Сельжане дружно ухмыльнулись. Один из них сплюнул на землю.

— Что это значит? — спросил Эвик.

— Так нет же никакого дьявола, господин.

— Богов тоже, — добавил другой.

— И вообще нет никого величественнее меня, — повысил голос первый. — На всем белом свете!

— Лживая дрянь! — воскликнул второй. — Самый величественный — я, а не ты! И никак иначе!

Двое уставились друг на друга, угрожающе подняв мотыги.

— А ну, тихо! — прикрикнул Эвик.

— Мерзкая гадина!

— Вшивая куча!

Они остервенело приплясывали на месте, размахивая мотыгами, но так, чтобы не задеть друг друга. Из ознакомительной лекции Эвик помнил, что туземцы избегают насилия. Уж очень они трусливы и боятся получить сдачи.

— А ты… ты тоже грязная крыса! — вдруг крикнул кто-то из туземцев своему соседу.

В воздух взметнулись мотыги, но раскачивались они осторожно, чтобы ненароком никого не зацепить.

— Хватит! — взревел Эвик. — Прекратите, чертово отродье!

Туземцы опустили мотыги и окатили землянина волной коллективной ненависти.

— Хоть я тебя и на дух не переношу, — сказал кто-то кому-то, — но господина я ненавижу сильнее.

— И в этом мы едины, презренное животное, — ответил туземец.

— Возвращайтесь к работе! — рявкнул Эвик, дрожа от злости.

Он вернулся в Колониальный Дом. Перед дверью грелся Пушок, изредка пофыркивая на туземных зверьков, когда те подбирались слишком близко. Эвик зашел в дом и закрыл дверь.

Он попытался вздремнуть, но воздух был невыносимо влажный. Тогда он сел в кровати, взял учебник химии и постарался сосредоточиться.

«Окисление — алгебраическое увеличение степени окисления элемента, подразумевающее потерю электронов окисляемым элементом. При обратной реакции, когда элемент восстанавливается, его степень окисления уменьшается и, соответственно, его атомы…»

Невозможно! Набор бессмысленных фраз. Валентности, элементы. Разве не то же самое происходит с карабином? Ржавчина въелась в металл ствола. Интересно почему? Кислород, взаимодействуя с железом, образует окись железа. Или это закись железа?

Так или иначе, воздуха — чертова уйма, а стали — дьявольски мало. Поэтому воздух побеждает сталь. Да уж, с таким ответом экзамен не сдать.

Эвик бросил книгу. Слишком жарко, чтобы читать. К тому же он не в духе. Растянувшись на кровати, Эвик взглянул на фотографию жены.

«По крайней мере, она меня ждет», — подумал он, почесывая щетину.

Конечно, в том, что он оказался здесь, была и ее вина. Если бы не ее дурацкие амбиции…

Снаружи тучи, набухшие от влаги, по-прежнему не хотели проливаться дождем. Туземцы работали и ругались…

Эвик, и так худощавый, сбросил пять килограммов. Целыми днями он только и делал, что стоял над душой у сельжан и криками заставлял их работать. За неделю тысяча туземцев выполнила объем работ, на который у троих землян ушел бы один день.

Крича, понукая и запугивая, в конце концов он добился своей цели. Сельжане взрыхлили поля и посеяли семена. Они упорно величали его господином, зная, что это его бесит.

Упоминания дьявола сельжане-атеисты воспринимали как развеселую шутку: они и представить себе не могли кого-то величественнее самих себя. Тыкая Эвика носом в его глупости, они получали огромное удовольствие.

Через месяц Эвик отказался от идеи делать полевые заметки.

Мысль о том, что он практикуется в софистике на толпе невежд, вызывала у него крайнее раздражение. Еще через месяц он с трудом сдерживал себя. Каждый раз, выходя в поле, он боролся с желанием расквасить пару-другую физиономий.

В довершение ко всему туземцы отыскали у него еще одно слабое место.

— Где ваши женщины? — однажды спросил Эвик у сельжанина — просто из любопытства.

— В деревне, господин, варят пиво.

— Не называй меня господином. Ты действительно считаешь женщин низшими существами? — спросил Эвик, чувствуя себя ученым-первопроходцем.

— Все женщины — сволочи, господин. — Туземец посмотрел в лицо Эвику и улыбнулся.

— Ты говоришь о своей жене?

— Не только. Я говорю обо всех… всех женщинах, господин, на всех планетах. Женщины — главная причина ранней смертности среди мужчин. Женщины, господин… — И туземец с воодушевлением продолжил речь, брызгая ядом.

Месяц назад Эвик бы отшутился. Но сейчас он почувствовал себя уязвленным.

— А чем занимается твоя женщина? — неожиданно спросил туземец.

— Ну уж точно не тем, о чем говорил ты.

— Ага! — многозначительно произнес туземец. — Понимаю, господин.

— Нечего тут понимать! — взвился Эвик. — Моя жена на Земле, там, откуда она родом.

— Ясное дело, господин, — сказал туземец и понимающе усмехнулся.

— Черт бы тебя побрал… — Эвик задохнулся от возмущения и зашагал прочь. Ненависть преследовала его, словно ревущий поток.

Эвик яростно хлопнул дверью. Пушок спрыгнул с кресла и убежал в другую комнату. С некоторого времени кот стал избегать хозяина.

Эвик прошел в спальню, взял кусок наждачной бумаги и принялся начищать ствол карабина. Ржавчина все глубже въедалась в металл — и внутри, и снаружи. Все бесполезно.

Он отбросил винтовку и принялся ходить из угла в угол. Со двора донеслись голоса туземцев.

— Все расы отвратительны. Только одна нормальная — наш народ!

— Я ненавижу всех наших. Но пришлых ненавижу сильнее. Мы-то хоть, по крайней мере, народ!

— Заткнитесь! — завопил Эвик и запустил учебником химии в стену. Черт с этими валентностями и обменными электронами! Главное — вырваться с планеты прежде, чем он сорвется и перебьет несколько тысяч туземцев.

Тучи совсем отяжелели от влаги, грозя вот-вот разразиться дождем. Но они все еще чего-то ждали и не роняли ни капли.

Эвик думал о туземцах планеты, о миллионах сельжан, ненавидящих его, пришлого чужака. Они были единым целым. Они ненавидят друг друга, но они — общность. А он одинок.

«Господи боже, — подумал он, — как смеют они ненавидеть меня? Меня, землянина!»

И тут он вспомнил, что туземцы не верят в Бога.

На четвертый месяц семена взошли и поля зазеленели молодыми побегами. Теперь Эвик тратил вдвое больше сил, заставляя туземцев пропалывать сорняки.

— Переходим на новое место, — прохрипел он. После нескольких месяцев ора его голос охрип.

— Поразит ли нас Бог господина, если мы ослушаемся? — с издевкой спросил один из туземцев.

— Вряд ли, — ответил Эвик. — Но это не значит, что можно бездельничать.

Мимо промчался Пушок в сопровождении трех туземных зверьков.

— Кис-кис, — хрипло позвал Эвик. Пушок не отреагировал. Сблизившись со зверьками, кот перестал ночевать в доме.

— Не оставляйте сорняки на полях, — напомнил Эвик. — Иначе они пустят корни. — Он вяло поднял руку и указал на одного из туземцев. — Ты. Убери вон ту кучу.

Туземец неохотно поднял охапку травы и отнес к краю поля, рассыпав по дороге большинство сорняков.

— Молодец.

Сельжане раздражали Эвика как никогда, но вспышки гнева, свойственные первым месяцам, возникали все реже. Он слишком устал, в том числе — злиться.

— Продолжай, — велел он.

— Слушаюсь, господин, — ответил насмешливый голос. Эвик даже не обернулся.

Он отпустил всех на час раньше и вернулся в Колониальный Дом.

С этого дня он решил не бриться. Бритье порождало ненужные проблемы, так почему бы не отпустить бороду. Он прошел на кухню и открыл банку солонины.

За едой он задумался, примет ли его желудок местную пищу. Консервированная диета окончательно опостылела.

Эвик открыл дверь и позвал Пушка, но тот не показался. Эвик позвал снова. На этот раз кот выбежал из кустов, но, увидев Эвика, зашипел и нырнул обратно.

«Кот покинул мою группу», — констатировал Эвик.

Он вернулся в спальню. Там царил беспорядок. С некоторых пор Эвик перестал заниматься уборкой. Подняв с пола заплесневевший учебник химии, он смахнул с него пыль и положил поверх фотопортрета Джанет, лежащего на столе лицом вниз. Расправляя одеяло на кровати, Эвик споткнулся о карабин. Он наклонился, чтобы поднять его, но изъеденный ржавчиной ствол переломился пополам.