Славнейший Геленн Вейз тоже поднял взгляд на тучи, что-то сказал и усмехнулся.

Гайяри невольно посмотрел на отца. Над чем он смеется?! Такая магия и в самом деле кажется ему смешной? Или за видимым презрением отец прячет страх и досаду? Трус… какие же все они трусы!

Он отвернулся от отца и глянул на Салему. Она, как и все, была взбудоражена, но вовсе не магией Озавира, и смотрела она не вверх, а в толпу, время от времени поглядывая на осужденного, словно ждала или искала что-то, а от него ждала не то помощи, не то наоборот, хотела помочь сама. Что, или, вернее, кого она так отчаянно разыскивает, было ясно: своего беглого жениха.

От противоречивых желаний Гайяри был чуть ли не в ярости. Сейчас он ненавидел и отца, и Озавира, и даже самого себя готов был признать последним подлецом, но против правды не попрешь: для безопасности своей семьи и семьи Айсинара он должен был отловить Нарайна Орса и уничтожить.

А как же быть с сестрой?.. Вместо того чтобы пощадить ее чувства, он пытается поймать врага на нее как на живца. Но если Салема и Нарайн все-таки встретятся, это наверняка разобьет ей сердце. А если она к тому же собственными глазами увидит, какая участь ждет ее возлюбленного… нет, уж лучше бы им не встречаться. Скрылся бы он где-нибудь, сбежал, сгинул — лишь бы исчез навсегда из жизни Салемы, тогда все постепенно забылось бы.

Вот только сам Гайяри точно знал: сегодня Нарайн придет на площадь. Не сможет не прийти.

Тяжелые капли упали на одежду, на голову, застучали по помосту.

— … приговор в исполнение! — гаркнул блюститель, перекрикивая шум дождя.

Часть помоста обвалилась, и тело осужденного рухнуло вниз.

Толпа ахнула. И в тот же миг с треском и громом над самыми головами ударила молния, обрушился ливень, вмиг промочив до нитки каждого, кто был на площади.

А Салема вдруг резко оглянулась. Лицо ее, без того побледневшее за последние дни, стало белее мела.

Гайяри проследил взгляд сестры и нашел его, того, кого искал: Нарайн Орс был прямо перед ним, шагах в двадцати, среди селян и ремесленников и смотрел на повешенного. Никакая стена ливня не могла скрыть его бешеного, одержимого взгляда. Все стало ясно раз и навсегда: наивного мальчика, которого он знал когда-то по курсу семинарии, больше нет. А тот, кто есть… с ним лучше бы никогда не встречаться. Но раз уж встретились, то закончить все здесь и сейчас.

Гайяри повернулся к краю помоста, вытягивая из ножен меч. Подкрасться бы незамеченным… но сестра его опередила.

— Нарайн! — громко позвала она, перекрикивая шум дождя. Потом вскочила со скамьи и бросилась бы к нему, если бы самой не пришлось пробираться через охрану и сидящих рядом соседей.

И тут Гайяри понял, что не один он следил за Салемой: отец тоже приподнялся и махнул рукой домашним охранникам, указывая цель. Но Нарайн уже услышал свое имя, оглянулся — и в следующий миг скрылся в толпе.

Надо было бы бежать следом, попытаться догнать, только Айсинар поймал его за руку.

— Гайи, не нужно, останься. Люди Геленна справятся без тебя.

Он не приказывал, не требовал — просил, и Гайяри не смог ослушаться, хотя понял сразу: не справятся и не найдут. Откуда была такая уверенность? Странно, но он просто знал наверняка: ливень, хлещущий по площади, по улицам города, скроет беглеца от погони.

Молния ударила снова, дождь и не думал утихать. Славные орбинцы закопошились, пытаясь если не укрыться от холодных струй, то хоть поскорее убраться с площади. Только Салема словно не замечала дождя. Она стояла среди толпы, промокшая до нитки, потерянная и одинокая. Мать звала, отец уже начал сердиться, но она не отзывалась.

Замерзнет, заболеет… надо забрать ее оттуда. Гайяри наклонился к Айсинару.

Славнейший избранник левой рукой обнимал жену, придерживая на ее плечах легкий шерстяной плащ. Плащ намок и от ветра защищал слабо, Райяна дрожала, как и все кругом и тихонько уговаривала мужа идти. Но он все медлил: не отводя глаз смотрел на тело Озавира. Лицо Айсинара тоже было в потеках воды, и казалось, что дождевые капли очень напоминают слезы. Правой рукой он все еще крепко держал руку Гайяри.

— Славнейший, я должен увести сестру к родителям.

Айсинар дрогнул, будто выходя из транса. Посмотрел на него, потом на Райяну.

— Да, конечно… мне тоже надо проводить жену к носилкам.

Гайяри кивнул и пожал его ладонь, прежде чем отпустить.

— Я вернусь.

И побежал к Салеме.

— Гайи? — она подняла глаза, огромные от горя, и тихо всхлипнула. — Что с ним будет? Его… убьют, если поймают, да? Это из-за меня?..

Хотелось прижать ее к груди, утешить, но на нем была мокрая кольчуга… да и врать снова не хотелось. Не здесь. Не сегодня… Он просто взял ее за плечи и повел к матери.

— Идем, сестренка, все уже позади. Нечего здесь мокнуть.

Глава 20

На Плешь Висельника Нарайн вернулся ближе к закату. Погода стояла жаркая, и от колдовской грозы к вечеру уже следа не осталось: ветер улегся, лужи высохли, а по обочинам снова лежала тонкая скрипящая под ногой пыль. В ремесленных кварталах было все еще людно и не слишком опасно для беглеца. Никто не обратил внимания на бедного юношу: у великих мастеров Орбина в учениках и подмастерьях златокудрых немало. А на наследника одного из патриархов Высокого Форума после стольких дней бродяжничества Нарайн никак не походил.

Мощеную площадь от пустыря отделяли густые заросли акации. Плешь Висельника еще заливали последние лучи солнца, а под деревьями уже улеглись густые сумерки. Здесь Нарайн и нашел себе убежище: можно было хоть всю ночь смотреть на казненного, оставаясь почти невидимкой. Но искал он не безопасности, скорее уединения: стена отчуждения между ним и остальным миром, выросшая за эти дни, превратилась в нерушимую твердыню. Станут ли на него также упорно охотиться теперь, когда отец казнен, Нарайн не знал, да и не думал об этом. Все, о чем он мог думать, что Озавира Орса, патриарха четвертого рода Орбина, больше нет. И самого рода нет — уничтожен и предан забвению. Так постановил суд, так захотел Орбин…

Орбин, город цветов, белого камня, и колокольного звона, последнее чудо великой цивилизации вершителей… Отец любил его. И детей своих учил тому же: любить Орбин, видеть и понимать его, ценить преимущества коренных орбинитов. И никогда не забывать, какие жертвы принесены ради всего этого. Думал ли он, что и сам станет такой жертвой? И спасет ли кого-то его смерть?.. Вот уж вряд ли. Озавира Орса казнили, как изменника, но Нарайн знал точно: это не отец предал Орбин, это Орбин предал своего верного вещателя!

Бесконечно-долгие дни, пока шел суд, Нарайн неприкаянно бродил по городу. Спал то под кустом чужого сада, то в развалинах верфи, на сеновале казенной конюшни или в темном углу общего зала какого-нибудь кабака. Было больно и страшно. А еще холодно, голодно и омерзительно от грязи. Он мог бы отмыться в общественной бане, сытно поесть и переночевать в настоящей постели, стоило пойти в любую гостиницу — серебро-то у него все еще оставалось. Но в гостинице, в банях или на рынке его могли опознать… а нет — так просто заподозрить неладное и донести. Разве после того, что случилось с его семьей, мог он верить этим людям? Нет, он не верил. А к тем немногим, кому бы рискнул все-таки довериться, не пошел бы ни за что из опасения бросить тень еще и на них.

Он бы не выдержал, он бы давно сдался сам, если бы не надежда. Надежда на то, что суд окажется справедливым, и его отца оправдают. Надежда снова обнять мать, увидеть брата и маленькую сестричку. И вернуться домой… пусть бы дом этот был где угодно, лишь бы там была его семья.

И вот суд свершился. Приговор оглашен и исполнен: преступник — Творящие боги! Какой преступник? Его отец был самым благородным, самым добрым и честным в мире! — опозорен, унижен и убит на глазах всего Орбина.

— Как мне быть с этим, скажи, как жить дальше? — раз за разом спрашивал он у повешенного, как будто тот мог ему ответить.