Последние слова кое-что утрачивают при переводе, но в тот миг годились именно они — чисто стилистически. Ланея в последнее время действительно раз или два вскользь упоминала Вольфинга — причем исключительно нейтральным тоном, что вполне могло означать тайную и тщательно скрываемую любовь.
Я страстно надеялся, что так оно и есть. Вольфинг — человек совершенно исключительный и к тому же чрезвычайно хорош собой. Да и Ланея… Ах, как прекрасно это было бы для нее, для всех нас! И если она его действительно любит…
Вольфинг крепко сжал мое плечо. Все это время мы обменивались не только словами, но и мыслями на уровне «д'бнаи» — это возможно лишь при очень близких духовных отношениях; для подобного обмена языковых средств просто не хватает.
Он вошел в ее спальню и закрыл дверь. Я слышал их приглушенный разговор, затем настала тишина, затем послышалось нежное воркованье, и стало невозможно отличить один голос от другого.
Это был самый подходящий момент, чтобы уйти из дома. Стоял великолепный весенний денек. Я брел по окрестным перелескам, и в душе моей пела радость. Когда несколько часов спустя я вернулся домой, Ланея и Вольфинг встречали меня на пороге. Они приготовили мне фальшивое жаркое в горшочке — мое любимое блюдо. Я чуть не расплакался от счастья.
Мариска — пухленькая, здоровая и чуть глуповатая. Она очень похожа на своего мужа, Грандинанга. Кожа у нее смуглая, чуть солоноватая. Как и Грандинанг, она всегда пребывает в отличном настроении. Они вообще во многом схожи. Порой, когда мы с ней занимаемся любовью, мне кажется, что рядом со мной лежит сам Грандинанг.
В квартире у нее вечный беспорядок, одежда то мала ей, то велика, и, по-моему, она крайне редко и плоховато моется. Однако это меня еще больше привлекает к ней. Видимо, потому что она полностью противоположна Ланее, чистоплотной, как кошка (земная, разумеется). Мы с Мариской не расставались двое суток подряд и без конца занимались сексом, хотя, может быть, и не столько раз, как это описывается в некоторых книжках на Земле. А еще мы очень много ели — чаще всего прямо в постели, подложив под спины подушки, — и смотрели театр теней в том устройстве, которое на Калдоре заменяет телевизор. Показывали какие-то драмы с чрезвычайно сложным сюжетом из жизни древних царей и цариц, а также их возлюбленных, которые большую часть времени проводили за обсуждением того, как им следует вести себя. Если бы Сальвадор Дали совсем спятил и вздумал бы соревноваться в драматургии с Лопе де Вегой, результат был бы примерно тот же. Я не могу по-человечески пересказать содержание этих пьес — даже довольно простого сериала «Чудовища раздоров»: он основан на таких допущениях, которые выше моего понимания. И все же приятно было лежать, откинувшись на подушки, в блаженной расслабленности и сытости, и смотреть прихотливую игру теней на экране.
Я, разумеется, не прерывал отношений с Ланеей. Мы с ней каждые несколько часов разговариваем по телефону. Вольфингу пришлось вновь заняться семейным бизнесом после проведенной с Ланеей веселой ночки, и это повергло обоих влюбленных в изрядную тоску. Я предложил ей попробовать увлечься Дернихом — мне казалось, он куда больше подходил ей, тем более в ее теперешнем настроении, чем Элиаминг или Грандинанг, — однако совершил явный faux pas. Оказывается, Дерних, символически одержав победу над богом Раздоров, теперь сам приобрел некоторые качества этого божества и стал «герну», то есть «ритуально нечистым» — таково примерно значение этого слова. В течение целого месяца он должен был воздерживаться от каких бы то ни было физических, а тем более сексуальных контактов, тем самым как бы искупая нашу общую вину перед поверженным божеством, а затем с помощью несложного обряда он мог избавиться от «божественных свойств» и перестать считаться «герну».
Трудно было бы ожидать, чтобы я все это знал, и тем не менее Ланея на меня расердилась — я совершенно напрасно вслух заговорил о чем-то, ей в данный момент недоступном! В отместку она убрала мою красную статуэтку в шкаф и рассказала об этом Грандинангу, и они вместе довольно-таки жестоко посмеялись надо мной. Что, в свою очередь, вызвало и у меня желание совершить по отношению к ним не менее жестокий поступок, и это желание не оставляло меня в течение нескольких дней, может быть, даже целой недели. Но, слава Богу, рядом была Мариска, которой очень быстро удалось исправить мое дурное настроение.
Теперь же все случившееся кажется мне какой-то пьесой театра теней; даже концовка самая заурядная.
Так или иначе, но в тот раз мы с Ланеей впервые поссорились. Сама ссора продолжалась примерно час, и мы оба испытали сильнейшее потрясение. Но, с другой стороны, мне кажется, именно эта размолвка помогла нам почувствовать глубину и силу нашей любви.
Мы с Мариской отлично проводим время, и нам так весело вместе, что я порой почти завидую Грандинангу. К счастью, завидовать по-настоящему нет необходимости: раз мы с Мариской любим друг друга, нам разрешается в течение тридцати дней проводить вместе сколько угодно времени. Единственная проблема (у меня лично) — это Ланея, которую я тоже нежно люблю.
Пожалуй, самое время разъяснить все же, что я подразумеваю под словами «любовь» и «любить». На Калдоре такого слова вообще нет. Здесь слова, которые примерно соответствуют данному понятию, вообще не имеют формы единственного числа, то есть не обозначают состояние души одного, отдельного человека — на Калдоре это понятие, таким образом, исходно является более сложным, комплексным. Оно действительно включает в себя букет изысканных чувств и ощущений — что, собственно, и составляет сущность любви. В калдорианском языке существует около двухсот слов, обозначающих различные состояния любви, окрашенные особыми эмоциями. И каждый, говоря об этом, как бы пытается описать бесконечное разнообразие этих эмоций, их различную интенсивность и исключительную сложность, тогда как мы на Земле слепляем все эти чувства и переживания в единый ком, обозначаемый словом «любовь».
Никто и никогда здесь не стал бы употреблять столь невнятный термин. То чувство, которое я испытываю к Мариске, называется «мардради» и характеризуется несложным, главным образом физическим, влечением двух или более партнеров и требующим вполне определенных затрат энергии. А вот наши взаимоотношения с Ланеей определяются термином «оурмге», обозначающим существенно более глубокую психо-эмоциональную связь двух (или более) существ, некий полузапретный комплекс взаимного влечения и страсти, что придает отношениям сладостный, будоражащий привкус отстраненности.
По-моему, на Земле любовь представляет собой столь же сложный комплекс эмоций и ощущений. Но на Калдоре ни реальное воплощение любви, ни упоминания о ней не являются табу. Как раз напротив. Здесь можно в открытую и сколько угодно играть на этом бесконечно богатом по звучанию инструменте!
В некотором роде сама планета заставляет тебя это делать: если слово «Калдор» и имеет сколько-нибудь конкретное значение, то означает оно «любовь»!
Просто не представляю, с какой стати я так долго прожил в этом нелепом, точно с берегов Кейп-Кода перенесенном сюда домишке и так далеко от Мореи! Видимо, я сам когда-то выразил подобное желание, и оно было удовлетворено. Но теперь мне совершенно ясно, что за городом живут лишь крестьяне-земледельцы, а все важные и интересные события, да и сама жизнь, связаны исключительно с Мореи.
Нам с Ланеей повезло: мы сумели отыскать квартиру на площади Чуртии — это один из самых лучших районов города, по плотности населения занимающий третье место. Квартира фантастически хороша — огромная, светлая, полная воздуха, с красивой мебелью. На Земле за такую квартиру мне пришлось бы выложить кругленькую сумму. Здесь же оказалось достаточно того, что я инопланетянин, с Земли, и эту квартиру, как и все остальное, тут же предоставил мне Совет. Здесь меня объявили Живым Артефактом — на основании моей уникальности, разумеется, а не моей красоты. Я имею право заниматься лишь тем, что мне нравится самому, — ибо артефакты существуют, как известно, исключительно для любования ими, то есть во имя искусства!
