Часть приехавших осталась в вагонах, часть пошла следом за Кюллес-Матти по узкой тропинке в сторону Ковдозера.

Военный лагерь окружали поросшие редким сосняком холмы. Из-за деревьев виднелось покрытое льдом озеро. Рядом с бараками, поставленными, видимо, еще строителями дороги, — шалаши, землянки. Возле бараков и землянок — их обитатели, одетые кто во что. Среди них — женщины, даже дети. Трудно было поверить, что это и есть военный лагерь, то самое Сантавуори, как его назвали легионеры.

— Приехал! — воскликнул вместо приветствия шедший навстречу легионер, увидев Кюллес-Матти.

— Как видишь, — буркнул тот в ответ.

— Ну как? Откололось?

— Немножко, но и то лучше, чем ничего, — сказал Кюллес-Матти. — А как тут у вас?

Легионер выплюнул жвачку и, махнув рукой, пошел дальше.

Кюллес-Матти и Харьюла переглянулись. «Что-то, видно, здесь неладно», — мелькнуло у обоих.

— Пойдем к Иво или сперва к нам заглянешь? — спросил Кюллес-Матти.

— Все равно, — ответил Харьюла.

Кюллес-Матти привел его в барак, где находился медпункт легиона. В другом конце барака была каморка, где жил Матти. Едва они успели войти в каморку, как туда прибежала женщина лет тридцати в белом медицинском халате. Кюллес-Матти расплылся в улыбке.

— Ева, — бросил он Харьюле, показав кивком головы на женщину. — А этот товарищ — знакомый нашего Иво. Не найдется ли у тебя чего-нибудь перекусить? — спросил Матти у женщины.

— Если поищем хорошенько, то найдется что-нибудь, — улыбнулась женщина. — Я сбегаю на кухню, посмотрю.

Харьюла сразу понял, что эта женщина является хозяйкой каморки. Радостная улыбка, которая осветила ее лицо при виде Матти, не оставляла в этом никаких сомнений. Кюллес-Матти приехал сюда года полтора назад, еще до гражданской войны в Финляндии, и успел обзавестись даже подругой жизни. Но оказалось, что зовут ее совсем не Евой, а Татьяной. Просто у Матти была привычка называть всех женщин Евами.

— Так, значит, ты батраком был у отца Ахавы? — спросил Матти.

— Да, пришлось и на них спину гнуть, — начал рассказывать Харьюла. — У его папаши в Куусамо большой магазин. Говорят, капитала у них больше чем на сто тысяч марок. Но я-то не удивляюсь, что Иво стал красным. Он уже дома был совсем не таким, как отец. Помню, были мы как-то в бане. А он мне и говорит: «Что угодно из меня может выйти, только не буржуй». Он всегда такой был, всякие неожиданные вещи говорил.

— А знаешь, — начал Матти как-то многозначительно, но тут вернулась Татьяна.

— Только суп из конины, больше ничего не было, — сказала она, ставя на стол миску.

Уже третью неделю легионеры должны были сами себя обеспечивать питанием. Они съели более десяти лошадей. К счастью, Ковдозеро подтаяло у берегов и в устьях ручьев можно было ловить щук. Кроме того, от местных властей было получено разрешение на отстрел лосей. Так и перебивались. Некоторые из легионеров мастерили корзины, ковши и прочую утварь, которую затем ходили менять на продукты за восемь верст в Княжую Губу, добывая таким путем кое-какой прибавок к скудному пайку. Видимо, и сейчас большинство легионеров ушли на рыбалку или в деревню, потому что в бараке за дощатой стенкой были, кажется, только двое. Они о чем-то негромко разговаривали. Матти прислушался. Разговор за стенкой шел какой-то странный.

— Конечно, оно и как-то неудобно — ходить в английском мундире, тем более если в душе ты красный, — рассуждал один.

— Нет, я-то носить его не буду, — заявил другой. — Дай черту палец — он всю руку отхватит.

— А что делать? Жрать нечего, ноги и так не ходят. Сколько ребят уже в больнице…

Харьюла тоже слушал и недоумевал: в Кеми таких разговоров он не слышал.

— Что тут произошло, пока меня не было? — наконец не выдержал Матти.

— А что? — спросила жена.

— Слышишь, ребята за стеной порют какую-то чушь…

— Да, наверно, вот они о чем… Позавчера приезжали какие-то офицеры, — пояснила Татьяна. — Вроде из Мурманска…

— Из Мурманска?

И Матти стал торопливо дохлебывать суп. В дверях появился невысокого роста мужчина с рыжей бородой и в белом халате.

— А-а, Матвей Оскарович вернулся. С приездом! — воскликнул он по-русски. — Я-то думал, почему это Татьяна задерживается.

Это был врач легиона. Он был русский.

— Вы простите меня, но Татьяне надо идти, — с виноватым видом сказал врач. — С границы привезли двух раненых.

«Значит, белые еще не успокоились, — подумал Харьюла. — Все прощупывают…»

Когда Татьяна и доктор ушли, Матти предложил Харьюле пойти к Иво.

— Наверно, уже клянет меня: где этот чертяка опять застрял?

Штаб легиона находился за холмом, почти на самом берегу озера. Дорога туда проходила мимо большого дощатого сарая. Когда-то сарай служил складом, а теперь легионеры устроили в нем свой клуб, где проводили вечера и собрания. Из сарая доносились звуки гармони и песня:

Кто-то из легионеров, стоявших на дворе возле сарая, стал подпевать, переиначивая песню на свой лад:

Может быть, он переделал концовку песни без всякого умысла, но Кюллес-Матти истолковал это по-своему, укрепившись в мысли, что кто-то побывал в лагере и посеял здесь недобрые семена.

Придя в штаб, они сразу заметили, что и здесь царит какое-то подозрительное молчание, словно только что речь шла о чем-то таком, что заставило всех задуматься. Одни уткнулись в свежие номера газеты «Вапаус», привезенные Матти из Петрограда, другие латали свою одежду или просто сидели и молчали. Ахавы в штабе не было. Он вышел куда-то с Вастеном.

— Да вон они, — сказал один из легионеров, выглянув в окно.

Хотя уже наступил вечер, на улице было по-весеннему тепло. Свежий воздух был напоен крепкими, сочными запахами соснового леса и ягеля. И сюда, на берега Ковдозера, подоспела весна, пробуждая природу к жизни. Но Вастену и Ахаве, видно, было не до прелестей весны. Чем-то озабоченные, они сидели на стволе поваленной ветром сосны и о чем-то говорили.

— Хитрые черти, почву прощупывают, — услышали Харьюла и Матти слова Вастена.

— Кто это такой хитрый? — спросил Кюллес-Матти, подойдя к ним.

— Кого я вижу! Яллу! — воскликнул Ахава с радостным изумлением. — Ты откуда взялся? Ну, здравствуй, здравствуй… Давно не виделись.

Настоящая фамилия Ахавы была Афанасьев. Родом он был из Ухты, где и провел свои детские годы. Ему было еще совсем немного лет, когда однажды зимой его закутали в овчинный тулуп покойного деда, посадили в сани между отцом и матерью, и они поехали к границе. Через несколько дней пути они прибыли в финское село Куусамо, где отцу, много лет ходившему коробейничать, удалось, наконец, открыть собственную лавочку. Там они стали из Афанасьевых Ахавы. Иво всегда с тоской вспоминал родные края, где осталась его бабушка и где текла милая его сердцу речка Ухта с крутыми песчаными берегами. Эта сохранившаяся с детства любовь к родным местам согревала его сердце до сих пор, оставаясь, может быть, самым сильным из чувств, испытанных им. Он безукоризненно владел финским языком, но охотно вставлял в свою речь порой и карельские слова.

— Яллу ведь был у нас… — начал рассказывать Иво Кюллес-Матти, но тот остановил:

— Ладно, об этом потом. Объясни-ка сперва нам, что у вас тут случилось. Кто это здесь почву прощупывал?

— Да были тут… гости незваные, — ответил Иво как-то неохотно, словно стараясь разжечь любопытство. Потом, помедлив, рассказал все же, что это были за гости и зачем они приезжали.

Гости были чрезвычайно вежливы, угощали ароматным табаком и разговаривали, как офицеры с офицерами. О действительных целях своего визита они говорили весьма туманно. Они даже не сказали, что британский крейсер «Кохрайн» и французский крейсер «Блерио» уже встали на якорь в Мурманском порту. Больше всех говорил некий лейтенант Мартин. Он был американским финном и говорил по-фински. «Дорогие друзья, вы, может быть, думаете, что мы явились сюда с какими-то коварными намерениями. Если вы так думаете, то вы ошибаетесь. Нет, — заверял он, — намерения у нас самые честные — помочь вам в нашей общей борьбе против общего врага. Война с Германией еще продолжается…» «Война идет не только с Германией, но также и с их финскими союзниками, коварно вторгшимися в Карелию», — добавил английский капитан, представившийся Стюартом. Третий из гостей, которого Стюарт и Мартин называли капитаном Тизенхаузеном, тоже был весьма сдержан. Он предъявил свой мандат, удостоверявший, что он является сотрудником военного отдела Мурманского краевого Совета. В этой делегации он был, видимо, фиговым листком. Появление «союзных» офицеров встревожило Иво. Если месяц назад его беспокоило, удастся ли сохранить легион как боевую часть, то теперь вопрос встал иначе — каким будет легион. Вастен, пожалуй, понимал это лучше, чем Ахава, но и он не мог сказать ничего определенного: принимать помощь от союзников или нет.