной собственности!

— Ничего страшного. Я живу здесь, но я не хозяин этого домика, — успокоил ее я.

— Но я нарушила ваше уединение, — настаивала она.

— Вы нарушили мое одиночество.

Женщина вздохнула с облегчением и снова уселась перед мольбертом.

— Я художник, — сказала она. — Рисую акварелью. Некоторые говорят, что это не настоящее искусство, но оно меня радует. Я заметила это место очень давно. Я хотела нарисовать его, но ждала, пока клены поменяют цвет. Волшебное зрелище!

— Но ведь листва только начала краснеть, — заметил я.

— Да, пройдет еще пара недель, пока они окончательно оденутся багрянцем. Но они очень красивы именно сейчас, когда ярко-красная и оранжевая листва еще сливается с зеленой. Это время перемен, недолговечное и прекрасное. Любой художник может нарисовать дерево в полном осеннем наряде, но не каждый сумеет уловить тот короткий переходный момент, когда оно еще только меняет цвет листвы с прохладно-зеленого на обжигающе красный.

— А после этого приходит зима, — сказал я.

— Именно.

— Я был бы счастлив, если бы вы приезжали сюда рисовать эти деревья или что-нибудь еще. Возможно, будет лучше, если я отойду в сторонку и оставлю вас в покое?

— Вы не помешаете мне, если останетесь, — сказала она. — Кстати, меня зовут Мэриэнн Джонсон.

Мэриэнн снова взяла кисти и продолжила прерванный рисунок. Она работала очень быстро, ее мазки были уверенными и четкими. Я наслаждался, наблюдая за ее работой. И еще мне нравилось смотреть на нее. Ее нельзя было назвать хорошенькой, но черты ее лица были очень нежными, и я уже знал, что она видит в окружающем мире больше, чем я. Она была маленькой, уютной женщиной моего возраста, может быть, на год или два моложе. Мы говорили о живописи, деревьях и магии. Наконец, два часа спустя, ее рисунок был готов.

— Теперь нужно несколько минут, чтобы краски высохли, — сказала она. — Затем я покрою картину акриловым фиксатором и больше не буду вам надоедать.

— Вы действительно хотите уйти?

— Мне пора, — уклонилась она от прямого ответа.

— Ладно, — сказал я. — А если я покажу вам настоящий магический церемониал?

— Звучит заманчиво, — созналась Мэриэнн.

— Пойдемте в дом и посмотрим, не подарит ли вам что-нибудь теменос.

— Вообще-то я не думаю, что мне хочется входить в дом, — осторожно сказала Мэриэнн.

— Тогда я быстренько сбегаю и посмотрю, нет ли там чего-нибудь для вас.

Она поколебалась, затем сказала:

— Не обращайте внимания. Я пойду с вами. Хочу посмотреть, как вы живете.

Войдя внутрь, мы миновали холодные, сверкающие хромированными поверхностями лабораторные помещения и попали в мою комнату. На алтаре, освещенное свечами, лежало что-то овальное и блестящее. Я протянул в руку и взял изготовленное. Судя по всему, эта штука была сделана из серебра.

— Похоже, это кулон или что-то наподобие, — произнес я. — Магия предназначает его вам. Пожалуйста, примите этот дар.

С серьезным видом Мэриэнн приняла кулон и стала вертеть его в пальцах.

— Ну, — сказала она, — никак не ожидала, что день завершится таким образом.

— Я тоже. Могу я увидеть вас снова?

— Вы знаете ресторан «Альбатрос»? Я работаю там официанткой.

А потом она уехала домой, и мрак лаборатории сомкнулся надо мной. Я потерянно бродил взад и вперед по комнате. Здесь было спокойно, абсолютно спокойно, словно в бетонной гробнице. И я положил себя в нее сам.

Я думал о людях, практикующих магию. Какой жизнью они живут? Одинокой, скучной и опасной. Единственным счастливым браком магов, сдается мне, была женитьба Никола Фламеля и его возлюбленной Перренелль. И он был большим исключением. В своем слепом стремлении стать равным великим магам я почти не задумывался, что я действительно приобретаю при этом.

Неожиданно магия показалась мне пустым занятием, набором бессмысленных жестов и тарабарщины. В этот момент я почувствовал себя так, словно очнулся от многолетнего сна.

Этим же вечером я обзвонил всех компаньонов, и они собрались у меня в лаборатории. Прибыли Фил, Джон, Хэйнс и еще двое, которых я не знал раньше. Они привезли с собой магнитофон и видеокамеру. Я ощущал необычайное спокойствие. Я знал — сейчас должен начаться очередной акт этого спектакля, который в любом случае окажется для меня последним.

Я проводил их в комнату, где у меня был устроен теменос. Комната была маленькой и узкой, поэтому мы набились в нее как сардины в банку, и Фил положил мне сзади на плечо объектив видеокамеры.

— Вы действительно собираетесь позволить нам участвовать в церемонии? — сказал Фил. — Не хотелось бы, чтобы чудеса прекратились.