И в самом деле, что им теперь было не жить, дожидаясь лучших времен. Коровы в лесу, картошка посажена, сети поставлены, обещают заработки…

Доариэ жила прошлым. То, что было много лет назад, она помнила, словно это было вчера, а то, что было вчера, забывала сразу же. Вспомнила она и то, как Поавила, уходя коробейничать, пообещал принести ей шелковый платок.

— Обещал, да так и не принес, — вздохнула Доариэ.

Хуоти никогда не слышал, чтобы отец или мать говорили об этом обещании, но понял сейчас, что с ним связано что-то очень дорогое им обоим. Платок все еще лежал у него в кармане. Он никак не решался передать его матери.

— Мама, — сказал он тихо. — Вот… был… в кармане у папы.

Долгое время Доариэ не могла вымолвить ни слова. Только смотрела на цветастый платок с кисточками, потом разрыдалась и, прижимая платок к глазам, стала целовать его.

— Бедный Поавила, бедный Поавила…

В один из погожих дней Доариэ собралась поехать с Наталией на озеро.

— Оставайся дома, — сказал Хуоти. — Я поеду.

Учительша с дочкой были на берегу и стирали белье, когда Хуоти и Наталия пришли к лодке. Хотя дочь Самппы и была теперь женой Соавы Витсаниеми, в деревне ее по старой привычке продолжали называть учительшей.

— Вот с этого и начинается, — сказала с улыбкой учительша, показав глазами на дочку, то и дело поглядывавшую на сруб нового дома Пульки-Поавилы, на котором работал Микки.

Хуоти и Наталия тоже улыбнулись.

— На рыбалку? — спросила учительша.

— Да, сети посмотреть, — ответил Хуоти. Столкнув лодку на воду, он сам сел на весла.

В устье залива им встретилась лодка. Жена Хёкки-Хуотари с Иро возвращались с озера и, видимо, с хорошим уловом, потому что свернули в сторону, чтобы встречные не увидели их улова.

— Гляди — Хуоти гребет! — удивилась жена Хёкки-Хуотари.

— Наталья-то беременная, — сказала Иро.

— Да, времена меняются. Мужик — гребет! — вздохнула мать.

Пока Хуоти и Наталия проверяли сети на Мавриной могиле, небо затянуло тучами и поднялся ветер. Дуло, правда, не сильно, но все-таки в устье залива волны схлестывались накрест и лодку бросало из стороны в сторону. Хуоти вспомнились слова Крикку-Карппы о том, что его отец всю жизнь стремился выбраться из бурных волн на ясные воды. Только удалось ли ему выбраться? Ведь тем, кто плывет по самому водоразделу, где редко не бывает ветра, трудно выбраться на спокойные воды. Ветер передохнет, и опять, как вечный труженик, принимается за свою работу: дует то слева, то справа, то спереди. Ветер никогда не знает покоя. Потому всегда и приходится плыть, выбираясь с бурных волн на ясные воды, опять оказываться среди бурных волн, чтобы опять стремиться на ясные воды.

В биографии Николая Матвеевича Яккола (1905—1967) есть черты, весьма характерные для представителей молодой карельской национальной интеллигенции, формирование которой началось в послеоктябрьские годы. Он принадлежал, по существу, к первому ее поколению, был ее ровесником, сохранившим непосредственную связь с народной культурой.

Детские и отроческие годы Николая Яккола прошли в северной Карелии, краю знаменитых народных поэтов-рунопевцев. С ранних лет он был окружен атмосферой народной поэзии, и навсегда запечатлелись в его памяти местные предания, звучание северокарельской речи, образ родной природы. Мальчик Хуоти в «Водоразделе», жадно слушающий из уст старших песни и сказки, — это во многом литературный двойник автора. Именно оттуда, из недр народной речи, перешли в «Водораздел» пословицы и поговорки, — финский ученый Матти Кууси специально занялся их подсчетом, и оказалось, что в произведении Николая Яккола их более двухсот.

Подобно тому как подросший Хуоти в книге отправляется из родной Пирттиярви, глухой лесной деревушки, в город за наукой, чтобы по возвращении учить крестьянских детей грамоте, так же и сам Николай Яккола поехал в свое время в Петрозаводск на учебу, с мечтой стать народным учителем. В городе Хуоти-автор познакомился с известным карельским краеведом-энтузиастом Ристо Богдановым, который постарался привить юноше уже сознательно-осмысленную любовь к фольклорным богатствам карельского народа, бережливое к ним отношение.

Проучительствовав некоторое время в карельских деревнях, Николай Яккола едет в Ленинград, пополнять свое образование в Коммунистическом университете нацменьшинств Запада. Последующая его трудовая деятельность разностороння, в чем сказалось своеобразие времени. Всюду, на всех участках культурного строительства нужны были образованные люди, в которых тогда ощущался острый недостаток. Приходилось пробовать свои силы в разных областях, и в тридцатые годы Николай Матвеевич работает журналистом, редактором молодежной газеты «Нуори каарти» («Молодая гвардия»), культпропом парткома Онежского завода, одного из крупнейших предприятий Карелии, преподавателем философии в педагогическом институте и на партийных курсах. Одновременно он занимается литературным трудом, пишет очерки, рассказы, критические статьи. Видимо, тогда же у него зародилась мысль приняться когда-нибудь за большое эпическое произведение о карельском народе, но исполнение замысла отодвигалось на неопределенное время, и более сосредоточенной творческой работе он смог отдаться только в два последних десятилетия своей жизни. На финском языке первая часть «Водораздела» вышла отдельным изданием в 1949 году, последняя, четвертая, — в 1968. Яккола не считал произведение законченным и начал его перерабатывать, но смерть помешала ему (здоровье Николая Матвеевича было подорвано еще войной: в результате тяжелого ранения он оказался в плену и перенес всю каторгу концлагеря). Книге суждено было стать завершающим итогом его жизни.

В карельской прозе «Водораздел» явился одним из первых крупных произведений, написанных непосредственно на материале национально-карельской народной жизни. В довоенной литературе Карелии таких произведений еще не было. В послевоенные десятилетия в литературе республики впервые заявила о себе группа творчески зрелых писателей-карел, для которых национально-карельская народная жизнь является естественной почвой, вскормившей и питающей их дарование. Преимущественно это выходцы из северной Карелии (кроме Н. Яккола, прозаики А. Тимонен, П. Пертту, О. Степанов, поэты Я. Ругоев, Н. Лайне), и именно жизнь карельского населения этого края в его прошлом и настоящем стала предметом их изображения. Написанные этими авторами произведения крупных жанров нередко имеют исторический уклон, повествование в них сосредоточено вокруг того эпохального рубежа, когда карельские крестьяне, обитатели глухих лесных селений, веками жившие патриархальной, обособленной и относительно застойной жизнью, неожиданно были вовлечены в стремительное историческое движение происшедшей в России революцией. Именно Октябрь, этот великий исторический «водораздел», вызвал к жизни те события, которые описываются и в книге Николая Яккола.

С точки зрения современного этапа развития карельской прозы это не просто «исторический жанр» в узком смысле слова. В книгах Н. Яккола и других карельских писателей выражается современная ступень национального самосознания молодого народа, осмысляющего свой путь и свое место в истории. Отсюда и сама «эпопейность», тяготение к хронологически широкому повествованию приобретает в литературном отношении особый смысл. Хотя для карельских прозаиков очень важен опыт более развитых литератур народов СССР, в том числе в жанре романа-эпопеи, однако, если исходить из внутреннего развития национально-карельской прозы, то тут нет момента «повторяемости», — напротив, здесь все делается впервые, и сами эпические жанры во многом еще только складываются, со свойственными раннему этапу «издержками», с преобладанием хроникальной «событийности» над психологической глубиной характеров. В этом отношении кое-что в «Водоразделе» может и не удовлетворить взыскательного читателя. Книга не свободна от некоторой композиционной несобранности, привлекаемые исторические факты не всегда художественно увязаны с внутренней жизнью героев, развертывание сюжета определяется подчас не столько логикой развития характеров, сколько хронологической последовательностью внешних событий. Важно, однако, не забывать при этом, что дело тут не только в индивидуальных возможностях авторского таланта и его повествовательной манеры, но и в некоторых общих моментах современного развития карельской прозы. Речь идет о первых опытах художественного освоения молодой национальной литературой нового национально-исторического материала, и автор «Водораздела», являясь пионером в этой области, во многом несомненно преуспел.