— Должно быть, чудное место — этот ваш Орбин, — перебил его мальчишка. Он по-прежнему недоверчиво ухмылялся, но уже было заметно, как заинтересован. Только вид делает, что ему, мол, все эти чужеземные штучки не нужны.

— Да, чудесное, — Озавир улыбнулся, — У нас есть те, кто очищает воду и плавит металл, кто красит в яркие цвета ткани и кожу, варит мыло. И лечит людей.

Он замолчал. Но мальчишка тут же вскинул взгляд в ожидании продолжения. Он, наверное, сам не знал, сколько в том взгляде было надежды.

— Конечно, врать не стану, и у нас люди умирают от болезней. И тебя даже маги вряд ли сделают таким, как Горан. Но ты сам мог бы лечить себя, других. Да что угодно! Даже играть в снежки. И побеждать. — Озавир весело усмехнулся, — Тем более, чтобы планировать победы сильным и здоровым быть не нужно.

Мальчишка мотнул головой и упорно продолжил спорить:

— Все равно это сказки. Орбин — вон как далеко. Да и ты скоро домой вернешься. Как же я буду учиться?

— По книгам… — сказал — и сразу понял: откуда в такой глуши книги? Сам кнез читает с трудом, а Ярмил, ненужный и незаметный, наверняка вообще не умеет. — Я научу тебя читать по-орбински, хочешь? И книг пришлю.

— А когда научишь? Прямо сейчас?

Хочешь победить врага — воспитай его сына — так гласит древняя мудрость. Что ж, похоже у Озавира это может получиться.

— Так что? — в нетерпении переспросил Ярмил.

— Конечно, давай начнем прямо сейчас. Идем?

Схватка на льду была в самом разгаре, несколько потешных бойцов уже размазали границы пепельного круга и были изгнаны на берег. Несмотря на потери, кезич Горан со своим маленьким отрядом все яростнее наседал на снежную крепость. Но его старшего брата больше не заботило, победит он или нет.

Глава 1

Гайяри проехал во двор конюшен и спешился. Несколько мальчишек тут же оказались рядом, наперебой предлагая услуги славному господину из старшего рода, но он лишь отмахнулся. Доверять Задиру чужим рукам — этого только не хватало. Сам расседлал, сам хорошенько растер и завел в стойло, расплатившись со старшим конюхом. Ничего, что с начала игр конюшни переполнены — для его серого красавца всегда найдется лучшее место, чистая вода, овес и соленая краюха — недаром же он платил вдвое, и не медью, а серебром.

Устроив любимого скакуна, Гайяри вышел во двор и мимо приземистых конюшен направился прямо к громаде Большой арены Орбина. В оружейной галерее под трибунами звенели клинки, лязгали доспехи, перекликались занятые разминкой бойцы. Но стоило там появиться, и все мигом стихло. Невольники арены — ученики и наставники боевой школы — побросали оружие, замерли, уставившись себе под ноги. Чужаки не спешили кланяться, напротив, во все глаза принялись разглядывать златокудрого — одного из тех непобедимых, с кем сегодня предстоит сражаться. Обычное дело. Гайяри даже оборачиваться на них не стал. Где-то здесь, скорее всего, разогревается перед поединком и его нынешний соперник, но что за смысл искать и угадывать? Придет время — любой будет побежден, как и все до него.

Навстречу вышел сам Иртан Гнутый Меч, совладелец школы и устроитель игр — коренастый, нестарый еще мужчина, как всегда наряженный не к месту пышно и дорого: в узорчатый атлас и тонкую шерсть. Изрезанное шрамами лицо расплылось в улыбке, показавшей недостаток двух передних зубов.

— Приветствую тебя, славный, — сказал он и тоже поклонился, но не как раб, вперив взгяд в землю, а глядя в глаза как равный равному.

Иртан сумел подняться от невольника арены до хозяина игр, и свободу, по слухам, заслужил тем, что погнувшимся в бою мечом одолел орбинита старшей крови. Впрочем, и сам он, светло-русый, синеглазый, с породистыми чертами, которые ни шрамы, ни выбитые зубы не могли обезобразить окончательно, скорее всего, был орбинитом не меньше, чем наполовину — не иначе кто-то из славных продал в школу своего ублюдка. Шрам на пробитой ноздре потерялся среди старых боевых отметин, но невольничью серьгу Иртан носил по-прежнему, правда, теперь в ухе — гордился, наверное… хотя чем тут гордиться?

Гайяри слегка кивнул в ответ: кланяться полукровке-вольноотпущеннику, пусть и удостоенному гражданства, слишком много чести. Иртан не оскорбился, вроде бы даже не заметил.

— Все готово, как ты любишь: горячая вода, чистое полотенце, твой доспех, гребень и ленты. И охрана: никто тебя не потревожит. Собирайся спокойно — все ставят на твою победу.

— Не бойся, Иртан, не разорю, — усмехнулся Гайяри. — Златокудрый демон не проигрывает.

И, не сбавляя шага, прошел дальше по галерее, мимо личных и рабочих комнат устроителя, мимо фонтана, где бойцы умывались после тренировок, мимо темного прохода вглубь под трибуны, к архиву игр, кельям рабов арены, складам разной утвари и еще целому лабиринту помещений. В самом конце галереи его встретили двое немолодых уже бойцов-невольников из тех, что выжили, но больше не сражались — охрана школы.

Просторное помещение за их спинами, с проемом в стене, забранным решеткой, звалось «господскими покоями». Там обычно готовились к выходу на арену бойцы-орбиниты. На трибунах зрители свистели, кричали и топали, приветствуя очередных поединщиков, но сюда шум почти не доносился. И хорошо: ритуал подготовки к бою требовал тишины и сосредоточения. На одном из стоящих вдоль стены ларей Гайяри нашел кувшин с водой, медный таз. Убедившись, что вода не остыла, он разделся и начал тщательно смывать с себя дорожную пыль. «Собрался в бой — готовься к смерти» — так его учили, а чумазым умирать негоже. Боли и смерти Гайяри не боялся, попросту не верил, что такое может с ним случиться, но умывание перед поединком — тепло и плеск воды, звон меди, холодок сквозняка на влажном теле — приносило особенную, обостренную радость бытия, чувство жизни и силы. Покончив с умыванием, он насухо вытерся и взялся за доспех.

Еще до потрясения лучшие воины старшей расы, желая помериться силой и мастерством, вручали жизнь Творящим — выходили на бой нагими, доверяясь только своей выучке и полученному от богов дару. Теперь, когда магия ушла из Орбина, вместо дара златокудрые бойцы брали клинки и сражались не между собой, а с любым противником, готовым бросить вызов, поставить на кон жизнь. Но разве это повод менять освященные веками обычаи? Гайяри, как и его древние предки, хотел почтить Творящих за благодать, которую в себе чувствовал, поэтому единственное, что он все же себе позволил — это кожаный пояс с приклепанными по краю стальными пластинами поверх набедренной повязки: очень уж не хотел по глупой случайности доживать жизнь евнухом.

Застегнув и проверив пояс, он снял свою обычную голубую ленту, расчесал волосы и туго перевязал другой — алой, траурной. Теперь он был готов. Осталось только вдохнуть, закрыть глаза и представить…

…горячий песок под босыми ступнями, знакомый рельеф рукоятей в ладонях, тяжесть клинков, приветственный гул трибун — и дрожь возбуждения потекла по телу, отсекая волнение и суету. Вот сейчас темная огненная сила наполнит кровь, упругими ударами смоет остатки слабости и сделает его непобедимым. Гайяри любил все это: страх, перетекающий в предвкушение, чистый, расчетливый азарт боя, миг победы — и власть! Безграничную власть над жизнью противника, над помыслами тысяч орбинцев, от славнейших патриархов до бродяг и попрошаек, восторженно кричащих с трибун. Любил самозабвенно, без оглядки на честь или риск, потому что знал, чувствовал — именно в этом его истинная судьба. Быть может, кто-то думает, что златокудрый демон готов драться, пока за ним сила и успех, и сникнет сразу, как только станет по-настоящему туго? Напрасно. Ни убийство, ни смерть — ничто его не остановит.

Негромкие шаги заставили Гайяри прерваться и оглянуться. Как всегда Иртан явился сам и как всегда произнес только одну фразу:

— Пора, славный, — и, дождавшись ответного кивка, повел его через галерею и темный лабиринт коридоров.

И вот он, ослепительно-солнечный круг арены. И переполненные зрителями трибуны — теперь они кричат от нетерпения, свистят и топают ради него. Славные орбиниты, их слуги и рабы желают видеть, как он сразится и победит. А пламя уже течет по венам, сила бугрит мускулы, время покорно льнет к рукам, лижет разгоряченное тело прохладным языком летнего ветра. В одной руке — узкий прямой меч, в другой — кинжал-мечелом… и ни страха, ни злобы, ни сожалений. Пора.