Вернувшись домой, Ричи посчитал, что настало самое время заняться поисками Натана Когана, пропавшего техника, ответственного за эту мегиллу [25](словечко Грелича). Но тут раздался телефонный звонок. Грелич не препятствовал снятию трубки.

— Ричи Каслмен у телефона.

— Господин Каслмен? Меня зовут Эдвард Симонсон. Господин Мейер недавно нанял меня в лабораторию господина Мейера. У меня образование Нью-Йоркского колледжа и все необходимые сертификаты и аккредитации. Я проработал два года в институте Цайтгайста в Цюрихе. Если вы желаете…

— Это что такое? — встрял Грелич.

— Господин Грелич? Это вы?

— Да, я. Чего вам надо?

— Я уполномочен господином Мейером сообщить, что если вы желаете вернуться в лабораторию, то, смею уверить, на этот раз операция пройдет успешно и ваше устранение не встретит ни единой проблемы. Причем без какой бы то ни было дополнительной оплаты.

— То есть вы гарантируете, что на этот раз я умру? — спросил Грелич.

— Э-э… Да, ведь это была ваша изначальная цель визита в ММТ, не так ли?

— Что было, то было. Но тогда — не сейчас.

— Значит ли это, что вы передумали?

— Я еще не решил, — признался Грелич. — Слушайте, в настоящий момент никто из нас в этом не заинтересован. Сначала нам нужно уладить кое-какие свои дела. Мы свяжемся с вами позже.

Грелич повесил трубку. Ричи обрадовался, что Грелич не принял предложения сразу и решил подождать с самоубийством. Ему не хотелось видеть, как Грелич умрет. Но не прельщала его и мысль, что и дальше придется терпеть соседство в одном теле с другим человеком.

— Нужно сперва выяснить, что и почему пошло не так, — сказал Грелич.

— Согласен, — ответил Ричи.

Снова зазвонил телефон. На этот раз трубку снял Грелич.

— Господин Каслмен? — спросил женский голос.

— Это Грелич.

— Господин Грелич, я Рахиль Кристиансен, ответственный секретарь компании ММТ. Звоню, чтобы извиниться перед вами за то, что я сделала, — поверьте, совершенно неумышленно. Я и не думала, что…

— Что произошло? — ворвался в разговор Ричи.

— Это так сложно объяснить. Мне кажется, нам лучше встретиться. Конечно, если у вас есть время.

— У меня есть время! — воскликнул Ричи. — Где? Когда?

— Есть небольшая кофейня неподалеку от моей квартиры в Бронксе. Или это, скорее, верхний Манхэттен. Я недавно в городе и знаю только, как проехать на работу и с работы.

— Как называется-то?

— Что-то там коричневое. Корова или овца. Никогда там не была. Слишком уж вид подозрительный.

— Адрес?

— Сейчас посмотрю. Я сажусь в метро на углу Сто шестьдесят седьмой улицы и Джером-авеню, а коричневое нечто в двух кварталах в сторону центра от входа, то есть, получается, на Сто шестьдесят пятой улице, восточная сторона Джером-авеню. Или это на два квартала от центра, извините, обычно я более собранная, но последние события…

— Понял, — отрезал Ричи. — Давайте так. Мы вызываем такси. Через полчаса будем в Бронксе. Так годится?

— Конечно, господин Каслмен. Это самое меньшее, что я могу для вас сделать. Но я не уверена, что заведение приличное…

— Насколько поганой может быть обычная кофейня? — встрял Грелич. — Уже едем. — И повесил трубку.

— Я собирался спросить ее домашний адрес и телефон, — сказал Ричи.

— Не усложняй. Она там будет.

Поездка на такси — само по себе интересное путешествие, не без пафоса и изрядной толики юмора. Но это совсем другая история, которую мы для ясности опустим. Скажем только, что кофейня называлась «Брюн ваш» [26]и располагалась на углу Сто шестдесят шестой улицы и Джером-авеню. Таксист-кубинец только удивился про себя, с чего вдруг Ричи, такой прилично одетый мужчина, едет в заведение, где наливают самый паскудный кофе во всем районе. На верное, он из мафии, решил водитель.

Рахиль Кристиансен уже была здесь, за столиком возле двери. Перед ней стояла чашка чая. Место было темным и почти безлюдным.

Рахиль оказалась пышной дамой с миловидным лицом. Возраст — под тридцать. Лицо обрамляли пушистые светло-каштановые волосы. Она поднялась из-за столика навстречу Каслмену:

— Господин Каслмен? Я Рахиль Кристиансен. Это такая трагедия, такая трагедия… Поверьте мне, я и мысли не имела…

— Что все же произошло? — перебил излияния Ричи.

— Могу только предположить.

— Выкладывайте.

— Ну, я не знаю точно. Но Натану крайне не нравилось то, что он делал. Вернее, то, что ему предстояло сделать. Ведь вы были его первым клиентом. Сама идея отобрать человеческую жизнь, даже по согласованию сторон, казалась ему святотатством.

— Тогда зачем он пошел на такую должность? — поинтересовался Ричи.

— Сперва он даже не знал, что ему предстоит забрать человеческую жизнь. Точнее, знал, но старался не думать об этом. Ему очень нужна была работа. Он недавно приехал из Сан-Антонио, чтобы изучать Тору у ребе Томаси. Томаси ведь тоже родом из Сан-Антонио. Думаю, он знал родителей Натана.

— Натан учился в раввинате? — спросил Грелич.

— Прошу прощения?

— Он собирался сам стать раввином?

— Пусть лучше он сам ответит на этот вопрос, — ответила Рахиль. — Это личное дело каждого. Да я и не знаю. Пожалуй, собирался, но мог и передумать. Он как-то пришел на наше собрание, чтобы задать несколько вопросов пастору.

— Собрание?

— Ну да, собрание международного круга христианской дружбы Форт-Уэйна, штат Индиана. Здесь, на Сто семьдесят третьей улице, его представительство.

— И что он спрашивал? — поинтересовался Ричи.

— Какова истинная связь Бога и человека в его мирском житии. Наш пастор уж точно не одобрял убийство.

— Суицид — не совсем убийство, — возразил Грелич.

— Самоубийство — все равно убийство, — ответствовала Рахиль. — И большой грех, даже если господин Ницше его и одобрял.

— А Ницше-то тут при чем? — не понял Грелич.

— Натан всегда его цитировал. И еще Камю.

— Ага, — сказал Грелич. — Он, должно быть, цитировал Камю насчет того, что единственно важный вопрос — это убивать или не убивать себя.

— Вероятно, — согласилась Рахиль. — И еще он говорил об одном древнем греке, по имени Сизый вроде.

— Сизиф? — вопросил Грелич. — Кажется, Натан близок мне по духу.

— Вам так кажется, господин Каслмен? — Рахиль неодобрительно покачала головой.

— Это сейчас с вами Грелич говорит, а не Каслмен. И я здесь потому, что ваш любимец, или любовник, двинулся мозгами или попросту струсил.

— Жуть какая! Тот голос, который пониже, — это вы?

— Ага, и воображаемые пейсы тоже мои. Не обращайте внимания. О чем еще говорил Натан?

— Я почти ничего не знаю. Как-то он говорил о менялах в храме. Думаю, он имел в виду господина Мейера. В любом случае все это ему не нравилось.

— Менялы тоже люди, им жить на что-то нужно, — сказал Грелич.

— Не будем отвлекаться, — вступил в разговор Ричи. — Рахиль, почему вы берете на себя ответственность?

— Я убеждала Натана следовать своей совести. Говорила ему, что совесть — истинный глас Бога. Наверное, его проняло. Но поверьте, я и предположить не могла, что он решится на такое. Если, конечно, это его рук дело.

— Вы знаете, где мы можем найти Натана Когана? — спросил Ричи.

Женщина открыла сумочку и достала клочок бумаги:

— Вот его адрес, а вот адрес его раввина. Это все, что я могу для вас сделать. Да, вот еще что. Натан очень увлекается шахматами. Как-то мы даже были в шахматном клубе. Не помню, где это. Может, в центре? Клуб мне понравился.

В клубе «Маршалл» Натана не обнаружили. Зато нашли его в Манхэттенском шахматном клубе на Девятой Западной улице, в Гринвич-Виллидже. На него указал директор клуба. Натан оказался высоким худым бледным юношей с темными волосами. Он сгорбился за первой доской над защитой Нимцовича. Венгерский гроссмейстер Эмиль Бобул играл белыми. Бобул случайно зашел в клуб сыграть партейку-другую, но явно встретил в лице Натана серьезного соперника. Натан согнулся над доской, одной рукой подперев скулу, другую положив на шахматные часы.