Айсинар снова вспомнил вчерашний поединок. Странный он был, какой-то нечистый и надломленный, как толпы нищих инородцев на верхних трибунах, как паланкины, в которых теперь прятались знатные дамы, как стража, приставленная к славнейшим на время игр — как все в Орбине в последнее время. Никогда до этого Гайяри не проливал кровь — побеждал ловкостью, лихой храбростью и напором, очаровывал, порабощал… а потом просил для поверженного пощады. Юный Вейз казался символом Орбина — сильным, прекрасным и великодушным. Но только не в этот раз.

В этот раз бой не заладился с самого начала, и Айсинар, сам мечник не из последних, сперва не мог понять, почему: и противник — какой-то южанин с кривыми саблями — казался не опаснее прочих, и Гайяри был, как всегда, весел, словно играл, а не сражался. Но чего-то явно не хватало… огня и власти! Благодати старшего рода. Это стало очевидным, когда мечелом Гайяри, намертво сцепившись с кривым клинком, улетел в песок, а сам он чудом ушел из-под второй сабли и, потеряв опору, едва успел достать плечо соперника: ткнул всем весом, разрывая связки и круша сустав.

Когда Гайяри поднялся над поверженным противником, трибуны стихли. Геленн Вейз, сидевший неподалеку, сжал кулаки и до скрипа стиснул зубы — испугался. А ведь казалось, что за сына он совершенно спокоен. Айсинар не знал, приходилось ли юноше убивать раньше, но в этот раз ему точно уже хватило. Не дожидаясь, пока трибуны опомнятся, он вскинул вверх пальцы, сложенные знаком жизни, и крикнул:

— Пощады побежденному!

А потом Гайяри повернулся к зрителям, счастливо улыбаясь, будто не было смерти в волоске от его горла, будто не он сам только что искалечил человека, едва не убив. И сразу вспомнились другие поединщики, красный от крови песок под их телами — уж наверное молодой Вейз знал, на что идет… А еще посвящение в каратели, когда юношей, не старше этого героя, гнали в любое приграничное поселение и заставляли истреблять всех жителей подчистую, чтобы потом, в настоящем бою, убийства их уже не страшили. И стало досадно: какое ему дело до чужого по сути мальчишки? А особенно раздражало то, что не получалось думать о нем, как о чужом.

От тягостных мыслей отвлек все тот же Геленн:

— Благодарю тебя, славнейший, что избавил Гайи от убийства, — сказал он. — Молод он еще, только кажется, что все нипочем… а разреши, я вас познакомлю?

И, не дожидаясь ответа, отправил одного из стражей позвать сына.

Пришел Гайяри, спокойный, улыбчивый юноша, поприветствовал славнейших и их дам, выслушал похвалы, сам ответил тем же. Потом повернулся к Айсинару:

— Спасибо за жизнь моего соперника, славнейший. Я не хотел его убивать.

Казалось, златокудрый демон остался там, на арене, уступив место благовоспитанному сыну патриарха, но нет! Дерзкий и прямой взгляд Гайяри Вейза словно проверял на прочность, бросал вызов, и от этого взгляда кровь гудела и ударяла в голову, мешая здраво мыслить.

Принимая вызов, Айсинар тоже улыбнулся и спросил:

— Что-то случилось? Раньше ты крови не проливал.

Всего на миг Гайяри переменился: хищно сузились глаза, искривились губы. Мальчишка глянул на отца, словно ударил, но тут же взял себя в руки и ответил небрежно, как о пустяке:

— Кинжал сломался. В бою не заменишь — пришлось как-то выкручиваться.

Косого взгляда Геленн вроде и не заметил, но про кинжал услышал сразу.

— Надо проверять оружие, Гайи, ты мог погибнуть.

— Но не погиб.

Эти двое явно говорили не о том, что слышали остальные. Противостояние, тайный смысл, сговор — и это нарочитое знакомство. С чего бы? Геленн не дурак, чтобы не заметить пристрастие избранника, которое тот даже и не скрывал. Но и Айсинар не первый год играл в такие игры, и сейчас ход игры ему не нравился. Еще вчера он смотрел на юношу издали, не думая о чем-то еще. Но вот сейчас Гайяри здесь, живой и искрящийся силой, с сияющими глазами, с выбившимися из-под ленты кудряшками. И нет сил противиться желанию. Остается только разглядывать стройное тело, покрытое золотистым загаром, любоваться лоснящимися от пота мышцами, примечать бурые крапины запекшейся крови на груди и прилипшие к животу песчинки.

— Сломанный клинок — дурной знак. Быть может, пора бросить арену?

И к чему он это сказал? Какое ему дело до чужого сына, до едва знакомого человека?

— Не страшно. Я не верю в дурные знаки. Велика беда — кинжал сломался! — Гайяри тряхнул головой, отбрасывая назад упавшие на лицо пряди. — Подыщу другой мечелом, а пока возьму щит.

В глубине глаз мальчишки по-прежнему веселились все твари бездны, и Айсинар вдруг понял, что может протянуть руку, заправить под ленту волосы, и Гайяри не отстранится, наоборот, сделает шаг навстречу. И, быть может, все намеки Геленна — правда: мальчишка сам этого хочет, а отец лишь позволяет сыну самостоятельно повзрослеть. Наваждение затягивало все глубже, но…

Но Айсинар оставался избранником Высокого Форума Орбина, а мальчишка — сыном влиятельного политика и интригана — это было главным, а все прочее — блажь и недостойные мечты. Он просто придет в следующий раз посмотреть на поединок, а если этого будет мало — купит себе красивого невольника.

Айсинар еще раз выслушал, как счастлив юный Вейз быть представленным самому избраннику, а потом простился со всеми и покинул трибуны. Но поехал не домой, а к мастеру Лерту, лучшему оружейнику Орбина, еще хранящему магические секреты ремесла.

Ферен Лерт, коренастый старик, рядом с дюжими подмастерьями казался таким древним, что напоминал времена потрясения тверди. При виде Айсинара он радушно улыбнулся, обнажая желтые, но все еще крепкие зубы.

— Что привело ко мне славнейшего избранника? Неужто решил вспомнить юность и взяться за меч?

— Нет, мастер Ферен, мне нужен не меч, а кинжал-мечелом, самый лучший, достойный мастера. И красивый. О цене не волнуйся — заплачу, сколько скажешь…

— Заплатишь, куда ты денешься. — Кивнул старик, а потом спросил шепотом: — Мечелом-то кому? Уж не малому ли Вейзу? Любишь на него смотреть? Слышал-слышал… Да, этому мальцу — самый лучший и красивый… не беспокойся, сделаю. Я знаю, что ему по руке.

Нет, сейчас, слушая отчет Геленна Вейза, Айсинар ни на миг не жалел, что отказался от его сына. Он понимал, что поступил правильно. Точно так же, как понимал и то, что никакие доводы разума не заставят его отказаться от Гайяри во второй раз.

Глава 3

Короткая хлопковая туника, кожаные штаны для верховой езды, высокие сапоги на шнуровке; волосы, забранные в пучок, туго перевиты лентами — почти мужская одежда, в самый раз для прогулки. Только пояс, набранный из опалов и серебряных звеньев, кокетливо застегнутый повыше, сразу подчеркивал округлость девичьих грудок — Нарайн обязательно заметит, будет краснеть, сопеть и отводить взгляд. Салема засмеялась этой своей мысли, еще раз глянула в зеркало: нет, ему точно не устоять — и побежала во двор.

Во дворе мастер Ияд уже поджидал ее, держа в поводу материного рыжего мерина. Застоявшийся коняга нетерпеливо приплясывал, всхрапывал и мотал головой.

— Помнишь, чему я учил, пчелка?

— Помню, мастер, — кивнула Салема. — Поберегу старичка, слишком гнать не буду.

— Умница. Давай помогу…

Длинный и сухой, как жердь, Ияд, подставив руку, легко подкинул в седло. Салема благодарно кивнула и, тронув повод, дала коню волю, тот сразу же рванул к воротам. На пустынную улицу Салема вылетела уже галопом, направляясь к центру города: у Сачина, торговца тканями, купить бисер и шелковые нитки; у Мирры, в лавке благовоний, заказать притирания для матери; и там, и там выспросить новости… все это сущая чепуха! Главное — ветер в волосах, теплое весеннее солнце и радостный перестук подков по мостовой. И еще: она увидит Нарайна! Как бы ни было, чего бы ни стоило, а она обязательно его увидит! Потому что шесть дней без любимого, без его взгляда, даже без малейшей вести о нем — это невыносимо.