Я отстранился от Джинни, глаза которой уже затуманились а движения стали куда более откровенными и соблазнительными, чем раньше. Если я еще сохранял подобие контроля над собой, то она, кажется, была уже целиком во власти страсти. Меня снова пронзила дрожь с головы до ног — только гораздо приятнее, чем от вспышки «маячка». Я потянулся губами к ее приоткрытым губам, готовым уже встретить меня в настоящем, полноценном поцелуе — и уже почти касаясь их, выдохнул прямо ей в рот контрацептивное заклинание. Я не знал, сработало ли оно. В следующий момент я накрыл ее рот своим, погружаясь языком в его сладкую глубину — и остатки моего самоконтроля разлетелись вдребезги, сметенные волной неуправляемой страсти, желания и возбуждения.

Позже я никак не мог вспомнить деталей — да, по правде, не очень и старался. Наверное, на деле все было гораздо непригляднее, чем то, что отпечаталось в моем сознании, но в тот момент страсть сгладила все неудобства и условности, стерла нормы морали и стеснительности, да что там — морали! Побежденное зельями сознание, казалось, погрузилось в странный, дурманящий сон, где не было места никаким преградам на пути к удовлетворению своей страсти. Никогда в жизни еще не испытывал подобного. Горячность юности с лихвой заменяла афродизиаки, так что употреблять их раньше мне как-то не доводилось — ну, если не считать ерунды, вроде клубники и шампанского. Но это… Я не был уверен, что когда-нибудь захочу повторить подобный эксперимент, даже если без опасных последствий — если выживу после ЭТОГО, конечно. Нет, физическое удовлетворение было просто потрясающим — но его было как-то… чересчур. Чересчур много, чересчур сильно, чересчур долго…

Я, кажется, думал о том, состоится ли второй раунд? О, он, определенно состоялся — равно как и третий, и… Честно говоря, я не очень считал, сколько их было. Знаю только, что чертово возбуждение не спадало до тех пор, пока я не почувствовал, что еще немного — и я попросту отключусь прямо в процессе, невзирая ни на обстоятельства ни на окружающую обстановку, и, пожалуй, впервые, начисто забыв о партнерше. Впрочем, Джинни, кажется, тоже уже была на грани забытья — она не открывала глаз и только тяжелое дыхание говорило о том, что она вообще еще жива. Кое-как отодвинувшись, я скатился с нее, чуть не свалившись при этом с алтаря, и, тяжело дыша, уткнулся в ее влажное от пота плечо, понимая, что у меня тоже все тело покрыто испариной. Золотистый отблеск пресловутой мази на теле Джинни потускнел, смешавшись с перламутрово-жемчужным оттенком, который покрывал меня. Мазь практически утратила свое действие — да и вообще, похоже, все зелья, которыми нас напичкали, постепенно теряли свою силу. Ну, может, кроме зелья Покорности — и то я не уверен. Впрочем, рано или поздно и его действие закончится — чаша Хаффлпафф, вкупе с кусочком души Волдеморта, конечно, усилили его действие, но не сделали его необратимым и постоянным, так что эффект постепенно пройдет. Недаром же нас так часто поили им снова и снова — срок его действия, если мне память не изменяет, не больше суток…

Кое-как отодвинувшись от Джинни, я сел, и тяжело опираясь руками о колени, мутным взглядом обвел окружающее пространство. Легкая газовая ткань занавески, казалось, несколько утратила свое свечение — теперь, по крайней мере, я мог различить даже сквозь нее слабо освещенное помещение святилища, темные силуэты Пожирателей на фоне открытых проходов, и высокую, неподвижную фигуру Лорда. В ушах у меня стоял ровный гул — следствие усиленного тока крови, однако он понемногу утихал. Чувствуя, что у меня пересохло во рту, я облизал ставшие чересчур чувствительными губы — держу пари, они припухли от бурных поцелуев, точно так же как и у Джинни. Джинни…

Я посмотрел на нее. Пока что никаких жутких изменений в девушке заметно не было — не считая общей растрепанности и несколько измученного вида — впрочем, в этом не было ничего удивительного. Мы оба, наверняка, ощущали себя выжатыми как лимон. Уж я-то точно, да и на ее счет сомневаться было глупо. Джин все еще не открывала глаз, хотя дыхание ее несколько выровнялось. Как я и думал, ее губы действительно припухли, на шее и плечах, и ниже, на груди красовались несколько красных следов характерной формы, от вида которых мои уши запылали. Хотя — я себя не помнил под действием этого проклятого зелья, где уж мне было сдерживаться! Впрочем, я хотя бы не причинил ей боли — в этом-то я был все-таки уверен. Как и в том, что шоу мы устроили более чем зрелищное. Достаточно было прислушаться к тяжелому дыханию этой шайки извращенцев-вуайеристов, именующих себя Пожирателям Смерти! К их судорожным стонам и всхлипам, наполнившим комнату, к звукам, доказывающим, что кое-кто не выдержал этого зрелища просто так…

Наконец, по-видимому, немного придя в себя после «представления», наши тюремщики зашевелились. Повинуясь движению палочки Темного Лорда, занавеска с мягким шуршанием отделилась от потолка и спланировала на пол, окружив алтарь кольцом легкой, золотисто-облачной ткани. Волдеморт что-то негромко сказал, но я не разобрал его слов, да и не старался. Кто-то в помещении зашевелился — и мне вдруг стало ужасно неловко от осознания своей наготы, хотя, видит Мерлин, я никогда не стеснялся своего тела. Я потянулся к изголовью алтаря за мантиями, накинул белую на распростертое тело Джинни, а темную, расправив, набросил на свои колени, укрывшись хотя бы до пояса. Девушка открыла глаза и внимательно посмотрела на меня. Лихорадочная страсть ушла из ее взгляда, и теперь в нем все отчетливее занимался огонек страха.

Сам затруднялся сказать, что именно я сейчас испытывал. Удовлетворение? Несомненно — но это совсем не походило на то счастливое умиротворение, которое я испытывал раньше после того, как мы с Джинни занимались любовью. На сей раз ощущение было чисто физическим. Что я чувствовал в душе: стыд, смущение, страх? Наверное, да, и даже гораздо больше, но… Чувства казались каким-то далекими, словно отделенными от сознания и рассудка. А вот мое сознательное «я» охватила тяжелая, отупляющая усталость и апатия. Все. Ритуал состоялся. А это, в первую очередь, означало то, что мы лишились даже той иллюзорной защиты, которую давало нам ожидание этого. Уж моей-то неприкосновенности точно конец. Я не кривил душой, когда говорил Лавуазье, что прекрасно понимаю: в те сутки, что последуют за ритуалом, меня не ждет ничего хорошего. Ради того, чтобы пролить мою кровь, лорду нужно исключительно мое тело, причем совершенно не обязательно — здоровое. Главное, чтобы в нем еще хоть чуть теплилась жизнь — а рассудок, самочувствие и прочее — это ничуть не важно. Вот Джинни, конечно, все еще нужна Лорду — но, Салазар побери, как раз она сейчас в наибольшей опасности из всех! Если мы по-быстрому не вытащим ее отсюда, будет поздно! И где только носит этих горе-спасателей?

Словно в ответ на мои мысли в одном из коридоров послышался громкий и быстрый топот, и через минуту в святилище буквально влетел невысокий светловолосый паренек в кое-как надетой, сбившейся невообразимым образом мантии, и, плюс ко всему, он был даже без маски! Да уж, настолько несуразного Пожирателя лично я, пожалуй, видел впервые. Палочки у него в руках не было — кажется, у него ее вообще не было, — да и по всему виду этого чуда в перьях можно было сказать, что «оно» пребывает в полнейшей панике.

— Мой Лорд! — выкрикнул он, совершенно неэстетично бухаясь перед Волдемортом на колени и неловко тыркнувшись носом и губами в край его мантии. — М-м-мой лорд, на нас напали!

— Что? — очевидно, не веря своим ушам, переспросил Лорд. — Что ты несешь, кретин, как это — напали? Кто? Кто посмел?

— Эт-то… Это авроры, м-мой Лорд! И д-другие, из этого… Ордена Феникса!. М-мой Лорд, вы… Вам лучше быть там! С ними Поттер! И… И Дамблдор!

Pov Гарри Поттера

Всю дорогу до Хогсмида, которую, к слову сказать, мы с Роном проделали в компании Дамблдора, меня мучили недобрые предчувствия. Сначала я еще пытался убедить себя, что мне все чудится, или что, возможно, я просто все-таки улавливаю отголоски чувств Волдеморта, который наверняка радуется скорому исполнению своего плана. Однако это было всего лишь самоуспокоением, и мало помогало. Помимо всего прочего, я прекрасно знал, что контакт с разумом этого чудовища сейчас практически полностью исключен благодаря зелью ментальной блокировки, которым меня еще с утра напоил Снейп. Да я и не испытывал ничего похожего за злобное предвкушение, присущее Темному Лорду — лишь свой собственный страх перед битвой, который тщательно (и тщетно!) старался побороть. Пугала, на самом деле, не столько перспектива еще раз схлестнуться с Пожирателями, сколько осознание того, что у Лорда руки развязаны, тогда как мы всерьез на него нападать не можем. Нет, конечно, Дамблдор сказал, что в случае крайней необходимости, можно и убить Волдмеорта (как будто это так просто сделать!) — но все, кто был посвящен в тайну его бессмертия, знали, чем это грозит. Никто не хотел дрожать от страха перед его возвращением еще тринадцать лет — или больше…