Генерал Панкратов продолжал невозмутимо смотреть на висящую на стене карту, держась подальше от перебранки между начальником особого отдела и начальником артиллерии. Ему было очевидно, что в течении следующих нескольких часов назревает бедствие. Он знал, что несмотря на все теории, наступление на которых оно было основано, завтра увязнет, как и сегодня, и по той же причине. Он был опечален тем, что был не в состоянии защитить начальника артиллерии, который был его старым другом. Он знал, что это будет бесполезно.

Много лет назад, когда еще, будучи молодым лейтенантом, генерал был озадачен иррациональностью, и даже, думал он, глупостью, которой было так много в Красной армии. Он не замечал этого, пока учился в военной академии имени Фрунзе, но набравшись зрелости и опыта, он смог ближе взглянуть на структуру советской власти. Он видел, что все было не так, как в теориях, создающих видимость образцовой системы, структура была направлена только на одно — сохранение власти Партии. Было верным и то, что многие структуры в СССР были более заинтересованы в сохранении системы, чем в ее эффективном функционировании.

Красная армия была единственной в Советском Союзе организованной силой, способной уничтожить социалистический строй без ущерба для себя. Едва ли приходилось удивляться тому, что в каждом батальоне, полку, дивизии, в каждом штабе на любом уровне командования у парии и КГБ были острые уши и зоркие глаза. В каждой роте существовал замполит, в должности заместителя командира. В каждом взводе были тайные агенты КГБ.

КГБ и Партия понимали (не все там были дураками), что такой тщательный контроль убивает инициативу и способствует отупению работы, которая для армии означает поражение. Но что можно было сделать? Если не удержать армию под контролем, та сожрет их. Это, как понимали многие, было ясной дилеммой. Армия, способная думать, была опасна для социализма. Армия, которая не способная думать, не была эффективной военной силой. Партия и КГБ, столкнувшись с выбором между эффективной армией, которая сможет поставить под угрозу их самих и армией, которая не представляет никакой угрозу, но вряд ли покажет себя в бою, они выбрали то, что им представлялось наименьшим злом. Когда началась война, ослабить контроль над армией стало еще более опасно, чем в мирное время. Вмешательство дилетантов в лице партийных бюрократов и тайной полиции в такие высокопрофессиональные вопросы, как проведение военных операций, очевидно могло стать причиной ошибок и даже привести к катастрофе, но это явно было намного лучшим, чем позволить армии сорваться с поводка партийного контроля.

Генерал Панкратов, будучи профессионалом, был вполне уверен, что знает, как разбить американскую дивизию. Ни КГБ, ни партийные шишки этого не знали и даже не могли этого осознать, потому что не были профессиональными военными. Они несли банальности и действовали в соответствии со своими тайными инструкциями. Таким образом, завтра генерал Панкратов будет делать то, что они скажут, безо всякого выбора, безо всякой оригинальности и инициативы. Они будут атаковать противника в лоб, потому что это единственное, чем контролирующие его личности воспринимают как бой. Если он попробует возразить, его убьют, а командование дивизии примет новый командир. Он будет действовать так, как скажут стукачи из политуправления и бдительные «товарищи» из особого отдела. Если он этого не сделает, его убьют, а на его место назначат другого, и так будет продолжаться до тех пор, пока на его месте не окажется командир полностью послушный и каждый шаг которого понятен всем.

Ничего нельзя изменить, подумал генерал Панкратов. Завтра ему придется отдать такие же глупые приказы. Солдаты таким образом, пойдут навстречу совершенно бессмысленной смерти.

Совершенно независимо от данных личные и несколько философских рассуждений, генерал был также обеспокоен некоторыми сугубо профессиональными вопросами. Он обнаружил, что крайне сложно обеспечивать взаимодействие мотострелков на БМП с танками, которые должны были их поддерживать. Эти машины двигались с разной скоростью. БМР были весьма уязвимы даже для легкого оружия и противотанковых ракет. Пехота часто была более эффективна спешившись, несмотря на все дополнительное вооружение на борту. С другой стороны, на ногах они не могли следовать за танками и имели малую огневую мощь. Это была большая проблема, так как танки не могли останавливаться, чтобы подождать пехотинцев, а без пехоты противотанковую оборону было не подавить.

Кроме того, генерал Панкратов снова попал в старый порочный круг. Он не мог рассчитывать на воздушную поддержку, если наступление других дивизий армии было более успешным. Как он уже заметил, иногда невозможно добиться успеха, необходимого, чтобы претендовать на первоочередную поддержку с воздуха. Негибкость процедур принятия решений дополняла жесткие ограничения, налагаемые на действия командира партийными структурами. Вместе эти факторы образовывали формулу почти гарантированной катастрофы. Ее сдерживала лишь огромное количество сил, доступных Красной Армии и та ошеломляющая степень, в которой было принято жертвовать жизнями рядовых.

Генерал Панкратов оторвался от мыслей о вверенных ему танках, машинах и боеприпасах — ничто из этого не поднимет ему настроение после докладов о потерях личного состава и состояния, в котором находилась артиллерия — и усталым равнодушным голосом начал отдавать приказы, касающиеся завтрашнего наступления.

Он пойдет в бой в своем командном бронетранспортере, как всегда, в своей обычной высокой фуражке. Стальные шлемы были тяжелы и мешали забираться и выбираться через люк. А если бы БТР-50ПУ будет подбит, шлем бы все равно не будет иметь никакого значения. Генерал Панкратов, как и большинство генералов любой армии, был в какой-то степени фаталистом[90].

Боевая эффективность армий стран Варшавского договора во многих важных аспектах была расценена советским верховным командованием как не вполне удовлетворительная. Взаимодействие родов войск было слабым. Артиллерийская поддержка была негибкой и неоперативной. Младшим командирам, слишком привыкшим ждать указаний сверху, не хватало инициативы. Западные союзники быстро научились использовать эту слабость, применяя свои отличные электронные средства для поиска элементов командной инфраструктуры, многие из которых впоследствии удавалось подавить. Сплоченность в дивизиях, несмотря на пристальное внимание заградительных батальонов КГБ была не высока, в частности из-за низкого уровня навыков в обращении с оружием и трудностями в общении между людьми, которые говорила на разных языках, которых не понимали. Наконец, были большие проблемы во взаимодействии танков и пехоты в бою. Только пехота, в конечном счете, может эффективно подавить противотанковую оборону, однако, ей требуется мощная поддержка разнообразной техники, артиллерии, самолетов и вертолетов. Танки весьма уязвимы для неподавленных и хорошо расположенных ПТРК, а также для огня хорошо расположенных западных танков с большого расстояния. Без пехоты танки Варшавского договора попадали в затруднительное положение. Но БМП были еще более уязвимы, чем танки, кроме того, они были не в состоянии двигаться по пересеченной местности с той же скоростью. У союзников очень быстро вошло в практику отсекать пехоту от танков, и часто это оказывалось весьма успешно.

В распоряжении советского командования по-прежнему находились огромные ресурсы. На 14 августа сорок дивизий Варшавского договора находились в Центральном регионе, в том числе пятнадцать танковых дивизий, и не более половины из них участвовали в боях. Их суммарная огневая мощь в три или четыре раза превосходила силы, противостоящие им. Время, однако, был не на их стороне. Достижение установленных позиций на Рейне не потеряло актуальности. Невозможность идти в ногу с графиком, могла иметь нежелательные последствия.