Даграи Тира он потребовал к себе на следующий же день. Пока по-дружески пили вино в кабинете, славнейший отец-блюститель делал вид, что не интересовался, куда после ареста поместили Ариму Орс с детьми. Хотя это не могло быть правдой: жена Озавира ему нравилась. Айсинар отлично помнил: славнейший Даграи никогда не упускал случая заговорить с ней, пошутить или оказать любезность. А тут вдруг решил изображать неведение?

Но стоило дать понять, что избранник шутить не собирается — рассказал все в подробностях.

— Ладно, славнейший, раз тебя так заботит судьба преступников, изволь: четверо домашних слуг убиты при сопротивлении обыску, семеро — переданы под протекцию казны и после суда будут отправлены на общественные работы…

— В канализацию, надо полагать? — уточнил Айсинар.

— О, Творящие! — славнейший Даграи всплеснул рукам и захохотал, — Ну не розы же подрезать на Вечноцветущей?! Эти верные псы при обыске устроили настоящую бойню — хозяйские секреты берегли. Двое моих парней до сих пор лежачие. Так что да, канализация, тяжелые работы — для них самое место.

Конечно, пусть в дерьме сгниют. И не важно, что домашние вещателя, возможно, пишут и читают на нескольких языках…

— Ладно, Творящие с ними, — не спорить же с блюстителем из-за орсовых невольников. — Что с хозяйкой? С Аримой Орс и малолетними детьми.

— Задержаны, что ж еще? Государственная измена на таком уровне — не рядовое преступление. Жена, дети, домашняя прислуга — все могут быть замешаны.

— Дети замешаны? Сколько там им лет, его детям, семь, пять? — это было даже не смешно.

— Старшему — семнадцать, между прочим. И он до сих пор в бегах.

И не стыдно напоминать об этом? Айсинар смерил взглядом блюстителя: крупный, холеный, под туникой из лучшего фарисанского шелка обрисовалось уже изрядное брюхо… а ведь тоже был хорошим бойцом и наездником не из последних, когда еще славнейшим не был, а служил главой блюстителей-дознавателей. В ту пору славные орбинцы его побаивались, а дед Айсинара упоминал с уважением. Интересно, тогда он бы стал жаловаться, что семнадцатилетний мальчишка уже несколько дней морочит головы всем его подчиненным? Или гордость бы не позволила?

— Я не о нем спрашиваю, а о младших. Где они?

— В зверинце, не в чертоги же их тащить? Сами по себе они не опасны и неподсудны.

Зверинец — перевалочная тюрьма на самых задворках: большие общие камеры часть — прямо в крепостной стене, часть — под землей у фундамента. Попадали туда как правило городские бродяги, воришки, беглые рабы, судьба их никого не волновала, поэтому ни воды, ни тепла в тех камерах не было, только грязь и сырость, холод зимой и духота летом.

— Это там кишечная лихорадка? — Айсинар вспомнил последний доклад отца-благодетеля в форуме и забеспокоился. — Ты что, славнейший Даграи, ума лишился? Славную дочь старшего рода, да еще и с малышами в рассадник заразы сунул?!

— Так ведь по закону… — развел руками блюститель и замолчал. Видно, иссякло красноречие.

— По закону или нет, а Ариме Орс и ее детям нужно отдельное помещение, чистое, со всеми удобствами…

— Не знаю даже, есть ли такое в зверинце, — попытался возражать Даграи, но тут уж у Айсинара терпение закончилось:

— Я не спрашиваю, что у тебя есть, славнейший! Найдешь. Нет — построишь, сегодня же. Надо письменное распоряжение? Изволь.

Айсинар тут же взял бумагу и переписал все, что могло понадобиться для сносной жизни. Не забыл даже мыло и чистое белье.

— Обеспечишь им достойный быт. И целителя, обязательно! Пусть осмотрит, — он подписал, притиснул печать и отдал распоряжение Даграи. — Выполняй, славнейший отец-блюститель. Завтра проверю.

Глава 19

Приговор суда был объявлен три дня назад.

В тот вечер Гайяри, дожидаясь избранника, показывал его сынишке основные удары коротким мечом, когда явился сам славнейший. Обычно он тут же прерывал игру и, выслушав болтовню сына обо всем, что случилось за день, отсылал его к няньке или к матери. Но в этот раз было иначе: славнейший Айсинар Лен не стал вмешиваться, не подошел даже, а присел на скамью в другом конце двора и долго наблюдал за ними. Гайяри сам не сразу его заметил, а когда увидел, тот лишь кивнул: продолжайте. Наконец малыш утомился, игра перестала ему нравиться, и Гайяри, отпустив мальчика заниматься другими делами, подошел и сел рядом.

Айсинар не торопился начинать разговор, тогда Гайяри спросил сам:

— Что-то случилось, славнейший?

— Приятно было на вас смотреть, — он улыбнулся неожиданно ласково. — Двое мальчишек играют в войну, не имея о ней ни малейшего представления. Более мирного зрелища и представить нельзя.

Гайяри не считал себя «мирным зрелищем» и уж точно понимал в войне побольше многих, но спорить не стал. Славнейший Айсинар явно был чем-то озабочен, и эти заботы были важнее пустых споров.

— Смотри хоть каждый день, — Гайяри пожал плечами.

Айсинар задумчиво смотрел вдаль, и было непонятно, слушает ли. Но через некоторое время все же ответил:

— Каждый день… много ли их осталось, мирных дней?

— Так ты об этом?..

Неужели славнейший избранник и правда боится войны?! Сам Гайяри не боялся, он слишком хорошо знал: варвару не побить орбинита: дикарь — он дикарь и есть. Даже если не пользоваться даром, даже если убедить себя в том, что никакого дара нет — все равно. Не родилось еще такого племени, чтобы смогло завоевать Орбин с его оружием, с его укреплениями, с огромными богатствами в товарах и монетах, с обширными связями по всему миру. Да у чужаков ни сил, ни золота на это не хватит, не говоря уже про знания и смекалку.

— Не тревожься. Если будет война — мы победим. Мы всегда любого врага побеждали.

— Ты такой храбрый, Гайи, безрассудный. Суд вынес приговор, Озавира Орса казнят.

Так вот в чем дело! Казнят — и слава Творящим. Кто об этом пожалеет? Уж точно не Гайяри: Орса не будет и Орбин не унизится союзом с варварами; Салема наконец осознает, что Нарайн — не для нее, и сможет утешиться.

А славнейший Айсинар Лен перестанет сомневаться в своей правоте. Тому, кто поведет армию, нельзя сомневаться.

— Через три дня ровно в полдень я должен быть на казни, — продолжал Айсинар. — А ведь мы были почти друзьями когда-то. И после того поединка он поддержал меня и твоего отца — не хотел, чтобы тебя выслали. Ты знал?

Не знал, но какая разница? Сейчас важно было другое.

— В этот час я буду с тобой, славнейший.

Он, казалось, удивился, но и обрадовался тоже. Хотя ответил другое:

— Не надо, ты не должен, — теперь он смотрел как обычно: страстно, с вызовом. Немного высокомерно и зло, но так даже лучше. — Ты сейчас со мной, этого хватит.

Да, в тот вечер этого хватило. Но не сегодня — сегодня Гайяри точно знал, что ему нужно и где его место, поэтому собрался заранее, чтобы уйти сразу после завтрака без лишних объяснений.

Но объяснения начались прямо за столом:

— Геленн, подумай еще раз, — в голосе матери звенели слезы, — и пойми, что я права: девушке нечего смотреть на висельника. А уж я точно от такого зрелища слягу!

— Нет, Бьенна, даже не проси, вы едете со мной, — ответил отец. Он, напротив, был спокоен, даже благодушен и, наверное, лучился бы самодовольством, если бы не женские капризы.

Матушка осторожно кончиками пальцев стерла слезы и обиженно отвернулась.

Гайяри уже не первый день слышал споры родителей за закрытыми дверями. Сегодня он надеялся, что все давно выяснено и решено, а не стоило. Стоило уйти еще до завтрака, также тихо, как обычно.

— В этот раз вы все нужны мне рядом, — продолжал отец, — чтобы никто и никогда не посмел сказать, что основного обвинителя даже собственная семья не поддержала.

— Я поеду, — тихо сказала Салема.

Гайяри посмотрел на сестру. Она была бледна и почти ничего не ела, больше ковыряла едва надкушенное запеченное в тесте яблоко. Но повторила твердо:

— Я поеду с тобой, отец. Разреши вернуться к себе, чтобы собраться. Я уже сыта.