Так прошла первая ночь после казни. А что было днем, Нарайн мог припомнить лишь с большим трудом. Мир вдруг стал казаться ненастоящим, отделенным от него прозрачной стеной. Люди за этой стеной двигались медленно, словно в воде, звуки и краски блекли, как и его собственные чувства. Забыв о страхе, он, кажется, стал расспрашивать о матери. Встречные шарахались от него, как от больного или безумного, пока кто-то не попытался задержать… и тогда ему пришлось удирать из последних сил, потом прятаться по самым глухим задворкам, чтобы в сумерках опять вернуться на Плешь под акации и до утра смотреть на тело отца.
В какой-то миг усталость взяла верх, и вид повешенного истаял, уступив место солнечным картинам прошлого. Нарайн снова видел маму, молодую и красивую, и отца, веселого, живого… Славная Арима собирала букет, чтобы поставить на стол перед ужином, а славнейший Озавир только вернулся со службы. Он остановился у дома полюбоваться на жену и сына и казался довольным жизнью. Радуясь, что отец уже дома, Нарайн схватил за руку его, потом маму, и потащил через цветник к огороженному дворику, где резвился его собственный конь. Его первый Зверь, большеголовый голенастый жеребенок, бежал к нему за угощением, нелепо вскидывая ноги. Мама и отец смеялись, а Нарайн был горд и совершенно счастлив…
Потом он увидел Салему… они вдвоем стояли на смотровой площадке под крышей дворца Форума, и весь город с улицами, площадями, садами и фонтанами, с рынками и кварталами ремесленников, с купеческими домами-крепостями и складами лежал у их ног. Салема смотрела вдаль, восторженно улыбаясь… никто на целом свете не может так ярко и светло улыбаться, как Салема Вейз!
…а потом вдруг задул ветер, набежали тучи, резко потемнело и хлынул дождь. Салема повернулась к нему, молния выхватила из полумрака ее лицо, бледное и холодное в потеках воды. Губы ее шевелились, она повторяла сначала тихо, потом все громче:
— Нарайн… Нарайн! Нарайн Орс! — слышал он сквозь гром и шум ливня. И вдруг понял: это Плешь Висельника, опять!..
— Нарайн?..
Все так и есть: проклятая Плешь Висельника. Уже светает. И кто-то зовет его, только голос не женский, а мужской, и звучит совсем тихо:
— Нарайн Орс? Ты — Нарайн, верно? — незнакомец склонился над ним, чтобы рассмотреть лицо.
Первой мыслью было: бежать… скорее!.. Только как, если руки дрожат и ноги словно у тряпичной куклы? А враг полон сил и уже всей пятерней вцепился в плечо. Попался. Теперь уж — наверняка. Но почему-то скрутить его никто не пытается и, хоть этот человек тут один, никого на помощь не зовет.
— Я не враг, не бойся, — незнакомец заглянул в глаза и даже руку убрал. — Я — Фардаи. Мастер Фардаи Кнар, мы с твоим отцом много лет дружили… плохая затея тут ночевать, мальчик. Давай-ка, вставай.
Друг… как будто у него еще остались друзья? Нарайн не верил, он даже еще толком не понял, что происходит. Но какой у него был выбор? Только попытаться послушаться. Он стал подниматься.
— Боги Творящие, да ты едва жив… знаешь что? Сейчас мы пойдем ко мне домой, поешь и отоспишься в безопасности.
Поесть досыта, отдохнуть, не вскакивая от каждого шороха… это было соблазнительно и невероятно, как обещание чуда… но разве не навидался Нарайн чудес за последние дни? Правда, были они в основном горькие и страшные. А вдруг сейчас все как раз по-другому? Вдруг этот мастер Кнар в самом деле друг и не предаст? Нарайн кивнул и поплелся вслед за новым знакомым.
— А я искал тебя. И не первый день уже, — завел разговор Фардаи. — Все думал, куда мог пойти мальчишка твоего возраста? Куда бы я сам пошел?.. но ты по тем местам даже не объявлялся. Я отчаялся уже… хитер ты, братец, прятаться…
Он все рассказывал то об одном, то о другом, а между рассказами задавал глупые вопросы. То ли разговорить Нарайна пытался, то ли просто хотел снять напряжение. Отвечать не заставлял — и на том спасибо.
— …Но уж вчера-то точно понял, где найду. Так и вышло… ты, парень, крепись. Я знаю, тебе не сладко… нет, вру, конечно, не знаю. Даже представить не могу, каково тебе. Но жить-то надо. А я помогу, чем смогу. Ты только скажи, не стесняйся.
Голос его, добрый, приветливый, все же успокаивал, и Нарайн сам не заметил, как поверил настолько, чтобы спросить:
— А мама? Мастер Кнар, вы о матери моей ничего не слышали?
— Нет, мальчик, — он даже приостановился, чтобы ответить, руку на плечо положил. — О ней я тоже справлялся, но нет, ничего пока не узнал. Но ты не отчаивайся, она найдется. Ее должны отпустить, таков закон.
Солнце поднималось все выше и постепенно кварталы ремесленного города оживали. Открывались лавки и мастерские, все чаще стали попадаться встречные прохожие. Мастера Кнара знали многие — он то и дело с кем-нибудь здоровался, шутил или кланялся. Его знакомцы кланялись и здоровались в ответ. И Нарайна приветствовали по-приятельски, словно он был обычным парнем, своим, а вовсе не беглым преступником. Это было так запросто, что в какой-то миг Нарайн и сам поверил, что жизнь еще может наладиться. Пока вновь не опомнился: там, на площади, повешен его отец… Нет, никогда уже ничего не наладится, Нарайн Орс не станет своим в Орбине. Никогда…
— Ну вот и пришли, — Фардаи остановился у небольшого двухэтажного дома, вплотную прижавшегося к соседним, и указал на дверь. — Входи, не стесняйся.
В доме было шумно и многолюдно. Нарайн сразу заметил, как много детей и молодежи, и все — светловолосые кудрявые орбиниты. Да, в такой толпе можно и затеряться, сойти за «своего». Даже сейчас его, никому не знакомого чужака, домашние как будто не заметили. Только одна девочка лет пятнадцати, бежавшая, видно, в кухню с ведром воды в руках, остановилась и с любопытством посмотрела на Нарайна.
— Это Илария, моя старшая, — коротко представил отец. И добавил уже ей: — Лари, не стой столбом, принеси гостю мыло и полотенце.
Нарайн растеряно кивнул, но назвать свое имя в ответ побоялся. Девчонка этого и не ждала — сразу же убежала. А Фардаи повел его дальше.
— Вот, заходи, — он открыл дверь и подтолкнул внутрь маленькой полутемной комнаты. — Помоешься и приходи завтракать.
Хозяин ушел, а Нарайн принялся разглядывать комнату. Что ж, с купальней в его собственном доме ее сравнивать не приходилось, но тут была и горячая вода, и большая медная ванна с канализационным стоком — гораздо больше, чем он мог мечтать всего несколько часов назад. Пока он озирался, появилась давешняя девчонка. Сунула ему в руки мыло и кусок полотна, а еще узел с одеждой.
— На вот, робу подмастерья наденешь, она чистая, — по-деловому распорядилась она. — А свое все тут оставь, постираю потом.
Нарайн не стал злоупотреблять добротой и терпением хозяев, быстро помылся, надел то, что предложили — благо, роба была ему почти в пору — и вышел в дом. Где семейство Кнар собиралось на завтрак, отыскать оказалось легко: по суете, звону посуды и детским голосам. Когда Нарайн вошел в комнату, которая, по видимому, была сразу и кухней, и трапезной, вокруг длинного стола уже собрались пятеро детей: три девочки и два мальчика, младшему из которых на вид было не больше четырех лет; и трое юношей немного старше Нарайна. Неужели, все эти люди — одна семья? Он чувствовал себя чужим и неуместным в доме, полном простой повседневной радости и живых голосов.
На столе уже стояли блюда с фруктами и сыром, корзинка с ломтями хлеба и вторая — со сладкой выпечкой. Знакомая ему Илария расставляла посуду, а Хозяйка дома, полноватая женщина в цветастой тунике и с толстой косой, уложенной вокруг головы, раскладывала по плошкам кашу, успевая при этом раздавать указания старшим, одергивать младших, не упуская из вида ни одной мелочи:
— Оли, не кроши хлеб… Рин, забери у него кусок. И кружки расставь. Лари, эти порции побольше — ребятам. Масла им тоже не жалей, а то к обеду оголодают… а вы, что уселись, как на праздник собрались? За вином в погреб я пойду? Арис, захвати там вишневый компот, он на полке справа...
