Странным образом как раз этим утром я перестал «чувствовать» Драко, к чему успел слегка привыкнуть за прошедшую пару недель. Это было необычное ощущение, но вскоре я понял, что мне не мерещилось в день выписки — я действительно при желании мог определить местонахождение Малфоя, а при очень большом желании — даже сказать, чем он занимается, и в каком сам состоянии. Но теперь я не мог нащупать его, как ни старался.
Сам не знаю, как я досидел до конца завтрака, и присоединился к ребятам, собирающимся в Хогсмид. Мы с Блейз собирались днем погулять вдвоем, но дойти до деревеньки намеревались порознь, и только там встретиться у «Трех Метел». Мое сердце кольнуло недоброе предчувствие, когда я краем глаза заметил, как Рон, бывший эти дни не самой популярной персоной даже у нас в Гриффиндоре, утопал вперед. Его волосы уже недели с полторы как приобрели обычный цвет, однако терпимости по отношению к Малфою это ему не добавило. Как ни странно, но большая часть факультета встала в этом противостоянии на мою сторону, чего я, в общем-то, не ожидал. Наверное, в этом отчасти была заслуга слизеринцев, благодаря которым история наших с Драко приключений в Башне Восхода стала достоянием общественности, и Джинни с Гермионой, которые подтвердили ее подлинность. А может, роль сыграли и Дин с Симусом, которые обронили на факультете пару намеков о том, как именно прошла дуэль, а в частности, о том, насколько честным и благородно исполненным было последнее заклятие Рона. Как ни странно, слизеринцы об этом мертво молчали, так что за пределы Гриффиндора эти сведения не вышли, однако на самом факультете Рон столкнулся если не с бойкотом, то с чем-то очень похожим на него. Его слушались, как старосту, ему передавали сообщения и домашнее задание, если он пропускал уроки, с ним разговаривали на квиддчином поле, и даже не обращались просто «вратарь», как в свое время поступали игроки со мной, когда я провинился на первом курсе. Однако сверх всего упомянутого Рон натыкался на сплошную ледяную стену, на которую раньше я, признаться, считал способными только слизеринцев.
Выйдя на улицу, я каким-то шестым чувством осознал, что планы срываются, едва увидел странный, насквозь пропитанный магией снежный буран у озера, и беспорядочно бьющие в его сердце молнии — молнии, среди зимы! Не сговариваясь, мы опрометью бросились туда. Мелькнувшие сквозь метель рыжие волосы Рона заставили меня похолодеть, а когда сквозь мимолетный просвет я разглядел тонкую фигурку, в которой только по зеленому подбою форменного плаща и светлым, почти сливающимся со снегом волосам, которые трепал ветер, узнал Малфоя, понял, что дело совсем плохо. Правда, вид решительной и разгневанной Блейз внушил некоторую надежду, что она хотя бы знает, что нужно делать — маловероятно, но вдруг что-то подобное уже случалось? Когда, завидев нашу компанию, она изо всех сил отпихнула к нам Рона, я даже чуть испугался за него — с такой силой он отлетел назад. Впрочем, не было никаких сомнений, что в происходящем есть и доля его вины, иначе, его б тут не было.
Оставив приятеля на милость гриффиндорцев, я подбежал к Блейз, и, обхватив ее за талию, попытался увести подальше от опасного места. Но она почти и не пошевелилась, только потребовала, чтобы Рона увели подальше, и озвучила то, о чем я уже и сам догадывался — Драко потерял контроль над Родовой Силой, потрясенный вестью о смерти отца.
До сих пор я видел лишь положительные стороны Родовой Магии — даже несмотря на усиленное ею чувство Долга, которое, в принципе, не принесло мне ничего дурного. Даже вынужденное общение с Малфоем, на деле оказалось не таким уж неприятным, не говоря уже о том, что оно весьма способствовало развитию моих отношений с Блейз. Теперь же, наблюдая за смертоносной белой круговертью снега, ветра и магии, окутавшей Драко, и с ужасом понимая, что каждый удар молнии все ближе к нему — еще пара минут, и последний разряд грозит испепелить его самого, — я уже совсем не был уверен, что эта сила все еще кажется мне привлекательной. Несмотря на то, что Малфой и Дамблдор за эти недели успели объяснить мне мое «ведомое» положение, это не избавляло меня от таких вот пугающих проявлений.
Идея «вырубить» Малфоя мне не показалась особенно блестящей, но действовать надо было быстро, и я решился сразу. Прикрыв Блейз своим плащом, на который еще в начале года Дамблдор самолично наложил кучу защитных чар — от Авады, конечно, не прикроет, но простенький Ступефай рассеять сможет, — я пополз вперед, не обращая внимания на снег, забивающийся в рукава школьного свитера и под воротник. Темная фигурка Малфоя выделялась даже сквозь бешенную белую метель, и я кое-как умудрился подобраться к ней вплотную, и, вскочив на ноги, со всего размаху засветил ему кулаком в висок. Малфой, даже не охнув, лишь дернулся, и рухнул на меня, так стремительно, что я едва успел его подхватить.
Дальнейшее я помнил смутно — все смешалось в голове, и я только осознавал, что бегу к замку следом за Гойлом, который несет Малфоя на руках так же легко, как на третьем курсе Хагрид, после той истории с гиппогрифом. Так же, словно сквозь вату до меня доносился голос Снейпа, который ухитрялся одновременно отдавать какие-то распоряжения слизеринцам, поторапливать Гойла и шипеть совсем уж неразборчивые ругательства, и другой голос — тоже знакомый, вроде бы, голос Дамблдора — уговаривающий не волноваться уже Снейпа. Потом — белые больничные кровати, огромные окна, и встревоженный, торопливый голос мадам Помфри «Кладите его сюда, мистер Гойл. А теперь, прошу всех очистить помещение! Мне необходимо срочно заняться пациентом!».
Кажется, Дамблдор что-то еще сказал ей, потому что, когда я уже был у дверей, мне на плечо легла его рука, и Директор тихо попросил меня остаться. Мадам Помфри не возражала, только попросила меня сесть рядом с Драко, и взять его за руку. Вот так я и сидел уже битый час, пока медсестра суетилась вокруг, растирая виски и попеременно ладони Малфоя, (естественно, мне приходилось в эти моменты отпускать его руку). Чуть ли не каждые пять минут она вливала в приоткрытый рот Драко какие-то зелья, и помогала ему глотать, чуть массируя горло юноши. А я едва сдерживал дрожь. Малфой казался безвольной куклой, с которой настырные дети решили поиграть в доктора. Как ни старалась мадам Помфри, я не видел особенных улучшений — он оставался бледным, как простыни на кровати, припухшие и прокушенные до крови в нескольких местах, губы его посинели, а дыхание оставалось едва слышным. Еще никогда я не испытывал подобного страха за кого-то, даже когда увидел в том сне-видении на пятом курсе, как Найгана напала на мистера Уизли. Тогда сам сон длился не более пяти минут, а потом, хоть и сходя с ума от беспокойства, и терзаясь чувством вины, я все-таки был вдали от пострадавшего, и среди друзей, мы поддерживали друг друга. И Сириус был рядом, его молчаливая поддержка тоже значила очень и очень много, теперь я понимал это куда лучше, чем тогда. А сейчас, видя перед собой застывшее, точно маска, лицо Драко, я с трудом сдерживал дрожь. А вдруг у мадам Помфри ничего не получится? Ведь это не болезнь, не ранение и не что-то такое, что можно запросто вылечить — это Родовая Магия, потрясение, шок и горе. Разве могут с этим хоть что-то поделать какие-то чары, зелья и притирания?
«Только не умирай, Малфой, слышишь? Не смей умирать! Держись, змей слизеринский, не смей оставлять нас всех!» — повторял я мысленно снова и снова, понятия не имея, будет ли от этого хоть какой-то толк. Мне казалось, что прошла уже целая вечность, а ничего не меняется. Я закрыл глаза, продолжая мысленно звать Малфоя, и опустил раскалывающуюся от усталости и напряжения голову на край кровати.
Наверное, я задремал, потому что рука, опустившаяся на мое плечо, и тихий голос Блейз: «Гарри!» — стали для меня неожиданностью. В палате царил полумрак, несмотря на то, что было только время обеда — погода окончательно испортилась и тяжелая серая пелена заволокла небо. На улице опять повалил снег, да такой, что за окнами невозможно было разглядеть хоть что-то, кроме бесконечного множества летящих снежных хлопьев. Я заморгал, выпрямляясь, и с удивлением увидел, что Малфой, все еще полностью одетый, выглядит теперь куда лучше — его лицо порозовело, следы укусов с губ исчезли, синяк прошел, а его дыхание — глубокое и ровное — это просто дыхание спящего человека.
