— Работу? Думаешь, так это выглядит? Ты предлагал открыть Пряный путь умгарам и берготам, и еще тогда многие думали: почему? Зачем ему это? И тут выясняется, что вы с будущим кнезом Умгарии чуть ли не лучшие друзья — вот как это выглядит на самом деле.

Озавир слушал молча, глядя в стену, только иногда согласно кивал, мол, понимаю, так и есть, а когда Айсинар закончил, ответил:

— Но на самом деле это именно работа. И если бы вы не вмешались со своими высосанными из пальца обвинениями — я бы ее доделал на пользу всем. Главное — Орбину не пришлось бы воевать.

Говорил Озавир устало, почти обреченно, без надежды, что его услышат. Каково-то ему оправдываться, особенно если и в самом деле убежден, что ни в чем не виновен. И если так — ясно, почему на суде молчит. Будь на его месте, Айсинар скорее руку бы на отсечение дал, чем стал бы публично унижаться. Но руку — да, а голову?

Озавир межу тем продолжал:

— Ярмил — старший сын Вадана, но пока не наследник…

— Да Творящие с ним, какая теперь разница? — перебил Айсинар, — Тебе не об умгарском мальчишке думать надо, а жизнь спасать…

Но тут Озавира будто подменили, оборвал, как ударил:

— Помолчи, Айсин, и послушай, раз пришел! Поймешь разницу, — и никакой усталости в голосе, только приказная четкость. — Повторяю: Ярмил — не наследник. Он горбат и слаб здоровьем, поэтому Вадан предпочитает второго сына, Горана. Но мать Ярмила в родстве с вождями четырех не самых последних племен, а у Горана сильной родовой поддержки нет. Поэтому запомни: в войне с варварами кнезич Ярмил — наш лучший союзник, если, конечно, у форума хватит мудрости с ним поладить. Юноша привязан ко мне, но гораздо сильнее он очарован Орбином, теми возможностями, которые может получить от нас пытливый ум даже при немощном теле. Сыграйте на этом, помогите ему взять власть — и вы покорите Умгарию. Каким бы ни был приговор, я не хочу, чтобы мои старания пропали, а Орбин упустил возможность упрочить свое влияние.

Айсинар выслушал без особого удивления: чего-то подобного он и ожидал. Не мог Оз предать Орбин варварам. Айсинар не был большим знатоком умгарских устоев и обычаев наследования власти, но план Озавира выглядел убедительным и обещал если не победу, то серьезное ослабление противника… Может, форуму тоже следовало внимательнее слушать и просчитывать ситуацию чуть дальше завтрашнего дня?

Вот только никому кроме самого Озавира доиграть эту партию не по силам. Не говоря уже о том, что мальчишка вряд ли доверится палачам «дорогого друга».

— Что ж, допустим. На словах все красиво, но кто это осуществит? Ты начал, тебе бы и доделать.

— Теперь ты так думаешь? Поздравляю.

На насмешку Айсинар отвечать не стал. Издевается? Пусть, имеет право. Только бы уговорить его не молчать, а защищаться.

— Выступи в суде! Все то же самое, что мне, скажи всем, публично. Меня же ты убедил, почему считаешь, что другие тебя не послушают?

— Да все знают, — Озавир почти смеялся, зло и жутковато. — Ты думаешь, славнейший Тир всерьез считает меня врагом Орбина? Или славнейший Вейз, матерый интриган? Или… кто там еще? Рут? Гор?

Он замолчал. Потом наклонился, подобрал с пола отслоившийся кусочек кирпича, покачал в ладони и щелчком пальца запустил в дальний угол камеры, провожая долгим выдохом. Если не знать, можно и не заметить, но Айсинар хорошо знал это упражнение — равновесие и покой.

— Они все знают, но им нужно убрать меня с дороги. У них есть факты, обличающие меня как изменника и заговорщика, — теперь он уже не смеялся, говорил спокойно, как о чем-то обычном и постороннем, — а у меня — только слова, что, мол, все не так, как кажется. Славный Мор — педант и формалист. Факты для него весомее слов. А принять и понять факты таковыми, какие они есть на самом деле, осознать, какую выгоду получит Орбин от моих действий, он попросту не готов.

Так и есть: если судья Мор решил, что изъятые при обыске документы доказывают вину, то любые оправдания на словах, как бы благовидно они не выглядели, только укрепят его в этой вере. Преступник изворотлив и всегда клянется, что не виноват — так он обычно говорит. Смягчить его может только раскаяние…

— Мор ждет покаяния, — Озавир словно подслушал его мысли. — Но каяться мне не в чем.

Конечно, не в чем! Разве это мыслимо — унизиться до такого?.. Мы — вершители, дети бога! Мы не просим прощения, не подстраиваемся, не слушаем советов. Проклятая гордыня. Стоило сунуть голову в лед, прежде чем подписывать прошение о суде. А теперь — разве заставишь Озавира виниться за то, что сам он возводит в доблесть?..

— Ладно… Творящие разберутся с этими умгарами. А магия? — раз начал, пусть уж отвечает за все. — Скажешь, что тоже не в чем каяться? Эта твоя книга — разве не практикум?

— Практикум… Ну хоть ты-то не строй из себя мракобеса. Что там за практики? Магии — чуть, сплошные правила безопасности и расстановки ограничений. Подумай: был бы я настоящим магом, сидел бы я тут? Как же. Я бы лучше сам к тебе в гости пожаловал, — он даже развеселился от такого предположения.

— Уверен? — Айсинар протянул руку к прозрачной стене, погладил, потом резко ударил кулаком. Звук вышел глухой и гулкий: если это и было стекло, то какое-то особенное, ни на что не похожее. Охранник, ожидавший его с той стороны, даже не шелохнулся — не услышал. — Тюрьма построена магами, наверное, для магов же? Чтобы не сбегали.

Озавир только снисходительно головой покачал.

— Айсин, ты давно в шахту спускался? А под Вечноцветущую? В сталеварных цехах был?.. или нет, ты по Пряному пути прогуляйся, сразу поймешь, удержали бы чертоги Диатрена или нет… Да это и не тюрьма даже.

— А что?

— Лаборатории. Посмотри сам: огнеупорная глина, термостойкое стекло, металл только кажется металлом. Водопровод, канализация, а во-он там в углу — вытяжка. Сейчас, правда, не тянет, завалило, наверное… Но это ничего, прочистить можно. Айсин, представь: готовые безопасные лаборатории! Сколько еще таких может быть в старых зданиях?

Это было невероятно, но он воодушевился. Говорил так увлеченно, словно забыл, где находится и почему. Айсинар слушал, все больше удивляясь, а потом только и смог, что спросить:

— Лаборатории… Оз, что ты несешь? Да тебя не сегодня-завтра повесят, а ты бредишь какими-то лабораториями?

Он замолчал, глядя все в тот же дальний угол, но потом все-таки ответил:

— А что ты мне прикажешь, отец-избранник Высокого Форума? О петле думать и мочиться под себя от страха? Мне страшно, Айсин. А бояться я не люблю, лучше уж помечтаю.

Будничный тон, спокойный голос, но Айсинара вдруг пробрало до озноба, будто бы внезапно прочистилась та самая древняя вытяжка. Ведь правда, как это должно быть страшно, день за днем — все страшнее и безнадежнее. Хотелось помочь. Но чем? Он сам посчитал обвинения достаточно весомыми, чтобы начать разбирательство, так стоит ли сейчас распускать сопли, изображая сострадание?

— Твоя книга… я почитал немного — это учебник, да?

Озавир повернулся.

— И как тебе? — Только что говорил о страхе, но любопытство — у Оза оно всегда было сильнее.

— Лет двадцать назад убил бы за такой.

— Для тебя и писал… для того тебя, для мальчишки. Попытайся сохранить его, если получится.

Глава 18

Послушным ребенком Айсинар никогда не был. Его дед, прославленный отец-блюститель, при котором даже мьярнские господа удачи сидели смирно, держал в стальном кулаке не только службу блюстителей, но и род Лен. Выпрягаться было дозволено только одному внуку. Может, потому, что отец его, конченный куцитраш, редко вынимал изо рта мундштук кальяна и почти не узнавал сына, или потому, что мать имела к свекру особые подходы, но Айсинару сходило с рук что угодно. Прогулы в семинарии, драки, битые стены и стекла, поломанная мебель, развороченные заборы… дед только извинялся и платил. А внук продолжал творить, что пожелает.

К тринадцати у Айсина уже была дурная репутация среди наставников и компания приятелей на подхвате, но этого ему было мало. Он хотел водиться со старшими, а именно с Навирином Хеэйдом, по которому, как было известно всей семинарии, давно плакал Серый замок.