Смеется он над ним что ли? Чем тут поможешь-то? Но мастер Кнар не смеялся, похоже, он и правда хотел Нарайну добра.
— Обещай, что больше на Плешь не пойдешь. Это опасно, Нар. Ты можешь погибнуть, а ради чего?
— Обещаю, — сказал Нарайн. Если так важно, он скажет все, что от него требуется. Лишь бы Фардаи в самом деле был на его стороне. — Чем вы можете мне помочь?
— Один молодчик из охраны Зверинца кое-чем мне обязан. Он распоряжается всем в тюремном дворе, казенные землекопы-могильщики тоже подчиняются ему. Спросишь ласатрина Улли Вёта, наймешься могильщиком, а будет артачиться — скажешь, что я просил. Тогда сможешь похоронить отца, сам.
Глава 21
Жизнь в Орбине кипит круглые сутки, не стихая даже самой глухой ночью. Но это там, в старом городе, где театр и библиотека, где вокруг рыночной площади сгрудились питейные заведения, харчевни и гостиницы. Улицы, ведущие к ним, всегда многолюдны: богатые орбинцы любят развлечения, и далеко не каждый выбирает театр… Но это все там… а тут, в ремесленных кварталах встают спозаранку, целыми днями работают и спать ложатся вместе с солнцем, чтобы успеть выспаться и завтра начать новый трудовой день.
Нарайн шел по пустынным переулкам, закинув на плечо свою торбу, изрядно растолстевшую от свернутого плаща. Ночью без плаща в одной хлопковой тунике было прохладно, но лучше так, чем вызвать подозрение у какого-нибудь случайного встречного, как сказала та девчонка, Илария. Он решил послушать ее совета.
Как только славный мастер Фардаи с подмастерьями снарядили повозку и отбыли в горы, Нарайн начал готовиться к побегу: как следует изучил дом, проверил, скрипят ли двери и можно ли в случае чего выбраться через окно, разобрался, какая из ближайших улиц ведет в старый город, а какая — к воротам за стену. Втихаря наведался в кладовую и прихватил там немного хлеба и сыра. Обворовывать своих благодетелей он не собирался: честно положил на полку три элу из оставшихся семи.
Еще Нарайн надеялся вернуть свою одежду, но спрашивать казалось неосторожным — вдруг поймут, что он затевает? А найти ее самому никак не получалось. Но когда он уже смирился, что так и придется уходить в старой робе, вдруг появилась Илария, серьезная, как будто изо всех сил старалась казаться взрослой.
— Вот, носи на здоровье, — сказала она и протянула стопку аккуратно сложенных вещей, чисто отстиранных, и даже отглаженных. И, пока Нарайн искренне восхищался ее работой, строго выговорила: — Только плащ-то я бы на твоем месте никому не показывала. Он поистрепался немного и некоторые пятна так и не отошли, но все равно, сразу видно, как он хорош и дорог. У нас такую одежду по большим праздникам не каждый надевает.
Оказалось, что старшая дочка мастера Фардаи на диво проницательна… а славная Мирайя очень поздно ложится спать.
Малыши давно угомонились, Лари пожелала сладких снов и закрылась в своей комнате, а она все сидела на кухне и, несмотря на скудный свет, штопала и зашивала детские одежки, напевая что-то себе под нос. Ожидая, когда она закончит, Нарайн тоже притворялся спящим и в самом деле чуть не уснул. Наконец, песня стихла, и щель между косяком и приоткрытой дверью потемнела. Нарайн выждал еще какое-то время, а потом тихонько выскользнул на улицу и быстрым шагом направился в сторону Зверинца, разыскивать некого Улли Вета, управителя хозяйственными делами Зверинца.
Обычно ласатрины высоки ростом и мощны, как медведи. Кого-то такого, огромного, с руками-лопатами и белесым хвостом Нарайн и представлял себе, услышав имя «Улли Вёт». На деле же Улли оказался тщедушным стариком, совершенно лысым, но с густой бородой, торчащей во все стороны. Выслушав просьбу, этот бородач подумал, пожевал губами и наконец сказал:
— А ты, златокудрый, сталбыть сынком миротворцу-то, бедняге, приходишься?
Нарайн вздрогнул. Ничего такого он о себе не говорил… хотя Улли этот должен был оказаться полным дураком, чтобы и без подсказки не додуматься.
— Да не трясись ты! — Улли по-дружески приложил по плечу. — Не выдам. Я мастеру Фардаи крепко обязан. Да и папка твой мужик дельный был, у нас таких уважают. Так что меня ты можешь не опасаться. А вот за других-то землекопов не скажу… они — народец мутный: есть, конечно, парни добрые, но есть и такие, что родную мать за горсть медных пайров продадут. Так что, мальчик, сам понимаешь: не могу я тебя к ним в команду поставить.
Если он надеялся, что после этих слов Нарайн отчается и уйдет, то напрасно.
— Что же, вообще ничего сделать нельзя? — спросил он, — Кто готов болтать за деньги, наверное, и молчание свое тоже продаст?
— Ха! Ха-ха! — старик хохотнул на это его предложение, грозя пальцем. — А ты, малец, не промах. Если так все повернуть, то может и выгорит дельце… И сколько заплатишь, златокудрый?
Об оплате Нарайн, надо признать, сразу не задумался: с чего бы это Орсу вдруг понадобилось заботиться о деньгах? Даже беда последних дней его все еще ничему не научила… раздавал серебро направо и налево, не считая, не думая о его истинной ценности. Теперь вот сунулся в кошелек, а там всего четыре элу только и осталось.
— Маловато будет, — разочарованно скривился Улли.
Да, мало. Нарайн и сам это понимал: его тайна стоит куда дороже. Припомнил, что раз пришлось убегать с рынка, и он швырнул кошелек в торбу незавязанным. Тогда вроде бы пара монеток выкатилась, а собирать некогда было. Может, они до сих пор так на дне и валяются? Развязал мешок, и начал выкладывать свое имущество: флягу с водой, хлеб и сыр в чистом полотенце, огниво, новенькую сестрину ленту и, наконец, свой плащ из верблюжьей шерсти, который показался Иларии таким приметным.
Что же, запомнил он верно: три монетки в самом деле отыскались на дне опустевшего мешка.
— Семь, конечно, лучше трех, но… — Улли снова пожевал губами, делая вид, что очень хочет помочь, только не может придумать, как. Потом вдруг остановился, в глазах блеснул интерес. — Погоди-ка, а это что у тебя? Накидка? Покажи.
Нарайн подал плащ. Старик долго щупал материю, поверял качество швов, разглаживал вышивку на рукавах. Потом развернул и набросил на плечи.
— Хороша накидочка! — похвалил он, кутаясь в мягкую и плотную шерстяную ткань. — Как раз для старых-то костей. Если отдашь вдобавок к серебрушкам, то, пожалуй, сговоримся.
Отдавать вещь, которая напоминала о прежней жизни, счастливых днях и вообще о том, кто он такой есть — Нарайн Орс, наследник четвертого рода Орбина, а не какой-то бродяга — не хотелось. Но… что такое плащ, пусть даже дорогой, привезенный из-за гор специально ему в подарок? Тряпка, просто тряпка. Тряпка не стоит его любви к отцу и долга перед ним. Тем более что на дворе почти лето, до осени можно прожить и без плаща.
— Бери, — согласился он.
— Вот и правильно, — закивал Улли, сам скоренько сворачивая приобретение. — А с шельмецами этими я все улажу, можешь не сомневаться, златокудрый.
А в чем сомневаться? Нарайн уже и так давно понял, кто тут первый шельмец, но какая разница? Отец предстанет перед Творящими с веткой кипариса в руках, это — главное. Боги увидят, что те, кто остался в этом мире, любят Озавира Орса и благодарят за все, сделанное им при жизни. А верит ли сам Нарайн в богов или нет — разве это важно?
— Когда приходить? — спросил он напоследок.
Но Улли, казалось, уже потерял к нему интерес.
— Завтра, мальчик, — отрешенно ответил он. — Твоего висельника закопают завтра. Будь здесь на рассвете, да смотри, не опоздай. Дожидаться тебя никто не станет.
До рассвета следующего дня оставались почти сутки. Что ж, бродяжничать и скрываться в городе, полном соглядатаев-блюстителей и карательных разъездов он за последнее время наловчиться успел: день пробродил по самым людным улицам, а к ночи решил проведать родной дом. Приближался осторожно, скрываясь в зарослях сада, поэтому сразу заметил, что у дома по-прежнему слишком много городской стражи. Значит, несмотря на казнь отца, его до сих пор ждет засада. Но это не важно, пусть себе ждут. Нарайн пришел за погребальной ветвью, и без нее уходить был не намерен. У самого дома, прямо за окнами отцовского кабинета, рос старый кипарис. Под ним он играл в детстве, надеясь, что отец отвлечется от работы, и найдет время для него; его стройную крону видел в те редкие разы, когда заходил в кабинет сам. Именно с этого кипариса ему и нужна была веточка.
