Советская гражданская оборона в начале 1980-х могла быть объектом для некоторого восхищения и подражания. Это было правдой, в окрестностях Минска были сконцентрированы группы гражданской обороны и техника в Борисове, Барановичах, Бобруйске. Все имеющиеся ресурсы были мобилизованы и направились к зоне бедствия. Власти, однако, были гораздо меньше озабочены заботой об отдельных людях по сравнению с контролем над потоком беженцев, жалкими толпами людей, которые массово направились с окраин Минска и соседних районов вдоль дорог в сторону Орши и Бобруйска. В отличие от города, они все еще были живы, но сильно пострадали от ожогов, травм от обломков зданий и еще тысячи источников стресса и травм. Почти все шли пешком. К началу войны по количеству личных автомобилей Минск находился на уровне обычного советского города, то есть примерно соответствовал уровню среди чернокожего населения ЮАР. Те немногие машины, которые все же были, сразу же были реквизированы. Тут и там в этой душераздирающей орде проскальзывали военные или чиновничьи автомобили, некоторые из которых были захвачены силой. По большей части эти толпы двигались налегке, изредка захватив с собой еду или белье, которые везлись на велосипедах или тележках, на которых изредка везли стариков или раненых. По большей части, они, в состоянии ошеломленности и ступора, просто хотели уйти.

Проблема контроля за движением стояла страшная, хотя она могла быть легко решена в советской манере, по крайней мере сначала. СССР развернул более 1000 батальонов КГБ в ходе мобилизации. Было не трудно установить заграждение вокруг Минска примерно в 12 километрах от его центра и стрелять в любого, не принадлежащего к армии или партийной структуре, кто попытается пройти дальше.

На расстоянии около 30 километров (например, перед Борисовом) было создано еще одно кольцо войск КГБ. Их задачей не было убивать любого, кто попытается пройти, а просто отправлять их обратно, за исключением любых официальных лиц, которые могли доказать это.

Штаб-квартира Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии переехала из Минска в начале войны и расположилась вместе со штабом Белорусского военного округа в Орше. Это были два центра власти, военный и гражданский, действовали совместно. Командующий округом технически был главным, но первый секретарь, его заместитель, но реальный источник власти, сейчас столкнулся с действительно пугающей задачей оказания помощи и наведения порядка. Это требовало больше ресурсов, чем было у Республики Беларусь. Это требовало ресурсов, огромных даже для СССР и об этом вряд ли можно было думать без отчаяния.

Только намного позже возникнут вопрос, как такое ужасное бедствие могло произойти и кто виноват. Вероятно, никогда не будет ответа. В чем была полная уверенность, так это в том, что подобное никогда не должно было случиться и никогда не должно повториться.

Минск был выбран целью западного ядерного удара из-за того, что в целом был аналогичен Бирмингему. Уничтожение Москвы или Ленинграда привело бы к быстрой эскалации конфликта. Это должен был быть важный провинциальный город, находившийся достаточно далеко от столицы, чтобы на нее не было прямого воздействия, но достаточно близко, чтобы удар возымел немедленные политические последствия. Минск отвечал этим требованиям. Это был не просто образцовый город Советского Союза, но и столицы БССР, одной из главных составных частей СССР, которой было предоставлено фиктивное место в ООН. Стабильность в этом регионе была значительно ослаблена изменениями границ после Второй Мировой войны, когда территория Польши сместилась на Запад, поглотив часть территории Германии, но потеряв часть населения в Белоруссии и на Украине. В результате, в обеих республиках было значительное католическое меньшинство. Разрушение Минска, несомненно, добавило внутреннего напряжения региону.

Украина, находившаяся непосредственно на юге от Белоруссии, была значительно больше и важнее. Она превышала по площади Францию и имела примерно ту же численность населения. До войны она производила больше стали, чем ФРГ, в Киеве и Харькове находились крупнейшие военные предприятия. Киев был столицей Первой России, еще до татаро-монгольского вторжения и основания Москвы. Но Украина никогда не была независимым государством. Она была полем боя между поляками, русскими, турками и даже шведами, прежде чем была, наконец, поглощена Россией в 1654 году. Однако, память о былом величии и идея украинской государственности никогда не были полностью стерты. Она была возрождена сталинскими репрессиями в форме фрагментарного движения за независимость, возникшего в 1966.

После уничтожения Минска, украинцы вполне имели основание опасаться, что Киев или Харьков станут следующими в списке целей союзников. Была и более давняя тревога: широкомасштабное открытое восстание вспыхнуло в Польше, получив активную и все возрастающую поддержку западных союзников. Как мы уже видели, это уже вызвало ослабление советских сил в Германии. Уничтожение Минска еще больше ослабило способность Советского Союза контролировать ситуацию в Польше. Если бы Польша вышла из-под советской гегемонии, очевидно, что одними из первых ее амбиций будут попытки вернуть потерянные польские территории в Белоруссии и на Украине. Украине было бы лучше не терять много времени, утверждаю свою независимость, чтобы вести борьбу за свои интересы, а не за интересы советских повелителей.

К северу от Белоруссии находились три балтийских государства — Латвия, Литва и Эстония, краткий период суверенитета которых был разрушен СССР во время второй мировой войны, но которые никогда не были полностью ассимилированы и теперь, вероятно, будут первыми кандидатами на обретение свободы. Минск продемонстрировал, что смерть имеет политическое значение куда большее, чем жизнь. Его разрушение вызвало распад всей западной части Советского Союза, не только обнажив уязвимость советской власти, но и пробудив психологическими ударными волнами взрывов четырех ядерных ракет националистические чувства, дремавшие так долго.

Развязка не заставила себя ждать, когда молодой Василь Дугленко, перспективный выпускник Киевской академии внутренних дел и тайный украинский националист, просочился в КГБ благодаря рекомендации самого Хрущева. Именно это событие и последующее назначение Дугленко начальником службы безопасности Кремля породило уверенность в том, что советская система может быть разрушена изнутри и что это будет сопровождаться образованием отдельных государств на руинах советской империи.

Механизм заговора было трудно распутать, перефразируя старую поговорку, если мятеж удается, это не мятеж, а законная смена государственной власти, и секреты будут спрятаны под ковер в надежде, что не станут примером для следующей смены власти. Но для переворота, который сверг КПСС, оказались необходимыми три элемента: украинская агентура в КГБ, имевшая доступ в святая святых — используемому в это время командному центру, через который политбюро и Совет Обороны передавали свои распоряжения из кремля; недовольство некоторых членов политбюро, боровшихся под руководством верховного идеолога партии Малинского против ядерного удара и у видевших оправдание своих опасений в ужасающем разрушении столицы Белоруссии, принесшем колоссальные человеческие страдания и всплеск настроений, которые могли привести к распаду в западных областях страны; стремление влиятельных офицеров советского верховного командования сохранить основные военные силы в качестве основы и гаранта преемника советского государства. Все они осознавали, что дальнейшие ядерные удары по Советскому Союзу не оставят шанса на выживание организованной власти, и все осознавали, что теперь ее могли обеспечить только вооруженные силы.

Все эти группы с растущим опасение наблюдали за нарастающей потерей контроля над войсками на западных фронтах, провалы советской политики на периферии, признака нарастающего распада в Средней Азии, и прежде всего, неспособность руководства понять, что происходит и принять меры. Это было особенно заметно по бывшему всемогущему генеральному секретарю ЦК КПСС, чье физической и психическое состояние столь ухудшилось, что до полного провала оставалось не долго. Потребность в союзниках во всех эшелонах власти преодолела осторожность и контакты начали устанавливаться. Дугленко обнаружил еще одного украинца в высших эшелонах генерального штаба — генерала-полковника Владимира Борисовича Иваницкого, начальника Первого Главного (стратегического) управления. Последний знал о сильных разногласиях в Политбюро, и для него было не трудно найти правильную сторону в этот критический момент. Решение нанести удар по Бирмингему дало ему все необходимые доказательства того, что генеральный секретарь потерял голову (а некоторые даже заходили так далеко, чтобы сказать, в чем была причина) и должен быть отстранен при первой же возможности. Эффект ядерной атаки на Минск обеспечил ему уверенность в том, что советские войска к западу от столицы не предпримут никакой попытки поддержать или восстановить прежний режим, как только он будет свергнут. Примером тому было бегство значительной части третьей ударной армии генерала Рызанова, который теперь свободно сотрудничал с британскими, немецкими и голландскими силами северной группы армий, получая от них поддержку и материально-техническое обеспечение для борьбы с силами, лояльными режиму. Это начало распространяться и на другие советские подразделения. Для свержения режима оставалось лишь выбрать способ, которым оно будет осуществлено. Катастрофа Минска дала точку опоры, оперившись на которую, растущее недовольство трудящихся могло стать силой, способной свергнуть советскую власть. Этот механизм уже был запущен, но время не ждало. Заседание политбюро было назначено на раннее утро следующего дня, 22 августа.