— Ну, вот и первое доказательство здешней магической нестабильности, — ровно проговорил я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал от волнения. Гарри посмотрел на меня со смесью испуга и тревоги.

— Если даже Люмос работает через пень-колоду, то что будет с более сложной магией? — спросил он. Я сглотнул.

— Боюсь, лучше не проверять…

— Смотри!

Во двор стремительной походкой вошел Дамблдор. Директор был сосредоточен и очень обеспокоен. По пятам за ним следовали МакГонагалл и Снейп, тоже встревоженные, с озабоченными лицами и палочками наизготовку. За Снейпом, на порядочном расстоянии следовали Грег и Тео, Уизли, красный, как помидор, с все еще зелеными волосами, держался поодаль, а Томас и Финниган шли рядом, успокаивающе похлопывая его по плечам. Дамблдор нетерпеливо обернулся к ним и что-то спросил. Наши сокурсники дружно закивали, а Уизли, ткнув пальцем в сторону двери, оживленно что-то залопотал. Не дослушав, директор подошел вплотную к арке, и, вытащив палочку, постучал ею по стене — с нашей стороны казалось, что по стеклу. Потом, снова убрав ее, Дамблдор принялся ощупывать стену пальцами, что-то бормоча, и почти прижимаясь к ней лицом.

Мы с Поттером с надеждой переглянулись. Если уж Дамблдор взялся, то, наверное, придумает, как нас вытащить. Однако по мере того, как он продолжал осмотр, лицо директора мрачнело, и наши надежды таяли. Наконец, с глубоким безнадежным вздохом, директор повернулся к столпившимся за его спиной ученикам и двум деканам, и что-то сказал. Мы не слышали ни звука, однако увидели, как смертельно побледнел Снейп, а МакГонагалл, охнув, закрыла лицо руками. Но наибольший сюрприз преподнес Рональд Уизли — он позеленел, став одного цвета со своими волосами, и грохнулся в обморок. На лицах всех собравшихся были шок и неверие.

Не сговариваясь, мы с Гарри вскочили, и, подбежав к прозрачной стене, застучали в нее руками, ногами, чем придется.

— Эй! Эй, мы все еще здесь! Вытащите нас отсюда! — я не отдавал себе отчета в том, что из нас выкрикивал все это, может статься, что оба. Однако все наши усилия были тщетны — они слышали нас не лучше, чем мы — их.

Наколдовав носилки, директор при помощи левитационного заклинания переложил на них Рона, и, указав на Томаса и Финнигана, что-то сказал — видимо, попросил отнести его в больничное крыло. Грег и Тео, бросая полные ужаса и печали взгляды на башню, уплелись следом, так что во внутреннем дворике остались только учителя.

Дамблдор, еще что-то сказав, обернулся, и посмотрел на Башню — одновременно с разочарованием и бесконечной грустью, но и, как мне показалось, с затаенной надеждой. Взгляд директора заскользил от арки выше, по стене, и, наверное, вплоть до стеклянного купола. Он еще что-то сказал, не отрывая взгляда оттуда, а потом отвернулся, и, взяв за плечо МакГонагалл так, словно хотел поддержать, медленно повел ее назад, к выходу. Я просто не верил — они что, бросили нас здесь? Нет, не может быть!

Северус, бледный, как полотно, приблизился к арке. Гарри, пнув ее еще пару раз, сполз по стене рядом, и то ли плакал, то ли просто сидел, уткнувшись головой в колени, а я все еще стоял, глядя на крестного, который осмотрел арку, словно еще не веря в то, что видел. Еще никогда, никогда за всю жизнь, я не видел Снейпа таким. Он медленно вынул что-то из кармана, и, положив на руку, ладонью прижал это к стене, беззвучно шевеля губами. Через прозрачную поверхность я различил свою фамильную печать (убью Грега, с одной стороны, а с другой, у Северуса будет поцелее), и, протянув свою ладонь, приложил ее к тому же месту, где лежала рука крестного. Под пальцами появилось знакомое покалывание, и я чуть не вскрикнул, а в следующий момент ощутил в своей руке холод металла. Кольцо, пройдя сквозь стену, легло мне в ладонь, однако руку Северуса стена не пропустила. Я, вздохнув, надел кольцо на место, и снова уставился в удивленные, но все еще полные боли черные глаза. А что если…?

— «Северус! Северус, прошу тебя! Ну если кто и может услышать меня из этого забытого всеми богами места, то это такой мастер леглименции, как ты! Северус, пожалуйста! Ты слышишь меня? Я здесь! Я живой, и Поттер тоже! Прошу, услышь меня!» — я думал изо всех сил, концентрируя всю свою ментальную силу на том, чтобы передать мои мысли крестному, и наградой мне стало облегчение на его лице. Снейп на минуту закрыл глаза, словно пытаясь взять себя в руки, а когда открыл, на его лице сквозь тревогу и отчаяние, проступила тень надежды.

— «Драко…» — его мысленный голос казался далеким и неясным, но он был — я знал, что это он!

— «Я здесь, крестный!»

— «Послушай меня… Мы не можем помочь вам — с нашей стороны нет никакой возможности. Вас привело туда редчайшее сочетание магических сил… Повторить его — не в нашей власти. Но если и есть надежда для вас двоих спастись, она не снаружи. Она в вас самих. Ты слышишь меня?!

— «Я слышу, Северус… Но я не понимаю. Как это — надежда в нас самих? Что нам делать?»

— «Искать способ выбраться. Если кто-то и может, то только вы сами, Драко… — в глазах крестного все еще была боль пополам с тревогой. Он помолчал, и я уже думал, что связь оборвалась, но нет. — «Берегите себя… Оба.»

— «Ладно». — Я кивнул, забыв, что он не может меня видеть. Снейп через силу ободряюще улыбнулся мне, и, отвернувшись, быстрыми шагами отправился следом за Дамблдором и МакГонагалл.

Я обернулся к Поттеру. Мы снова остались одни в прОклятой Башне…

Pov Гарри Поттера

Я сидел, закрыв глаза, и тщетно пытаясь убедить себя в том, что еще не все потеряно. Я так верил в то, что Дамблдор освободит нас! В то, что директор мог нас бросить на произвол судьбы, верить хотелось не больше, чем в то, что эта чертова Башня станет для нас могилой! Неужели ему опять приспичило устроить мне «испытание»? Я когда-то жаловался на спокойную жизнь, и на то, что мне не дали поучаствовать в приключении в конце прошлого курса? У меня было помрачение рассудка, не иначе! Верните меня в спокойную рутинную жизнь!!! Хотя, с другой стороны, не бывает безвыходных ситуаций. Может статься, из этого действительно выйдет неплохое приключение? Вот только разделить его придется не с Роном и Гермионой, а с Малфоем…

Вскинув глаза, я посмотрел на своего товарища по несчастью. Малфой все еще стоял у арки, глядя вслед Снейпу, и, кажется, что-то обдумывал. Я отвернулся, но не мог избавиться от ощущения неправильности, растущего во мне. Я ведь заслонил его от удара, не так ли? Аэрос Сфаэро Мортис — сильнейший воздушный удар, заклинание на грани убийства, оно действительно размазало бы Малфоя по стенке, и даже защита «Протего» не помогла бы — воздух расплющил бы парня вместе с щитом. Фактически, я спас ему жизнь — так почему я все еще ощущаю тревогу за него? Почему я ЧУВСТВУЮ его, его присутствие, жизненную силу, какую-то общность с ним? Ведь мой долг выплачен, я избавился от него!

Я грустно усмехнулся. А может, дело как раз в том, что я просто НЕ ХОТЕЛ от него избавляться? В том, что этот долг создавал мне иллюзию того, чего мне так не хватало эти месяцы — иллюзию дружбы? Может быть, я как раз и смог пережить отчуждение своих друзей из-за того, что имел возможность делать вид, что не просто ВЫНУЖДЕН общаться с Драко, а делаю это по собственному желанию? Благодаря «чувству долга», тревоге за него и переживаниям, это было не так-то и сложно — убедить себя, что чувства искренни, и обусловлены не долгом и магией, а симпатией.

Ну, зато теперь я смогу перестать каждый день обязательно видеться с ним, мне не обязательно будет с ним общаться, и Рон, наконец, перестанет на меня дуться. Ведь Рон — мой лучший друг, и мы снова станем близки, как раньше… Почему даже в мыслях это звучало жалко, фальшиво и неубедительно? Может, потому что мне казалось неправильным, что Рону непременно надо, чтобы я пошел на уступки, и изменился ради него, отказался от чего-то, тогда как Малфой — Малфой!!! — общался со мной довольно охотно, ничего не требуя взамен? Я впервые задался вопросом — а зачем это ему? Со мной-то все понятно, я связан был чувством долга, а вот зачем Малфой-то мне помогал? А эта его фраза, сказанная в самом начале «Я думал, мне придется неделю тебя убеждать, а потом еще две — самому за тобой бегать и на глаза показываться, чтобы ты с катушек не съехал»? Какая ему-то разница, съеду я с катушек или нет? Он, который шесть лет меня ненавидел! Ну хорошо, не шесть, а пять, но все равно — почему он заботился обо мне?