Церемония принятия в род проходила в подвале — хотя назвать «подвалом» обширное помещение, напоминающее чем-то обширный зал перед входом в слизеринскую гостиную, язык не поворачивался. Большая, почти круглая, хорошо освещенная зала с довольно высоким потолком и мраморным полом, выложенным затейливой мозаикой, расходившейся лучами от светлого круга в центре. Знаменитое зеркало Рода чем-то неуловимо напоминало пресловутое зеркало Еиналеж, — наверное, в первую очередь, тем, что не висело на стене, а стояло на подпирающих резную деревянную раму ножках в форме львиных лап. Помещалось оно не в центре зала, а ближе к дальней от входа стене, и на первый взгляд показалось каким-то тусклым и закопченным. Когда мы приблизились, в зеркале отразились две фигуры — одна из них, моя, была расплывчатой и неясной, словно стекло, в котором она отражалась, было запотевшим. Джаред, напротив, отражался четко и предельно достоверно, словно в обыкновенном зеркале. Несколько минут он придирчиво изучал наше отражение, затем медленно кивнул, словно увиденное его удовлетворило, и повернулся ко мне, протягивая руку навстречу. Я вложил кисть в его ладонь, обхватив пальцами запястье, и, глубоко вздохнув, поднял голову и посмотрел прямо в глаза деду.
— Принимаю тебя в свой род, кровь от крови моей, и признаю своим внуком и наследником. Клянусь поддерживать тебя, любить и защищать своей силой, своей честью и своей магией, — торжественно сказал он, без всяких предисловий. Как я уже знал — в этом и состояли особенности родовых церемоний нашего семейства: они были по-гриффиндорски прямыми и простыми, без всяких экивоков и цветистых фраз.
— Я вступаю в сей род и клянусь служить ему своей честью, кровью и силой, — произнес я выученную заранее фразу. — Клянусь следовать его традициям и обычаям, и не опозорить своей семьи, что бы ни случилось.
— Да будет так.
— Да будет так.
Вот и все. Никаких вспышек, длинных ритуалов или пролития крови… Просто слова, просто контакт ладоней — и просто мой силуэт в зеркале, на глазах становящийся ясным, словно кто-то протер запотевшее стекло, и теперь оно отразило меня со всей четкостью. И в тот же момент меня охватило потрясающее чувство единства — единства со всем, что я видел и ощущал вокруг — с дедом, с поместьем, домовиками и портретами, садами и стенами… Это было похоже на то, что я ощутил, проснувшись утром — только намного, в тысячу, нет, в десятки тысяч раз сильнее! В меня вливалась магия поместья — точно так, как описывал это раньше Драко. Она пронизывала меня с головы до пят, и благодаря ей я ощущал каждый уголок старого дома, каждую ниточку, в окутывающей его паутине магии — более того, я понимал смысл и значение каждой этой нити!
Pov Драко Малфоя
Весь понедельник мне не давало покоя странное и очень необычное чувство. Оно напоминало ощущение Потери, мне словно бы чего-то остро не хватало, и при этом я никак не мог понять, чего же именно. О, нет, на самом-то деле я мог сходу назвать около сотни вещей и ощущений, которых мне не хватало — начиная от чувства свободы, и заканчивая возможностью переодеться. Но это было что-то другое, что-то, чему я не мог дать ни названия, ни определения — да и осознать его толком не мог. Джинни заметила, что со мной происходит что-то не то, однако я не торопился посвящать девушку в свои надуманные проблемы — только этого мне не хватало! У нас и реальных проблем выше крыши — начиная от чокнутого Темного Лорда, решившего принести нас в жертву своей внешности, и заканчивая озабоченным зельеваром, который, кажется, вот-вот наплюет на все запреты, и затащит одного из нас в постель — только вот решит, кто же ему все-таки больше нравится.
Его так называемый «осмотр» в понедельник длился чуть ли не в два раза дольше воскресного. Лавуазье основательно «отводил душу» — то ли «закусил удила», то ли просто понимал, что у него осталось не так много времени для подобных игр, и пытался напоследок вдоволь натешиться. На этот раз за меня он взялся сначала, — но мне каким-то образом удалось удержать свой темперамент в узде и выдержать все его приставания с ледяным спокойствием, делая вид, что его тут вовсе и нет. Правда, ему все-таки удалось вызвать у меня некоторое возбуждение — хочешь — не хочешь, а от естественной реакции на прикосновения к эрогенным зонам никуда не денешься, — но я и тут ухитрился «подложить ему свинью». Поначалу я старался просто не обращать внимания, но когда понял, что мое же тело предает меня, вырываясь из-под контроля, нашел другой выход. Бедолага мэтр аж побагровел, когда осознал, что пока он млел от наслаждения, упиваясь моей отзывчивостью, я в это время старательно пялился на Джинни, которая, прекрасно осознав, чего я добиваюсь, всячески строила мне глазки и провокационно облизывала губы.
Занявшись ею, рисковать Лавуазье не стал, и заблаговременно наложил на меня Петрификус. Мудрое решение, зло подумал я, поймав взгляд Джин, и стараясь подбодрить ее глазами. Парализованный чарами, я лишен был возможности сделать для нее то, что делала она, но старался как мог.
Напоследок напоив нас обоих зельями, зельевар удалился, как и вчера, предоставив Джинни право снять с меня чары. На сей раз в душ мы отправились вдвоем, однако реакция на пережитое несколько притупилась — я не знал, было ли это результатом некоторой привычки, или же побочным эффектом одного из зелий. К слову сказать, насколько я смог определить, нас обоих поили все тем же пресловутым зельем Покорности, но были и другие. Как я понял по отрывочным намекам Лавуазье, Джинни давали зелья, которые должны были ко времени полнолуния подготовить ее к зачатию и ввести ее организм в максимально благоприятную для этого фазу. Кроме того, ей давали укрепляющие зелья, чтобы подготовить девушку к процессу быстрого вынашивания плода. Мерлин, стоило только подумать об этом, как в груди понималась острая, почти непереносимая потребность срочно разорвать кого-нибудь (лучше всего Волдеморта) на мелкие кусочки. А с другой стороны — хотелось обнять Джинни, прижать ее к себе — и защищать от всего, пусть и ценой собственной жизни! Только вот кто защитит ее от самого меня?..
Зелья, которые давали мне, были, в отличие от этих, довольно каверзными. Волдеморт прекрасно понимал, что как бы я ни хотел Джинни, я не лягу с ней в постель, зная, что тем самым практически убью ее. Впрочем, эту проблему нетрудно было решить за счет любого сильного афродизиака, чтобы от бешеной страсти снесло крышу и все возражения — равно как и прочие мысли — улетучились напрочь. Однако Темный Лорд по своей извечной привычке не полагался только на это, справедливо ожидая от меня какой-нибудь каверзы. И я бы, конечно, устроил ее — если бы только мог. Зелья, которыми поили меня, ослабляли волю, в первый момент после принятия словно вовсе убирая из головы все мысли, оставляя внутри черепа гулкую, звенящую пустоту. Правда, мне до сих пор удавалось с этим справляться — но я не мог отделаться от ощущения, что таким образом они просто готовят почву на будущее…
К вечеру понедельника неизвестность стала чересчур мучительной. Что поделывают там «силы спасения»? Есть ли у них хоть какой-то план, или все, на что мне остается надеяться — это что отец все-таки сможет успешно изгнать меня из рода? Да уж, как я ни бравировал перед Поттером и Джинни, при мысли об изгнании — пусть оно и продлится всего несколько часов! — мне становилось дурно, и хотелось реветь в голос от безысходности. Уже совсем к ночи, дождавшись, когда нас, наконец, оставили в покое, я забрался на широкую кровать рядом с Джин, и, обняв ее одной рукой, вытащил зеркальце. Минуту поколебавшись между Блейз и Гарри, я все-таки выбрал Поттера. Конечно, лишний раз увидеть и успокоить сестру, было бы, наверное, нелишним — вот только мне нечем было ее успокаивать, дела обстояли, мягко говоря, далеко не радужно.
Гарри на вызов ответил сразу, и вид его внушал некоторую надежду — глаза сверкают решимостью, на губах — уверенная, почти дерзкая улыбка, а во всем облике — какая-то новая уверенность в себе и своей силе, не такая, как раньше. До этого Поттер, казалось, просто знал о своей силе — теперь же он прямо-таки ИЗЛУЧАЛ ее. Это, и плюс то самое, подспудно-непонятное ощущение, не оставлявшее меня сегодня весь день… Головоломка сложилась, и я понял, что произошло, еще до того, как сам Гарри озвучил это.
