— Значит, это был наилучший вариант из всех возможных!? — шипел в своей лучшей манере Снейп часом позже, меряя шагами коридор перед больничным крылом. — Значит, вы предусмотрели все, что только могли предусмотреть, директор?!

— Ну что я еще могу сказать, Северус, — вздыхал в ответ чинно сидящий на самолично наколдованном стуле Дамблдор. — Огрехи старческой памяти…

Ваши огрехи чуть не стоили жизни моему крестнику! — рявкнул Северус. Мы с Джинни, приткнувшиеся возле оконного проема постарались обе сжаться и стать как можно меньше, а еще лучше, притвориться, что нас тут вообще нет, но учителя не обращали на нас внимания.

Вот уже час мадам Помфри колдовала над телом Драко, вливая ему в рот разные зелья, растирая другими его виски, и почти без перерыва накладывая диагностические и поддерживающие чары. По ее словам, Малфой балансировал на тонкой грани между просто обмороком и глубокой магической комой, и ее задачей было не дать ему сорваться. Когда мы, в компании прибежавших из замка профессоров и чуть ли не полного состава обоих факультетов, заявились в Больничное крыло, ей даже не потребовалось объяснять, что случилось. Едва кинув взгляд на Гойла, который принес бесчувственного Драко на руках, она велела ему положить Малфоя на кровать, и немедленно выставила за дверь абсолютно всех, кроме, почему-то, Гарри. Его она, наоборот, попросила остаться, и просто сесть возле кровати, держа пациента за руку. Как объяснил позже Дамблдор, благодаря спасенной несколько раз жизни друг друга, между Гарри и Драко образовалась прочная магическая связь, которая может очень помочь удержать Малфоя от самого худшего. Почти сразу после того, как мадам Помфри выставила всех, Дамблдор велел ученикам расходиться, и сам удалился в сопровождении Снейпа, который уже тогда шипел и беспардонно ругался.

Мы с Джинни, естественно, никуда не ушли, а вот Гермиона отправилась в Гриффиндорскую Башню, чтобы хорошенько «поговорить» с Роном. Однако, где-то через час, Дамблдор и Снейп, по-прежнему не перестававший ругаться, вернулись.

Прошло еще полчаса. Честно говоря, мне уже порядком наскучило слушать раздраженное шипение профессора зельеварения, тем более, что из него все равно ровным счетом ничего понять не удавалось. Наконец в другом конце коридора послышались шаги. Конечно, я бы предпочла, чтобы лучше открылась дверь и показалась мадам Помфри, но даже появление еще каких-нибудь визитеров — это хоть какое-то разнообразие.

Новоприбывшими оказались напряженная, сосредоточенная МакГонагалл, и какой-т неизвестный человек в плаще с низко опущенным капюшоном. Одежда на нем была простая, темная и непритязательная, однако что-то в его фигуре, а может, походке манере держаться, движениях — показалось мне странно знакомым.

— Вас кто-нибудь видел? — поинтересовался Снейп, тут же прекратив шипеть.

— Только Хагрид, а он в курсе дела, — отозвалась МакГонагалл.

— Боюсь, теперь нам придется подождать, — сказал Дамблдор, взглянув на человека в капюшоне. — Вы прибыли рано, и вам лучше хранить инкогнито.

— Я с вами не согласен, — отозвался из-под капюшона знакомый, чуть изменившийся и охрипший голос. — Драко — не единственный ребенок, который нуждается в утешении и заслуживает узнать правду.

Он повернулся ко мне, и откинул капюшон. У меня перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы. Всхлипнув, я сделала шаг ему навстречу.

— Блейз, детка. Прости что напугал тебя, — серые глаза смотрят ласково и чуть виновато — они никогда не бывают такими на людях, но сегодня — особенный день, сегодня — можно. Я всхлипнула громче, и наконец, отчаянно зарыдав, упала на грудь Люциуса Малфоя, тут же заключившего меня в крепкие отеческие объятья.

Пуст он не был моим отцом физически — но он меня вырастил. Пусть он никогда не относился ко мне с той теплотой, с которой относился к Драко — но он все же любил меня. Кто как не он дарил мне подарки от имени матери, объяснял любопытные вещи, возил нас с Драко на экскурсии и в развлекательные поездки, парки аттракционов для волшебников и тому подобное? И пусть я никогда не называла его и Нарциссу отцом и матерью, именно сейчас с моих губ сорвался отчаянный плач «Папа, папа!»

— Тише, тише, Блейз, хорошая моя, доченька, ну прости, прости меня, успокойся, не плачь, — уговаривал меня Люциус, лаково поглаживая по голове, и тихонько покачивая в своих объятиях, как раньше в детстве успокаивал Драко. Лишь однажды он так точно утешал и меня — после первого визита моей матушки в имение, но я хорошо помнила это ощущение. Постепенно слезы иссякли, и на смену им пришла уверенность, что вот теперь-то все будет хорошо.

И именно поэтому я почти не удивилась, когда открылась дверь больницы, и уставшая, но довольная мадам Помфри обвела взглядом собравшихся.

— Худшее позади, — объявила она. — Мальчик еще спит, но он вне опасности. Мы успели вовремя. Еще минута — и было бы поздно. Но теперь все хорошо.

Я улыбнулась, и в свой черед ободряюще погладила по руке закрывшего глаза от облегчения Люциуса. Драко вне опасности. Все будет хорошо.

Pov Гарри Поттера

Никогда бы даже не предположил, что просто сидеть рядом с бесчувственным человеком, и молча наблюдать, как хлопочет над ним медсестра — такое утомительное занятие. По просьбе мадам Помфри, я не отходил ни на шаг, и не выпускал из своей ладони тонкую, почти девичью ладошку Малфоя. Нет, ну конечно, назвать ее девичьей было бы несправедливо — все-таки, было в ней что-то, что придавало ей мужественность, какие-то очертания, а может, форма ногтей и сложение пальцев, не знаю. Однако при всем этом кисть у него была изящная, а пальцы тонкие, музыкальные. Я даже на мгновение задумался, а не играет ли он на каком-нибудь музыкальном инструменте, и тут же отогнал от себя эту мысль. Ну в самом деле, парень то ли с ума сходит от горя, то ли умирает вообще, а я раздумываю, играет ли он ни чем-нибудь!

Этим утром, заметив подозрительное бегство Малфоя из-за стола на завтраке, я, конечно, удивился, однако Блейз, поспешившая за ним, сделала мне знак не волноваться, и я остался на месте, заканчивая завтрак. Минут через пятнадцать прилетела Букля с «Ежедневным пророком, но я отдал газету Гермионе, сам занявшись совой — предложил ей ломтик бекона и кусочек сыра, погладил перья…

— Что случилось? — обернулся я, оторвавшись от своего занятия, когда Гермиона охнула, зажав рот руками. Реакция была мне уже знакома — погиб кто-то, кого мы знали. Это случалось время от времени, но еще никогда это не оказывался достаточно близкий нам человек. Сердце острым ножом полоснула мысль о Люпине, все еще не оставившем затею привлечь на нашу сторону оборотней. — Кто? — хрипло спросил я, сам не узнавая своего голоса. Гермиона побледнела. Слез или печали в ее глазах не было — только смятение и опасение, когда она посмотрела на пустые места Блейз и Драко за Слизеринским столом.

— Люциус Малфой, — отозвалась она, протягивая мне газету. Охнув, я пробежал глазами короткую, лишенную даже намека на подобающее сочувствие к родственникам погибшего, заметку, я прикусил губу и тоже посмотрел на стол, припоминая бегство Малфоя.

— Думаешь, он уже знает? — спросил я Гермиону, и она даже не стала переспрашивать, кто «он», потому что сама думала о том же.

— Вряд ли, — ответила она. — Вон его филин летает, значит, почту он с утра еще не получал. Да и я сомневаюсь, чтобы даже Малфой вел бы себя ТАК равнодушно, узнав о смерти своего отца. Я имею в виду, он, вроде, казался взволнованным, но не так уж сильно. Он, конечно, человек сдержанный, но не настолько. Скорее, он что-то предчувствует, поэтому беспокоится.

Малфоевский филин, сделав еще пару кругов над столами, полетел прочь, тяжело взмахивая крыльями. Ученики, получившие газету, уже с жаром обсуждали новость. За столом Хаффлпаффа кипел энтузиазм. Рейвенкло реагировало более сдержано, как и Гриффиндор, с опаской оглядываясь на меня. А я и сам не знал, что думать. С одной стороны, горевать о смерти человека, причинившего мне столько неприятностей, и, я уверен, жаждавшего расквитаться со мной за все, казалось глупым. А с другой, помня о смерти Сириуса, которого я знал всего лишь пару лет, и о своем горе, я не мог не думать о Драко, и о его чувствах, когда он узнает о смерти отца, которого так любил. А Блейз? Для меня Люциус Малфой был врагом, Пожирателем Смерти, но для нее он был, прежде всего, человеком, который вырастил ее, заботился о ней, и баловал, в какой-то степени. Кончено, не так как Драко, но все же куда больше, чем, например, «баловали» меня Дурсли.