Карнаж гадко расхохотался и этим лучше всяких слов показал, как относится к мнению Моррисона.

Доктор бесстрашно заговорил дальше:

— Я уверен, что любое разумное существо томится по искуплению, добру и приличному месту в обществе.

— Знаете, док, — сказал Карнаж, — вы ничем не лучше ослов из Равенкрофта. По-вашему, я тайно мечтаю быть добрым? Дайте-ка сюда эту дрянь!

— Осторожнее! — предупредил Моррисон. — Это великая редкость! Бесценная!

— Да неужели?

Карнаж схватил пробирку и раздавил ее в кулаке. Затем под бешеные рукоплескания убийц приспустил костюм со своей рыжей башки и втер липкое вещество в кудри.

— Мне всегда хотелось иметь хорошие волосы, — признался Карнаж. — Авось хоть это поможет. А что в другой пробирке?

— Ничего интересного, — ответил Моррисон, прикрывая пробирку с ярко-красной жидкостью.

Карнаж выдернул ее из пальцев ученого.

— Говорите, док, и не вздумайте врать. Поверьте, я догадаюсь.

— Мне бы это и в голову не пришло, — сухо произнес Моррисон. — В красном веществе находится основа, из которой мы выделили субстанцию супер-эго.

— Основа? Что вы имеете в виду?

— Для извлечения супер-эго сначала нужно получить вытяжку эго.

Карнаж присмотрелся к пробирке на свет.

— Эго, вы говорите?

— В чистом виде. Но у вас его и так полно. Подозреваю, что даже с избытком.

— Бросьте! — возразил Карнаж. — Эго слишком много не бывает.

— Подождите! — сказал Моррисон. — Препарат еще не испытан на людях!

— Ничего не поделаешь! Так или иначе я не совсем человек. Я проведу для вас испытание, док. И если мне не понравится…

Карнаж подмигнул душегубам, и те зааплодировали, когда он поднял пробирку и выпил содержимое до последней капли.

Наступила тишина. Собравшиеся в лаборатории уставились на Карнажа, пытаясь угадать по странным жестам, что происходит у него в голове.

Рамакришна, следивший за этой сценой, предположил, что конечности не могут выразить всего, что творится в сознании Карнажа. Никакой жест не в состоянии передать внезапного наплыва чувства, которое, должно быть, испытывает Карнаж: чувства самости — абсолютной карнажности!

Самоощущение Карнажа расширилось, как будто взмыл занавес, обнаживший его подлинное «я». То, что Карнаж почитал за данность, предстало во всей ослепительной непосредственности — насколько он драгоценен, какой он особенный, неповторимый, уникальный, незаменимый, невоспроизводимый. Купаясь в ярком внутреннем свете чистого эго, он узрел, до чего прекрасно его тело, как хитроумно оно выточено, сколь изящно оформлено. И увидел это не в сравнении с чужими телами — какое ему дело до чужих? — но сугубо в своем существе, несравненном и несравнимом, где каждый волосок и каждая пора блистали квинтэссенцией его самости.

И коли таково его тело, то каково же сознание? Если бы существовали степени уникальности, его сознание было бы сверхуникальным, чудом за гранью сопоставимого — не потому, что оказалось бы тоньше, глубже или умнее других; другие сознания не имели значения. Главным было то, что именно это сознание, это тело, это сознание-тело принадлежали ему одному — нечто, чего мир не видывал и не увидит впредь.

Карнаж был настолько очарован собой, что мог лишь стоять столбом, погрузившись в самосозерцание. Затем он мало-помалу осознал присутствие убийц, которые так и толпились на пороге лаборатории, подзуживая: «Давай, Карнаж, покончим с этим!», «Не пора ли совершить малюсенькое убийство, а, Карнаж?», «Пора убивать, пора убивать, пора убивать!».

Карнаж припомнил, что когда-то — кажется, давным-давно — он прославился кровавой резней. И пусть он обладал неимоверной силой и почти сверхчеловеческими способностями, он все равно снова и снова рисковал своей жизнью в безумных эскападах умерщвления. Карнаж страдал, его неоднократно ранили люди вроде Человека-Паука и Венома, и он постоянно как-то выкручивался, излечивался и возвращался, чтобы опять убивать и рисковать собой.

— Эгей! Карнаж! Начинай же!

Карнаж тупо уставился на бесновавшихся убийц. Они хотели, чтобы он возглавил их в очередном забеге. В новом походе через адскую вакханалию и кровопролитие. Они желали, чтобы он снова подверг себя риску. Поставил под удар великолепное тело и превосходный ум. Рискнул потерять все то чудесное, чем он является. И ради чего?

Теперь он вспомнил минувшее, те самые времена диких убийств. Как ему было хорошо! Но сейчас стало лучше. Просто чудесно. Он не мог представить себе ощущения краше, чем чувство понимания и любви к тому, кем и чем он являлся.

Переход к действию лишь свергнет его с этого пика. Не вознесет! Он уже на вершине! Выше некуда!

— Док, — обратился он к Моррисону, — эти люди спятили. Похоже, что я и сам был таким, пока не познал себя по-настоящему. Но теперь… нельзя ли как-нибудь вывести меня отсюда?

— Можно, — ответил Моррисон. — Но надо поторопиться. Эти убийцы осатанеют, когда поймут, что вы их предали.

— Ну и что? — сказал Карнаж. — Эти дебилы ничего не смыслят. Я знаю, как лучше. Лучше, когда я балдею от собственной персоны, а не лезу в дурацкую ситуацию, где могу пострадать.

— Идемте, — пригласил Моррисон.

Он тронул кнопку на стене. Отъехала потайная панель. Они с Карнажем нырнули внутрь и отгородились прежде, чем убийцы пустились вдогонку.

Рамакришна тоже был там. Нажав другую кнопку, чтобы вернуть на место панель, он поспешил за Моррисоном и Карнажем по длинному, тускло освещенному коридору. Эта же кнопка включила сирену, подав сигнал охранникам. Они возьмут негодяев в кольцо.

— Куда вы меня ведете? — спросил Карнаж.

— В место, где вам, я полагаю, понравится, — ответил Моррисон.

В конце коридора была дверь. Моррисон отворил ее и пропустил Карнажа вперед.

Карнаж очутился в залитом светом помещении. Оно было сплошь зеркальным — стены, пол и потолок. Карнаж уставился на свои отражения.

Он был заворожен своим видом со всех сторон. Он увидел себя в бесчисленных ракурсах, вдали и вблизи. Все образы были хороши и отличались друг от друга.

Он и знать не знал, насколько прекрасен. Лицо выражало незамутненную красоту, душа испытывала беспредельный восторг. Взирая, он еще глубже проникал в собственное сознание, еще дальше вторгался в волшебную и незаменимую самосущность.

Похоже, эксперимент Моррисона удался. Все шло безупречно, за исключением одного.

— Док.

— Да, Карнаж?

— Здесь слишком людно. Вы не могли бы убраться ко всем чертям?

— Разумеется, — сказал Моррисон. — Больше ничего не хотите?

— Я получил все, что нужно. Себя!

Моррисон кивнул и движением головы велел Рамакришне выйти. Ассистент подчинился.

— Уже лучше, — отметил Карнаж, оставаясь прикованным к своим отражениям. — Но как насчет вас?

— Сейчас уйду, потерпите минутку, — отозвался Моррисон. — Мне только хочется задать вам несколько вопросов.

Рамакришна наблюдал за происходящим через смотровое окошко. Он слышал разговор благодаря акустической системе, которой была оборудована комната.

До него донеслись слова Карнажа:

— Я не хочу отвечать ни на какие вопросы.

— Это займет всего минуту, — настаивал Моррисон. — Мне нужно для отчета.

Карнаж, продолжавший пялиться в зеркало, раздраженно хрюкнул. Рамакришна решил, что дело в Моррисоне, который отражался позади маньяка.

Это подтвердилось следующей репликой Карнажа.

— В зеркале место только для одного! — взревел преступник.

Он развернулся и вдруг навис над Моррисоном, огромный и ужасный.

Моррисон метнулся к двери. Но не успел он добежать, как Карнаж настиг его. Расправа была невероятно жестокой. Темная кровь Моррисона забрызгала зеркала. Ее вид вернул Карнажа в помраченное состояние. Он набросился на дверь.

Рамакришна кликнул охранников, но те опоздали. Карнаж восстановился. Убийство доктора Моррисона, кровь на зеркалах — все это вернуло его подлинное естество. Он вырвался из зеркальной комнаты и был таков.